Довольство, переполнявшее головореза не скрывала даже ночь. Будто бесчувственную тушу, он швырнул свою ношу наземь. У Руна от удара о землю перехватило дыхание. Вновь открылись едва затянувшиеся раны — парень чуял, как кровь стекает с рубахи по всему телу.
Страшно хотелось вымыться и пить. Верёвки туго стягивали руки и ноги — в завязывании узлов Мик был едва ли не усерден, чем в убийствах.
Рядом лежала Читль — всё ещё без чувств. На виранку головорез решил изодрать собственную рубаху — вот уж от кого, а от него Рун никак не ожидал подобного благородства. Что и говорить, пожал плечами внутри него Мяхар, иногда разбойники умеют удивлять. Или ты не знал?
Парень знал. Понять бы ещё только, из какого огня, да в какое полымя он прыгнул.
— Удивлён, ар-ро? — как-то обыденно и как будто невзначай, не оборачиваясь, спросил Мик. Ярость и злоба, в коих чародей видел разбойника до того, сменились холодным взрослым спокойством. Если кто и был сейчас сама рассудительность, так это собрат по большой дороге старого Мяхара.
— Зачем ты меня спас? — Рун ответил вопросом на вопрос. Великан, наконец обернулся, уставив руки в бока. Полный презрения взгляд сменился громогласной насмешкой.
— Один раз сопляк всегда сопляк, — разбойник в три гигантских шага оказался рядом с Руном. Проворно припал на колено, шеи юного чародея тут же коснулась холодная сталь клинка. Руну показалось, что у него зашевелились волосы на голове. Мик дыхнул ему кислотой нечистого дыхания в ухо.
— Если ты правда уверен, что я спас твою шкуру, то я удивлён, почему ты ещё жив, ар-ро.
Он толкнул чародея ладонью в лоб, повалил его наземь. Шишки неприятно кололи спину, вновь заныла рана.
— Сверчки, паучки, осы. Травка-муравка. Ар-ро, мажонок, что ещё осталось у тебя в арсенале? — головорез заметил, как прищурился парень, ухмыльнулся. — Я видел, как ты бился с этой образиной. Уверен, что "могучая двадцатка" там, в объятиях бледных была бы просто счастлива видеть, во что они выродились.
— Ты! — Руна захлестнула волна возмущения. Он заёрзал по земле, будто червь. Стать меньше, стать тоньше, стать потоком — это всё, что ему требовалось, чтобы оказаться на свободе.
Заклинание рассыпалось ещё в устах, не успев даже родиться.
— Колдуешь, ар-ро? Напрасно. — Разбойник кольнул его носком сапога в бок — это почти мгновенно урезонило чародея. Парень зло сверкнул очами на своего мучителя. — Мы твоих еганых собратушек зарезали не потому, что были беспечны. Хочешь, я расскажу тебе, что делал с каждым из них? О, в особенности с той сукой, что у вас была за вожака?
— Заткнись, мразь!
Мик приподнял чародея за грудки одной рукой. Этакой лапищей он мог бы запросто отвернуть голову. Как Матриарху, некстати вспомнил последний из Двадцати. Непрошенные слёзы заблестели в уголках глаз.
Мик как будто этого не замечал. Сейчас он был погружён в пучину собственного могущества. Рун осознал, что был не прав — великан не испытывал удовольствия от сражения с равным или могучим по силе. Он наслаждался их бессилием перед ним. Их покорности после поражения, своему праву победителя брать поверженных, будто трофей.
— Она визжала — то ли потому что было слишком хорошо, то ли потому что мой богатырь оказался слишком большой для её старой дырочки, то ли потому что я сломал ей запястья. Знаешь, когда главная из Двадцати тебя умоляет — это забавно.
Рун был будто закипевший чайник. Протест, бушевавший внутри него, жаждал выхода наружу.
— Кто она тебе, сопляк? Может, что-то вроде мамки? Мамка твоя хотела увидеть мой конец. А вместо этого, — разбойник нагло и самодовольно, словно вспоминая приятное ухмыльнулся. — Вместо этого взяла его за щёку.
— Я вырву твой язык!
— Попробуй, шакалёныш. Ар-ро, она кричала что-то вроде того же самого. Они все кричали.
— Только дай мне высвободиться, — желание не просто убить, на разбить великану лицо в кровь душила чародея. Воображение подкидывало дров в пожар ярости, ярко рисуя, как разбойник, стоя на коленях, выплёвывает собственные зубы. И ревёт о пощаде.
— Пузо не надорви, ашулан. Я тебя поласкаю, несильно, только не блажи. А потом елеем и на ель. Усёк, ар-ро?
Рун не понял почти ничего из того, что сказал головорез. Мик не унимался.
— Если бы ты только мог вырваться, уже бы сделал. А я мог бы прирезать тебя — прямо здесь и прямо сейчас. Но какой в этом барыш, ар-ро? Я обыскал твои обноски, сучёныш. Но мошны с камнями не нашёл.
Теперь настала очередь смеяться для чародея. Рун ширил в улыбке разбитые губы, смех напоминал хриплый кашель. Парень ощутил во рту металлический привкус.
— Что, хотел спасти своих? Заставить меня расколдовать их? Поищи по дороге к местному сортиру — говорят, каменщик из них выкладывал.
Рун видел, как тяжело вздымается могучая, обнажённая грудь великана. Мелкие полоски шрамов рассекали её разве что не паутиной — по ним выходило, что Мика резали едва ли не каждый день.
— Не обмочил штанов, сопляк. Молодец. Ценю, ар-ро!
— За мной придут. Знаешь, что убили не всех? — парень блефовал: вряд ли кто из нынешних обитателей Шпиля, кроме Виски, всерьёз интересовался его судьбой.
— Ар-ро, — в голосе Мика скользнуло нечто похожее на разочарование: — а ведь начинал как мужик с яйцами, а теперь торгуешься, будто шлюха? Мне плевать — если кто-то придёт спросить с меня за твою голову, сделаю с ним тоже самое, что и с тобой.
Разбойник взял лопату, взвесил в руках — в его огромных лапищах она казалась едва ли не детской игрушкой. И откуда он её только взял? В деревне? Парню показалось, что он заметил на кончике засохший бурый след.
— И что же ты сделаешь?
— Ар-ро, не люблю мозгляков что мало болтают и много спрашивают. Ты не бойся, больно не будет — я тебе ту же участь приготовил, что и ты нашим.
— Обратишь меня вкамень? Ты маг?
Мик покачал головой в ответ.
— Не обязательно же бормотать поднос околесицу, чтобы сделать из человека камень. Немного глины из Грязнушек, немного воды и болотной пыли. Знаешь, сопляк, что такое болотная пыль?
Рун не ответил, а Мик же решил, что пояснение не стоит слов.
— Залью тебя этой дрянью. Прямо здесь, в этой яме. Побарахтаешься с минку, а там застынешь. Мы тебя у плевательного столба поставим, ар-ро.
Рун поёжился. Превращаться в памятник при жизни и вовсе не через заклинание ему не очень хотелось. Он посмотрел на головореза — тот вонзил лопату в мокрую, влажную землю. Этот может, парень, поддакнул из глубины души Старый Мяхар.
Разбойник работал неспешно, будто там, чуть поодаль отсюда не было деревни полной безумцев.
Рун сглотнул от одной только мысли об этом. На ум пришёл кошмар того, что головорез из Кровавых Крючьев перебил там всех до единого, от мала до велика. Что ему стоило? Оборотень для него оказался лишь грязной беспомощной шавкой.
— Ты маг? — Руну казалось, что у него онемели губы. Повторять собственный вопрос было глупо — вряд ли Мик горел желанием отвечать.
Зато чародея охватила лихорадка. Ему как будто важней всего на свете было знать, как раны сами собой затянулись на его могучем теле? Что за свечение его охватило? Почему ему самому не удаётся прочесть и простейшего заклинания? Бывает ли верёвка из саффиритовой лазури?
Великан вместо ответа загадочно улыбался. Он был словно колода сплошь состоящая из одних только козырей.
Неужели, спросил у пустоты чародей, он собирается заливать его своей глиной прямо здесь, в лесу? И где он её возьмёт?
— Ты маг? — парень едва ли не пропел, будто мантру.
— Ты маг? — передразнил в тон ему разбойник. Отставил лопату в сторону, вонзил в землю, вытер ручищей взмокший лоб. — Тебя дразнит сама только мысль о том, что кто-то может что-то не будучи из твоей поганой братии. Хочешь поиграть, ар-ро?
Рун промолчал, Мика это не остановило.
— Давай я прямо сейчас развяжу эти веревки и мы схватимся. Можешь творить что захочешь. Но взамен я буду делать с тобой, что захочу. Ар-ро, соглашайся, сопляк, не упускай мой шанс!