Паучья дева пропахала собой землю. Соседский забор щерился обломками частокола, чудовище же смяло собой кусты.
Рун подскочил к ней, но тут же осознал свою ошибку. Кажущаяся неповоротливой туша замолотила паучьими лапами перед собой. В парня белесым плевком брызнула паутина — последний из Двадцати отскочил в последний момент. Плевок мутной жижей растёкся у него за спиной.
Зубастый шар переломил одну из лап на самом кончике. Бестия вздрогнула, когда трескучая искра прошлась по всей её туше и громко щёлкнула напоследок.
Не конец, шепнул самому себе парень. Не конец, а только начало. Паучиха шустро оказалась на ногах — переваливаясь, будто вдруг оживший бочонок, она, переминаясь с лапы на лапу, пошла на него стеной. Нырнула в сторону в самый последний момент — малуритовый заряд прошёл буквально на волосок от её мерзкого тулова. Врезавшись в дом, снаряд растёкся хрупкой лужицей льда. Попади он в эту тварь — она бы попросту развалилась на части.
Паучья любовница оказалась рядом с чародеем в пару ловких прыжков. Воздух заполнила отвратительная, кислая вонь слежавшейся паутины — комок обвился вокруг руки чародея. Не теряя времени даром, парень отсёк белесый шнур призрачным клинком прежде, чем противница сумела повалить его наземь.
В тусклом свете ночной луны и тухнущих за полупрозрачным куполом стены звёзд, бестия виделась невооброзимо огромной и несуразной. Руну казалось, что её жуткие жвала щёлкают прямо над его ухом, что ещё чуть-чуть — и она вцепиться ему в руку, ногу, шею, завалит наземь и вот тогда…
Страх, не уставал твердить мастер Рубера, плохой сосед. Путает мысли, выкидывает из головы правильные решения. Ты лучше…
Парень не слушал. Словно вместе с вторым дыханием, внутри него проснулась импровизация.
Двадцатый топнул ногой и тотчас же разделился надвое — призрачный двойник, залихватски размахивая шипастой дубиной над головой, бросился в атаку. Хитрый, словно лис, юный чародей рассыпался в воздухе на тысячу бабочек. Паучиха опешила, заметив подмену, но вполне естественно заюлила, пошла юзом, укрываясь от абсолютно бестолковых ударов двойника.
Чудовищная дочь Мика пронзила обманку, словно муху — смешно и как-то нелепо, фальшивый чародей закачался в её хватке. И тут же взорвался.
Несчастную осыпал ворох обжигающих искр — пятясь, она споткнулась о собачью будку. Звоном отозвалась старая, покрытая ржавчиной цепь.
Чародей родился из воздуха — вынырнул прямиком из ниоткуда, соткал себя обратно — бывшие вилы с размаху вмазались в крепкую плоть. Панцирь, покрывавший паучье тело лопнул, словно яичная скорлупа. Вместе с осколками наземь повалилась девичья ладонь, будто переспелые груши, отвалились некогда привлекательные груди.
Рун почуял, как к горлу подкатил тошнотворный комок. Вместе с мерзостью, что была у паучихи вместо крови, чародея будто с ног до головы окатили тьмой. Он чуял, как по его телу, не ведая стыда и сомнений, ползёт нечто.
Боль чудищу не нравилась, боль как будто была ей абсолютно в новинку. Будто ошалелый, чародей ждал от неё хоть крика, хоть стона, но вместо них была лишь булькающая из ран жижа и хруст ломающегося панциря, скрип остервенело смыкающихся жвал.
Вместе с болью к ней пришла злость. Кипучем варевом она норовила пролиться прочь, бросая несчастную в опрометчивые атаки.
Парень чуял себя — магом? — мужчиной. Старый Мяхар грязно ругнулся, когда разум его ученика вновь принялся заполнять пьянящий дурман.
Парень ощутил себя героем. Перед глазами будто раскрыли сборник сказок — он воин и защитник, перед ним дракон. Позади народ, ждущий защиты, в руках дубина, в глазах отвага, сам он — храбрый парняга.
Неуместная улыбка норовила исказить боевой оскал последнего из Двадцати.
Паучиха отступила на пару шагов, не выдержав его напора. Острые, будто штыки, паучьи лапы сминали под собой всё — лавки, обеденный стол, заботливо выстроенную ограду грядок.
Краем глаза, на задворках сознания чародей видел, что она — тоже не в себе. Для тварей, подобных ей, вести себя подобным образом несуразно. Но разум отчаянно тонул в мареве всё заволакивающего морока.
Всё, чего ей хотелось — это поймать его, будто мальчишку, обвить руками, зажать в горячих объятиях. Рун впервые в своей жизни столкнулся с подобным — крайне враждебным проявлением любви.
Морок взял над ним верх. Не ведая жалости, он крушил дракона под весёлое улюлюканье ещё недавно трясущейся от ужаса толпы. Он оторвёт чудищу голову, а уже затем будет отдых, пир, невеста…
— Господин, берегитесь!
Окрик вывел его из устоявшегося равновесия. Сказка перед глазами спешила растаять, стать всего лишь испарившемся в одночасье сном.
На смену ей пришла суровая реальность. Рун спохватился — не он отважно побивал дракона, это его собирались самым бесстыдным образом побить. Туша паучихи нависла над юным чародеем грядущими неприятностями. Её лапы заработали, будто машины — остроконечные и сильные они месили землю там, где мгновение назад стоял чародей. Ему стоило немалых трудов не поддаться гнетущему искушению и не провалиться вновь — в забытье. Ведь там, подобострастно вздыхая убеждала его тишина, счастье. Сейчас-тие. Щас тье…
Едва парень ушёл от прошлой атаки, как паучиха одарила его парочкой новых. Мастер Рубера хмыкнул, качая головой и повторяя про клинок, когда Рун неловко отразил удар, едва избежал следующего, но вот уйти от хитрой подсечки не сумел.
Мальчишкой он бухнулся в свежую грязь. В нос бил дурман переспелых, не убранных во время овощей. Звездотыквы мягко и противно лопались под руками, ладони скользили по влажной мякоти.
Дочь разбойника подхватила несчастного своими лапами. Губы бессловесно и жутко шамкали, в немых надеждах донести мысль. Оскал? Улыбка. Голова качается из стороны в сторону, будто у тряпичной куклы.
Она вскрикнула, едва чародей обратился жгучим пламенем. Потоком огня он ударил ей в самую противную рожу — блестящие бусинки глаз, не выдержав жара, лопнули.
Ещё недавно готовая прижать его к плотной, ставшей невообразимых размеров груди, сейчас она спешила избавиться от парня.
Поздно. Не ведая жалости, он перескакивал с мохнатых лап но омерзительное туловище, плавил волосы, заставлял кожу съезжать клочьями. И всё только ради того, чтобы услышать её крик.
Чудовище не кричало. Выгнувшись в предсмертном экстазе, она вдруг сжалась, свернулась клубком.
Рун затушил своё пламя раньше, чем оно перекинулось на траву перед домом. Неплохо было бы вызвать дождь — пока пожар не распространился дальше.
Вокруг треклятой твари закружился ворох алых клинков — парень черпал силы из собственной злости. Иглами, одна за другой, они пронзали паучиху — та была уже безвольна и не сопротивлялась. Рун же вдруг осознал, что тратит ману почём зря и издевается над трупом.
Моргнул — по носу щёлкнула капля, над головой сгущались грозовые тучи. Собирался дождь.
Открывались двери, отворялись окна — любопытство, казалось, вот-вот явится сюда раньше самих людей. Рун не обращал внимания, когда показались хозяева двора, чей огород они только что столь бессовестно превратили в грязное месиво. Его взгляд был прикован к трупу паучихи — в липкую лужу у самых его ног выкатился человечек. Бесформенный, словно маленькая туча, неясный, будто полуденная тень — он на пример юного чародея пялился в всё собирающуюся толпу. В каждом его движении чувствовалась нервозность — он будто не знал, куда себя деть…
Люди высыпали на улицу, будто горох. Рун вдруг почуял, что он тонет в плеяде обращённых на него взглядов. Словно загнанный зверь, он обернулся — крестьяне смотрели на него.
И улыбались.
Не так, как радуются убийству чудовища. Нелепо, по-кукольному, неестественно.
Ужас пробежал по телу юного чародея холодными мурашками. Парню вдруг стало зябко и неуютно. За неловкостью спешила злоба — что эта челядь себе позволяет? Почему она позволяет? Что с ними всеми не так?
Он вздрогнул, когда плеча коснулась холодная ладонь. Ска была поблизости. Ей не требовались слова — первым делом она оборвала жизнь тени, что закопошилась у неё под ногами. Тот прыснул ошмётками в стороны не хуже собрата. За молчанием механической куклы крылось многое: понимание, осознание, а главное — решительность. Всё ещё ничего не объясняя, она схватила его за руку и потащила чародея за собой…
Слабость обуяла чародея сразу же, едва механическая кукла остановилась. Почти опустошённый, он рухнул в высокую, давно не ведавшую косы, траву. Воздух заполняла предгрозовая свежесть — ночные тучи вот-вот норовили разразиться ливнем. Копящаяся под утро роса приятно холодила кожу лица.
Первым вопросом стал — что это было?
Румка, вдруг уныло заговорила в его голове Гитра. Парню казалось, что даже будучи плодом его воображения, она хмурится и поправляет очки. Румка, она же, если верить черни, подменка, лесная хочунья, страстуница. Бестиарий от года Основания, страница семьдесят семь…
Рун отмахнулся от надоедливой зануды. Но не признать её правоты не мог. В самом деле, румка. Тварь, что принимает человеческий облик — обычно красивой девицы.
Чтобы спариться — Гитра будто находила особое удовольствие в подобных подробностях. Парень выдохнул и зажмурился — если бы румка была главной проблемой.
Главная проблема — что это такое было?
Перед глазами вновь был сгусток тени, спешивший сползти с несчастной, когда ту покидала жизнь. Крохотным человечком он озирался по сторонам, будто в надежде высмотреть того, на кого можно перекинуться.
Он видел перед собой только слепую улыбчивость крестьян, пока не кончил так же, как его недавний собрат — под сапогом Ска.
Механическая кукла была равнодушна, как и обычно. Приводила себя в порядок, поправляя платье, волосы, отращивая новый кожимит… Рун осмотрел её с ног до головы, задаваясь лишь одним вопросом — знакомо ли ей понятие усталости? Усмехнулся, покачал головой, удивился глупости, что лезет ему в голову…
— Ска, проведи магический анализ окружения.
— Не желаете прослушать отчёт о предыдущем анализе? — выдала автоматон. Ну да, вспомнилось ему, ведь именно за этим он её и отправил. Кивнул в знак согласия.
Ска как будто всю свою механическую жизнь готовилась к этой минуте. Наверно, умей она радоваться — растянула бы издевательскую улыбку до ушей.
Объяснение было полно разочарования. Ручьём оно пролилось на плечи чародея, оставляя в его душе ничего, кроме неприятного осадка.
Ска была непреклонна. Здесь не было магии в каком либо её проявлении. Ни проклятий, ни заклятий, ни хоть чего-то, что могло бы походить на плетение.
Вдруг, испугался чародей, это абсолютно иная магия, не требующая плетения? Застенная, о которой говорил тогда Чавьер. Здравый смысл отчего-то приходил в неописуемый восторг при одной только мысли, что её невозможно уловить стандартными методами.
Смысл приходил в восторг, сам же Рун спешил навстречу пучинам уныния. Он скривился так, будто вместо ужина ему подсунули ворох лимонов…
Парень осмотрелся — и едва не присвистнул. Чего-чего, а находить уютное местечко для отдыха Ска всегда умела. Сегодня вот ей показалось, что лучше места для отдыха хозяина, чем кладбище попросту не сыскать. Совесть же спешила отчитать мальчишку — не приди автоматон вовремя, он бы точно здесь оказался. В частичном виде…
Румки, сыпала знаниями Гитра, заставив стариков в голове Руна пристыжено молчать, предпочитает мужчин. Спаривается с ними. Поджидает в лесу, избегает поселений…
— Господин изволит провести ещё один анализ? — вмешалась в его размышления механическая кукла. Парень отрицательно покачал головой — теперь уже не было нужды. Всё вокруг будто подсказывало ему, что всё это время он искал причину странностей не в том и не там.
Что причина под самым носом.
Избегает людских поселений, настырно и настойчиво повторила в его голове учительница. Ему вдруг вспомнился её прижизненный неприятный взгляд из под очков — и тут же стало не по себе.
Но это верно — румка, она же подменка, или какие ещё ей там забавные прозвища придумала чернь, меньше всего стремилась оказаться в деревне. Там сложно быть незнакомкой, там кумушки сверлят ревнивым взглядом, а мужички норовят отвести на сеновал. Недалеко и до вил.
А эта была мало того, что в деревне, так ещё и как будто дочерью разбойника. Разбойника, что стал добротным хозяином и гостеприимным добряком.
Не сходилось всё, что только могло не сходиться. Парень кривился собственным мыслям.
— Как ты узнала, что мне грозит опасность? — Рун потёр изумруд перстня. Вопрос был глупым: словно он в самом деле ожидал, что автоматон сумеет описать предчувствие не бессвязным набором нулей и единиц.
Ска поёжилась, как будто бы от холода, заговорила лишь после небольшой паузы.
— На меня напали, господин.
— Вижу, — Рун кивнул. Не порвала же она самой себе платье развлечения ради. Словно ему нечем больше было заняться, пошёл в сторону кладбища.
Невысокий частокол едва выглядывал из-за высокой травы. Холмики могил ограждал круг из камней, доски надгробий — почерневшие и сгнившие, уныло торчали из земли. Ночной ветер трепал тряпки памяти, норовя сорвать их в любой момент.
Над всем безобразием возвышалась покосившаяся и недоделанная статуя архи умиротворения. Не самый умелый каменотёс бросил работу на половине.
Либо здесь жили исключительные скептики и ярые неверы, либо это ещё монета в копилку странностей.
— Крестьяне? — после недолгих раздумий поинтересовался парень. Возбуждённое воображение рисовало картину того, как обезумевшие, с пеной на ненастоящих улыбках, мужланы пытаются повалить механическую куклу наземь. Руки, трясущиеся от вожделения и нетерпения хватают, рвут платье, лезут под нижнюю юбку…
Он покачал головой, прогоняя мысленное наваждение. Он осмотрел механическую куклу ещё раз — дело точно было в другом.
— Можно сказать и так, — вопреки ожиданиям чародея, ответила автоматон. Рун прикусил губу. Ска поправила волосы, спрятала их под капюшон и продолжила. — Местные индивидумы не воспринимали меня, как нечто живое.
А вот это уже было интересно. Юный чародей вглядывался в лицо Ска, ловя каждое её слова.
— Я не существовала для них. Только как объект.
Рун кивнул. На обычных-то автоматонов люди глазели не щадя очей, а уж такой шедевр как Ска и вовсе могли принять за обычного человека.
— Все, кроме одной. Вокруг меня вилась девчонка. Светлые волосы, простое платье, глаза — цвета индиго. Рост — семнадцать виш.
Ниже меня на голову, сделал вывод чародей, автоматон, недолго погодя, добавила: — биологический возраст — неизвестен.
Парень едва не поперхнулся возмущением. Ему вспомнилось, как в босоногом детстве он находил странную забаву в том, что автоматон мог всегда и с точностью сказать, сколько лет человеку, птице или дереву — стоило лишь увидеть. Правда, сказать насколько стар старый Мяхар затруднялись даже они, а за подобные расспросы относительно матриарха как-то огнём вспыхнули уши и задница Кианора…
Чародей прищурился — кем бы ни была эта самая одна, она явно была существом интересным. Раз уж сама Ска не смогла дать адекватную оценку…
— Она напала на тебя?
Стальная дева отрицательно покачала головой.
— Напротив, господин. Когда она поняла, что я пытаюсь её проанализировать — подошла ближе. Пыталась обнять. Я отстранилась. И только тогда сенсоры сообщили мне о повреждении нижнего слоя кожимита. В брюшной полости.
Рун, раскрыв рот, вспомнил, что нечто подобное провернула с ним другая девица при входе в деревню.
— Странное существо, паразит, пыталось…"присосаться" ко мне — Ска как будто пыталась подобрать подходящее слово. Последний из Двадцати не без омерзения вспомнил того теневого человечка, что вырвала у него автоматон. Живот в тот же миг сызнова застонал от боли. — Сделав вывод, что по объективным причинам я не являюсь подходящим кандидатом на роль носителя, паразит пытался бежать.
Паразит. Пара-зит. Рун покатал слово на языке, будто пробуя его на вкус. Видел ли чародей когда-нибудь до того румку вживую? Парень лишь отрицательно покачал головой себе же в ответ. Он был тих, дабы из всех голосов учителей, что бесстыдно оккупировали его голову, меньше всего ему хотелось сызнова пробудить Гитру.
Та как будто затаилась и ждала подходящего случая.