Крыс, к большому облегчению, не было. А если серые паразитки и были, то очень надёжно прятались. Мальчишка уже почти сплёл бегунка-разведчика, но испугался. Что, если эти пронырливые твари здесь и в самом деле есть? Сможет ли он сдержать собственный страх, зная, что они где-то поблизости? Они где-то поблизости и бесконечно смотрят на него в ожидании удобного момента…
У мальчишки волосы встали дыбом на загривке, когда он нутром ощутил на себе чей-то внимательный изучающий взгляд. Коленки предательски дрожали, Рун и сам не заметил, как ровное дыхание сменилось тяжёлым и напуганным.
— Кто здесь? — голос дал петуха, но юноше уже было плевать. Мысль разобраться во всём и самому из смелой теперь казалось ему глупой. Может, билась в недрах его головы мысль, ещё не поздно завопить во всю глотку и позвать старого Мяхара?
Старик явится в огне и клинках и, конечно же, даст любому неприятелю бой. Если он, этот самый неприятель, есть.
Что, вопрошал въедливый сарказм, если тебе просто всего лишь показалось? Что скажет учитель? Выругается нехуже разбойника и разочарованно покачает головой. Скажет, что сдрейфил, словно малая девка.
— Я не девка! — выкрикнул мальчишка и тут же зажал самому себе рот, насколько громко прозвучал его собственный голос.
Громко и бестолково.
По лбу прокатилась капля холодного пота.
Его ушей коснулся мягкий, детский смешок.
Словно загнанный в угол зверь, юный чародей развернулся. Охранок облачил его тело в непробиваемую броню. Вот только супостат нападать не спешил.
Будь здесь Кианор, подумалось Руну, точно бы обозвал его трусливой тряпкой. А эта егоза Виска бы ещё и поддразнивала — ей только повод дай, проходу не даст.
— Эй? — Окликнул пустоту мальчик, но тишина стала ему ответом.
Рядом стоящая печь давно растеряла куски своей побелки. Будто из открытых ран, из трещин выглядывали рыжие кирпичи.
Рун отмерял каждый свой шаг, боясь любого странного звука. Мастер Рубера на своих уроках гнать страх поганой метлой. Ага, ему-то легко говорить: навострил свои усы, шмыгнул носом, и то на безумку, то на ещё какую приключившуюся оказию с клинком на голо. Быть смелым, когда страх лаской вьётся у твоих ног — задачка не из легких.
В чулане царствовал извечный беспорядок. Там, где раньше правили бал запахи еды, теперь воняло чем-то кислым и противным. Рун неприязненно поморщился. Доски полок обвисли, одна из них рухнула и одиноко валялась на полу. Мальчишка вздрогнул, когда под ногой захрустело — и как он только сразу не заметил черепки?
Внезапный грохот заставил его вздрогнуть — нечто за его спиной соскочило с полатей печи. Истлевшие донельзя половики едва-едва скрадывали шумный топот чьих-то резвых ног.
От навалившегося со всех сторон ужаса, Рун едва не потерял дар речи. Страх подстегнул его бежать, что есть мочи, заклинание само легло в руку. Змеем он нырнул в сторону, вылетел из чулана не разбирая дороги. Возвращая себе облик швырнул в дверной проём спальни пульсар.
Кидал наугад, не целясь, по заветам мастера Руберы — даже сейчас, когда мальчишка потерял голову, его наука пригодилась.
Попал.
Он понял это сразу же, как только после оглушительного треска услышал тихий и слабый стон. Ещё не до конца вернув себе чародейское зрение, мажонок глянул в дверной проем.
Фигурка скорчилась у алтаря Архи, напоминая бесформенную хламиду. Кровь в жилах младшего чародея застыла — ум спешно перебирал, с чем же он прямо сейчас столкнулся. Здравый смысл вдруг принялся обвинять его в беспечности и недостаточной трусости. Если и были причины драть глотку и звать Мяхара на помощь, то сейчас они пытались встать на ноги прямо перед ним.
Едва чародейское зрение после каскада обращений вернуло ему возможность видеть, как он узрел потирающую лодыжку девчонку.
Ей явно было больно. Где-то внутри Руна на мгновение проснулась совесть, вооружённая иглой. Высокомерие задушило её в зародыше, справедливо напомнив гласом Матриарха, что чародею не пристало думать о черни, как о равном.
А если она не чернь, а чародей? Вопрос был робкий и юнец не знал, какой дать на него ответ. Захлопал глазами, будто в надежде, что девица перед ним растворится мороком.
Не растворилась, выпрямилась во весь рост, недобро сверкнули глубоко посаженные глаза. На щеках грязь, волосы растрёпаны и торчат, будто колья. Вместо одёжки она использовала рваный мешок. Кусок бечёвки служил ей вместо пояса.
— Эй, ты… — голос Руна звучал хрипло и неуверенно, но былой страх отступил прочь. Никакая это не чудь, это всего лишь самая обыкновенная девчонка. Чумазая, грязная, наверняка голодная…
Что она тут делала?
Не желая отвечать, малышка шумно шмыгнула носом и, громко хлопнув ладонью по борту старой лавки, что когда-то гордо звалась кроватью, провалилась сквозь стену.
По крайней мере, мажонку именно так и показалось. Игнорируя рёв здравого смысла, Рун прошёлся по комнате. Он отчётливо слышал влажные шлепки по воде где-то под землёй.
Он разом оказался возле лавки, дёрнул её на себя — та оказалась тяжёлой и не сдвинулась с места, будто приросла. Рун шустро влил в себя новые силы — бывшая кровать отскочила прочь, будто пушинка. Взгляд младшего мага уставился на кольцо, прибитое к полу.
Как он и думал.
Дверь в подпол на случай прихода лихих людей. Или разбойников, почему-то подумалось мальчишке, едва он вспомнил про Мяхара? Интересно, спросил он у пустоты, если прошерстить память старика — что можно будет увидеть?
Словно не ведая, что творит, Рун потянул кольцо. Из подпола на него хлынула темнота и холод…
***
Подпол оказался глубже, чем ему казалось. Вниз вела плохо обструганная лесенка — парень едва не посадил занозу, пока спускался. Ход был узок и мал — сюда мог проскочить разве что ребёнок. Сумка мешалась и, забыв обо всём, Рун скинул её, оставил наверху.
И почти сразу же пожалел.
Страх треклятой змеёй, что так и вилась вокруг мальчишки, теперь взялся за него в полную силу. Яд обвинений в беспечности лился ему на плечи.
Разве не говорил ему старый Мяхар, что в деревне нет людей? Говорил. Разве не должен был его ученик позвать, едва заметит что-то необычное? Должен был. И, самое главное — разве его не предупреждали нигде не расставаться с тем, что лежит в сумке? Предупреждали, но он пренебрёг… Теперь, насмешливо и зло шипел страх, кто знает, что будет?
Мальчишка вихрем пожелал взлететь назад, но вдруг закрывшаяся перед самым носом дверь подпола больно шибанула его по затылку. Голова тотчас же загудела, будто встревоженный пчелиный рой. Ныл затылок, просил хозяина хоть чуть-чуть помассировать его ладонью.
Рун встал на четвереньки. Внутри юного чародея закипало самое настоящее варево из ярости и злости. Будто забыв свой недавний постыдный страх, он представлял как великаном вырвется отсюда. Дом станет домишком, разлетится в щепки! А с девчонкой он сделает…
Мажонок вдруг понял, что совершенно забыл про неё, будто никогда и не было.
Подпол был стар и грязен. Словно ветхий, на ладан дышащий старик, он чихал ему в лицо ворохом пыли. Половицы под ногами на все лады пели оду времени протяжным, почти звенящим в ушах скрипом. В ноздри била едкая вонь сырости. Полки, некогда ломившиеся от снеди, теперь хвалились разве что пустыми бутылями и склянками. Словно вновь готовые хоть сейчас прыгнуть в печь, особняком стояли покрытые жиром и копотью чугунки.
Но ни следа девчонки — будто её и в самом деле тут никогда и не было.
Тут нет людей, разве что не скрипя зубами повторил у него в голове голос старого Мяхара.
Мальчишка кивнул темноте и неизвестности перед собой, будто издевательски соглашаясь с её условиями. Сейчас, думалось ему — сейчас я быстро заставлю сумку вновь оказаться у меня в руках, и вот тогда-то уж мы посмотрим, кому кого следует бояться…
Она вышла перед ним раньше и сама, прежде чем младший из Двадцати успел закончить очередное хитрое плетение.
Мальчишка тотчас же опустил руки — пульсар, заготовленный для удара, сник под тяжестью сомнений, а после и вовсе рассеялся, оставив юного чародея один на один с девчонкой.
Руну стало не по себе. Где-то внутри пробудился доселе незнакомый, почти сладостный ужас. Он один на один с незнакомой ему девчонкой, и просто не знает, что делать. Его ровесницы из Шпиля это одно — их-то он каждый день видит. От их насмешек разве что спина не хрустела.
Но с этой…
По телу бежала до странного приятного дрожь. Мальчишка хорошенько разглядел — даже сквозь тьму! — её лицо. Голубые, почти небесного цвета, глаза чарующе блестели в темноте. Страх недоверия с её мордашки спешил сойти на нет, смениться добродушной улыбкой.
Мажонок и сам не понял, как до жуткого ему вдруг захотелось оказаться в её объятиях. Чтобы она обхватила его своими крохотными ручками, присвоила, сделала своим.
Морок чёрной пеленой застилал глаза, а разум ученика Мяхара тонул в нём без остатка. Словно ещё на что-то надеющийся, но изначально обречённый, он цеплялся абсолютно за всё.
Здесь нет людей. Здесь. Нет. Людей.
Он повторял это про себя, будто спасительную мантру — не помогало.
Будто послушный верный пёс он подошёл ближе. Маленькие ручки новой знакомицы стискивали чёрную, как сама ночь, тряпичную куклу, зло блестели чёрные же пуговицы глаз. Рун бросил на игрушку лишь мимолётный взгляд — та вдруг ответила ему хищной улыбкой.
Мажонок не успел испугаться. Юркая тварь молнией метнулась к нему. Зарождавшийся в его глотке крик едва зачался и тут же потух в бесконечности висящего вокруг безмолвия.
Кукла была бесцеремонна. Ему вспомнилось, как Кианор жадно и беспощадно вырвал из рук Виски её новую игрушку и сорвал лоскут тряпичного платья — им двигало какое-то до безумия пошлое любопытство. Теперь всё изменилось: Рун ощутил себя беспомощным деревянным болванчиком в руках кого-то огромного и могущественного. Девчонкина кукла обратилась в жидкий, неприятно холодный липкий комок. Бесцеремонно лезла под одежду, лужей растекаясь по всему телу.
Морок, что на мгновение выпустил жертву из своих паучьих лап, теперь взялся за мальчишку с утроенной силой.
Рассудок помутился. Мир перед глазами вдруг заходил ходуном. Былое желание налепить на себя охранок-другой, и сдобрить всё это третьим испарилось, будто его никогда и не было. Грязный подпол спешил заверить младшего из Двадцати, что всё как раз наоборот. Подпол — это там, наверху. Потому что стоит тебе только сделать шаг, высунуться наружу, как подхватит под руки вереница забот и гадких обязанностей. Уроки, ровесники… учителя. Чёрная жижа вытаскивала из самых потаённых уголков юного чародея всю мерзость гадких мыслей — и делала их стократ хуже. Учителя — негодяи, ровесники — сволочи! От уроков магии и вовсе давно болит голова…
То ли дело здесь, внизу, где нет добра, зла, хорошего и плохого. А есть только она.
Девчонка теперь не казалась ему крестьянской приблудой. Словно луковица цветорада, она скидывала один неприглядный слой за другим, обнажая красоту.
Зачем, вдруг спросил себя мальчишка, куда-то идти, когда рядом есть она? А если рядом она — это же счастье.
Сейчас-тие.
Щасте…
Внутри пробудился самый настоящий вулкан блаженства. Рун ощутил, что всё это время бежал по пути самообмана, гнался за какой-то ерундой, но теперь увидел свет истины. И эта девочка — такая светлая, такая живая, в ней искра, а вокруг и везде — лишь мрак невежества.
Мальчишка пытался выразить новые чувства в словах; язык не слушался. На лицо легла добрая улыбка. Нечто внутри откуда-то из недр вытащило образ бесконечно улыбчивого и столь же бесконечно мёртвого селюка.
Сомнения и треволнения отступили сразу же, как только новый смысл жизни юного чародея заглянула ему в глаза.
Ей хотелось, чтобы он улыбался — и он готов был от пяток до ушей обратится в огромную улыбку. Она пожелала развлечений — и он принялся выплясывать ей на потеху. Звонко хлопали ладоши.
Пока не явился он.
Рун не сразу осознал опасность, что изволила рухнуть на них непосильной ношей. Бес из самых глубин, слуга Бледных корявыми пальцами рвал небо над головой. Ночь, казалось, заливали кровавые раны. Бесконечная синь безоблачного неба трещала, будто гнилая древесина: бес был старателен и непреклонен. Топорщились вверх круто завитые рога, мхом торчали волосы из ушей. Зелёная кожа, повсюду увитая уродливыми бородавками, некрасивый крючковатый нос, толстые губы. Глаза пылали жарким пламенем, готовым поглотить всё, чего только коснётся проклятый взгляд.
Нечисть перед юным чародеем бесновалась в собственной нерешительности. Словно посланник Бледных жаждал лёгкой поживы, но оказалось, что здесь могут дать по зубам.
Мальчишка ударил первым. Не помня самого себя, он бросился на угрозу, лелея внутри себя лишь одну мысль.
Защищать её — это тоже счастье.
Первые удары Руна потонули в защите нечисти. Бес извивался, будто змей, размашисто шлёпал по воздуху кончик мохнатого хвоста. Брошенная юным чародеем сосулька хрупнула, осколками разлетевшись по полу, а хват чародейских рук из под земли поймал разве что воздух.
Взбешённый наглым отпором, рогач жутко взревел — из клыкастой глотки повалил кислый сивушный дух. Рун попятился от него прочь, нырнул в сторону. Вовремя — едва противник пришёл в себя, как бросился на мальчишку. Когтистые лапы молотили прямо перед мажонком — земля, не желая терпеть осквернения грязных ударов, комьями вздымалась в воздух.
Она смотрит, думал Рун. Это счастье. С его рук вырвалось проклятие — гремучими гадюками они выросли из его рук, беспощадно устремились к бесу. Рогатый великан оказался скор на выдумку: из-за его спины одна за другой возникали огненные птицы. Стремглав, в отчаянной атаке они обрушивались на одно проклятие за другим. Чавкающе лопалась пузырившаяся, остаточная мана, Руну в лицо вдруг ударил жар, заставил прикрыть глаза рукой. Посланцу Бледных только того и нужно было. На бесконечно уродливой морде отразилась тень победного торжества. Пол под ногами мальчишки вытянулся, черной завесой потянулся вверх — с запозданием, но младший из Двадцати понял, что вот-вот окажется в маническом мешке.
Смекалка сработала на опережение. Поток воздуха ударил сверху, едва не прибил Руна к земле, заставив упасть на колени — это ничего, сказал он самому себе, это так надо. Было сомкнувшаяся над его головой завеса лопнула, словно гнойный пузырь — мальчишка выскочил наружу.
Вокруг царствовал огонь. Мир, светлый, красивый, заполненный лично его, Руновым счастьем, был почти уничтожен.
Девчонка жалась к стене. Крохотные ручки сжимали обрывки тряпичной куклы — ошмётками во все сторон торчали потроха солома. Зажмурившись, она ждала своей незавидной участи — нависший над ней великан стискивал в своих руках самую настоящую смерть.
Умереть за неё — честь! Честь? — переспросило насмешливо внутри чужеродное нечто — не честь. Счастье.
Он метнулся, заслонив её собой от смертельного удара. Боль пронзила мальчишку с ног до головы и почти вывернула его наизнанку. Он взвыл, будто волчонок и заскулил побитым псом. Словно ядро, юный чародей пролетел сквозь потолок. Старая древесина норовила наделать ему заноз даже сквозь изрядно истрёпанную рубаху.
Инерция протащила его по земле, ударила о остатки забора.
Бес вынырнул сразу же, едва мальчишка только открыл глаза. В голове бушевал только один вопрос — эта тварь убила её? Нет, отвечали чувства, елеем и бальзамом ложась на больной вопрос. Не убил, ты бы почувствовал. А теперь — дерись.