Связывать разбойника не было нужды. Они вытащили тушу великана едва ли не силком — выволакивать его из мрака помогали даже Читль и Лий. У Ска не было выбора, была лишь воля господина. Едва перед глазами рассеялась дымка окружавшей их мглы, а все они, уставшие и злые, выдохнули, швырнув Мика наземь, Рун понял.
Понял, что им удалось вытащить только Мика, а не его рассудок. Поле безумия кивнуло в ответ — кто-то же должен был заплатить за то, чтобы вы остались в здравом уме? А впрочем…
Юный чародей не развивал догадок, но они настырно ползли ему в голову, забивали собой мысли, мешали думать.
Когда опустилась ночь… Рун не знал, когда она опустилась. До того, как они вышли из мрака безумия, позже ли? Их вывела Ска — лишь по приборам. Рун был ей бескрайне благодарен — магия, на которую он привык полагаться, здесь бы не помогла.
Тишина стала их извечным спутником. Разве здравому рассудку нужны слова? Они требуются лишь безумию…
Разбойник сидел на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону. Он не оставил собственную руку в покое — ел её поедом, без устали, подвывая, словно израненый пёс. Знал ли тот, кто застал последние мгновения Матриарха и добивал обитателей шпиля своими руками, что кончит именно так?
Руну страшно хотелось костра. Снять вымокшие от пота сапоги, размотать тряпицу портянок, сунуть уставшие, горящие огнём пятки в холодную воду. Обогреть руки. Пощекотать ноздри запахом свежей каши. Ещё никогда он не думал, что будет так рад видеть всё, что окружает его.
Потому что оно естественно, потому что оно знакомо.
Он бросил взгляд на механическую куклу и ему показалось, что он слышит хохот самого безумия.
Последнее кружило над ними воздушным змеем: ей удалось прибрать к рукам головореза, но того точно было мало. Ядом она булькала в душе чародея — битва с самим собой не прошла для него даром. Всё то, что он прятал, о чём заставлял себя молчать, было сказано. Плевать, что говорит чернь вокруг, но когда ешь поедом сам себя, прямо как Мик…
Печать безумия лежала на их лицах. Читль стала задумчива и молчалива. Ему вспомнилось, как пришлось отобрать у пышногрудой девицы рот, лишив её возможности говорить, а что сейчас? Надо было доставать клещи, чтобы вытянуть из неё хоть слово. Так ли давно это всё было…
Лий стоял на пороге. Мальчишка выбрался из лап мглы сумасшествия седым. Что ему там виделось, знал только он и Рун знал, что не расскажет.
Ска была сломана — не надо было быть Чавьером, чтобы это осознать. При каждом шаге внутри неё что-то хрустело — даже Кианору не удалось испортить её так, как это сделал лже-Рун.
Парень велел ей запустить протоколы самовосстановления, но знал, что оно бесполезно — при ней нет инструментов и деталей. Мелкий внутренний ремонт и диагностика были лишь едва унимающим боль бальзамом.
— Ска?
— Да, господин? — она отозвалась ему с привычной готовностью. Рун облизнул высохшие губы, прочистил горло, бросил взгляд на баюкающего самого себя разбойника. Великан теперь смотрелся жалко и страшно нелепо. Догадки, терзавшие чародея, наконец, решили облечь себя в слово и торопились на язык. Рун чуял, как с ног до головы его, почему-то, колотит дрожь неуверенности. Будто совесть, стоящая за спиной с огромной дубиной, елейно вопрошала его — а не жаждет ли он часом вылить на ту, без которой они не увидели бы белого света помои обвинений?
Рун сглотнул, Рун жаждал.
— Ты ведь нашла его первым.
Автоматон проявила наглость и решила, что имеет право не отвечать. Рун не настаивал, но не унимался.
— Ты нашла его раньше, чем остальных. Раньше чем меня.
Он швырнул ей под ноги нож с белой рукоятью. Только здесь и сейчас, при лунном свете чародею удалось разглядеть, что это кость какого-то животного. Глаза механической куклы вспыхнули жёлтым — она изучала нож так, словно видела его в первый раз.
— При нём был нож. Этот нож. Или рядом с ним. Ты отшвырнула его подальше. Ты отшвырнула его подальше?
— Да, господин.
Рун кивнул. Врать и увиливать автоматон не станет и не сможет. Впрочем, и говорить больше того, чем он от неё требует тоже…
Парень вдруг понял, что ничего не может поделать с этой информацией. Ска же подняла на него глаза.
— Он угрожал вам, господин. Каждую секунду, что находился рядом.
Рун чуть не икнул. В её словах он увидел свет ответа на так и не заданный им вопрос. Он хрустнул шеей, отвёл взгляд.
Есть ли что-то, что способно свести автоматона с ума? Выбить из колеи? Заставить сбоить изначально выстроенные алгоритмы и протоколы.
Рун только сейчас понял, что Ска была в напряжении всё это время. Ему вспомнилось то, что он старательно гнал прочь из головы. То, что на лице механической куклы проступало облегчение, когда малурит плевал в голову разбойнику — потому что именно тогда она, наконец, соблюдала протокол безопасности своего хозяина.
Она сумела победить своё безумие раньше остальных. Знала, что Мик сойдёт с ума? Надеялась?
Разве что диагностировала…
— Он больше никогда не придёт в себя? — парень едва не прикусил язык, когда не смог понять, чего же в его вопросе больше; любопытства или опасения.
— Недостаточно данных для ответа на ваш вопрос, господин. Требуется полноценное сканирование. Требуется наблюдение за субъектом. Желаете, чтобы я начала?
Парень отрицательно покачал головой. Выдохнул, вдруг поймав себя на том, что мысль о абсолютном безумии разбойника греет ему душу.
Несчастный ел себя без устали. Смотреть на это было жутко, но Рун смотрел, словно боялся пропустить. Вздрогнул, когда его плеча коснулась ладонь — от былой робости и неуверенности Читль не осталось и следа. Сейчас она была самоуверенной, как никогда. Рун подозрительно прищурился — резкие перемены в поведении рабыни — рабыни ли? — его вовсе не радовали.
— Кулькат адла чаткуд'хи кли, — вымолвила она и кивнула на автоматона. Ска ответила на тот вопрос, который ещё только формировался в его голове.
— Виранка просит с вами разговора, господин. Наедине.
Ну, забубнил в его голове старый Мяхар, приехали, малец. У парня тут же всё похолодело внутри. Что-то подсказывало ему, что перед ним теперь стоит совершенно иной человек.
Та Читль, какой она была до того, как стала пленницей великана.
— Нет, — вдруг ответил он. Виранка широко раскрыла глаза, удивилась, сделала вид, будто не расслышала ответа.
Рун повторил.
— Если хочешь говорить — говори. У меня нет никаких секретов от моего личного автоматона.
Читль помолчала, ничего не говоря. Внутри неё — он буквально слышал, бурлила целая гамма чувств. Там были и ярость, и раздражение и что-то ещё. Кем бы она ни была, но к отказам она точно не привыкла.
— Ты — маг.
Парень кивнул: не было смысла скрывать то, чем гордился. Не родной язык давался ей тяжело, будто все умения и знания Читль ушли разом вникуда.
Но она его понимала, значит, не всё потеряно.
— Икнойикстли, — она ткнула себя пальцем в необъятную грудь. Что в виранке так точно осталось, так это презрение к одежде. — Тла инкуцидати йок'сзатли капу бакатль?
Рун отрицательно покачал головой. Слова девушки звучали для него неразборчивой тарабарщиной. Его скудных знаний едва хватало на простейшие слова. Виранка же перед ним излагала и вовсе что-то невообразимо витиеватое.
Она выдохнула так, будто готова была спустить на юного чародея гончих псов.
Псами даже и не пахло, виранка покачала головой, с скрытой надеждой бросила взгляд на Ска. Та осталась непреклонна, словно скала. Тогда Икстли — Рун вновь решил упростить задачу для своего языка, сократив имя до произносимого — глубоко задумалась.
— Ты помнишь, кто ты?
Икстли кивнула. Рун ответил ей тем же.
— Раньше я звал тебя Читль.
— Читль?
— Иолькьяматчитль, — вмешалась, наконец, Ска и тогда виранке стало понятней.
— Моя воин. Солдат. Слуга. Понимать? Хороший, уд кацклиг ин-нума.
Рун вновь кивнул. Значит, Мик говорил правду, когда высказывал свою догадку о её раболепном поведении. Просто переняла часть чужой памяти и хорошо, если лишь одного человека. Парню думалось, что в Виранке могли разом смешаться все, кто был под её контролем и…
Не сходилось. Виранка нагнулась к нему так близко, словно хотела одарить поцелуем. Рун коснулся её лица — и тут же получил удар по руке. Виранку тотчас же перекосило от возмущения.
— Татуировка. У тебя на лице татуировка рабыни. Откуда у рабов могут быть…
Рун не мог ручаться за то, что она поняла каждое слово, но одно она точно узнала.
Взвилась, будто вихрь — ещё мгновение, понял парень, и она вцепиться ему в лицо, располосует морду кровавыми отметинами от ногтей.
Ска стремглав оказалась между ними, не дав драке случиться. Тяжёлое дыхание, вырывавшееся изо рта новой Читль, мешалось вместе с отборной виранской бранью. Не стоило и гадать — Рун умудрился причинить ей смертельную обиду. Парень повержено поднял руки, давая сигнал к примирению.
— Ты — маг. Тчаклак. Что ты знать… знал… знаешь о… мой род? Мой народ?
Рун увидел, как зло сверкнули её глаза и нехотя сравнил её со Ска. Виранка точно так же будто подгружала новые и новые знания из недр своей головы. Язык вновь давался ей проще, слова обретали больший смысл.
— Немного, — честно признался парень. — Но знаю, что вы пишите историю личности на лицах.
Последний из Двадцати как мог попытался изобразить татуировками — получалось у него не очень, а выглядел он глупо.
— Так, — согласилась она, признавая правоту его знаний, — история на лице. Расти — писать дальше. Делать большой дело — писать дальше. Дело портить — писать. Всё на лице.
Она коснулась отметины, повернувшись к чародею в анфас. — Мы рисовать священный толтекатл, как нам завещать те, кто жить до меня. — язык жестов давался ей в разы хуже, но Икстли была старательна. — Но мы не тонуклатк!
— Тону… как? — Рун сразу же оставил попытку выговорить языколомную несуразицу. В конце концов, попытался оправдать его мастер Рубера, ты не птица.
— Южный народ Виранской Империи — Ска в очередной раз доказала, что осталась не просто так. — Те, с кем мы ведём дела.
— Те? Что значит — те? Есть какие-то другие виранцы?
Гитра щелкнула мысленным хлыстом, будто вопрошая у Двадцатого, как можно было быть и оставаться столь нерадивым, бестолковым учеником? Винить было некого — на её уроках Рун витал в облаках…
— Я — азотонтль, — виранка ткнула себя двумя перстами в лоб, поправила мешающуюся прядь волос, указала на три точки, скрытые за мочкой уха. Ска же вновь пришлось быть учебником внешней политики.
— Азотонтль — кочевники. Родом из Вирании. Считаются мятежниками. Непокорными.
— Допустим, — согласился парень. В голове у него всё ещё не укладывалось то, что он видел перед собой.
— Толтекатл… татуировка. Они ловят, наказывают нас, лишая рода, лишая истины. Унижение. Понимаешь?
Рун не ручался, но кое-что начало проясняться. Когда-то гордую Икстли изловили и намалевали ей на лице новую историю.
— Кто ты такая? Что вы делали здесь? Ты знаешь, что здесь — земли Двадцати?
— Чааджа края. Знаю.
— Вы передрались с сородичами.
— Тонуклатк нам не сородичи! — она вновь была, что взбешённая фурия. Рун чуял, что скучает по разговорчивой, но робкой и спокойной Читль. Икстли разве что не плевалась огнём. Ей страсть как хотелось схватить чародея за грудки, встряхнуть, вытрясти из него всё. Буйство жизни и энергии били из неё фонтаном. Вот её представить в механическом доспехе у Руна получилось запросто.
Виранка продолжила.
— Не сородичи. Трупокопы. Осквернители.
— Но вы работали вместе с ними. — парень и сам не знал, откуда у него такая уверенность в словах. Икстли одарила его изучающим взглядом. Смотрела исподлобья, как на врага и, лишь придя к какому-то одному ей понятному выводу, кивнула.
От виранской воительницы теперь за версту разило необузданной дикостью. Словно Икстли прямо сейчас готова была скинуть одежды, припасть на руки подобно зверю, завыть на луну…
— Мы работали с ними. Искали святыню. Не осквернять — они обещали. Но осквернили.
— Допустим. Но кто вас сюда пустил? Ты знаешь, что случилось с Двадцатью? Со Шпилем?
— Знаю. Но за стену нас пустили те, кто выжил. Ты из них?
Рун решил, что имеет право не отвечать на этот вопрос, посмотрел куда-то в сторону. Неизбывно и ужасно завывал Мик, всё ещё надеясь вырвать руку из уже несуществующего плена. Словно не ведая иного утешения, он впился в мягкость собственной плоти зубами. Придёт ли когда-нибудь разбойник в себя? Осознает случившееся? Парень не знал.
— Выжившие просили нас найти своего собрата. Руна. Двадцатого. Если встретим. Он тоже тчаклак. Ты не знаешь его?
Интересно, подумал Рун. А вот про поиск Читль ничуть не соврала — они в действительности и по-своему выспрашивали про чародея у местных.
Новые вопросы градом сыпались на мальчишку. Что, дружок, спрашивал его старый Мяхар. Думал, что поймав за хвост решишь проблему? Она изворачивается в воздухе, крутится, будто израненный вепрь, силясь сбросить незадачливого охотника. Мгновение — и вот в мокрых от пота руках лишь перья мнимой победы, а вопрос разделился надвое: лови по новой!
Зачем Виска и остальные искали его подобным образом? На всякий случай Рун подал знак Ска, та не замедлила с ответом: виранка была уверена в собственных словах как никто другой. Предположим, сказал он самому себе, Кианор после случившегося его не шибко-то рад и видеть. Допустим, потеребил подбородок старый Мяхар, Виска никому не говорит о твоих письмах. Что из этого следует — спросил мастер Рубера, сложив руки на груди. В голове чародея бушевал консилиум ранее молчавших стариков. Не хватало разве что голоса Гитры…
Следовало не слишком много. Руну казалось, что у него вот-вот задымится голова от разгоревшихся внутри неё жарких споров. Мяхар с пеной у рта, брызжа слюной, спешил разъяснить усатым и бестолковым, что невозможно искать человека, не зная даже как он выглядит. Что спрашивала в деревнях Читль и другие виранцы? Не проскакивал ли здесь часом маг с символом одного из Двадцати на брюхе?
Рубера был хоть и горд, но прял усами, что лошадь ушами. Внутри мастера фехтования бурлило дикое желание схватится за клинок и укоротить одного дерзкого разбойника — если не на язык, то хотя бы на бороду. Хмурясь, он отвечал колкими, будто сама сатира, насмешками.
Икстли сверлила юного чародея испытующим взглядом. Его затянувшееся молчание явно выводило её из себя. Она была будто вся на иголках.
— Молчишь. Твоё дело. Кто он тебе?
Она ткнула пальцем себе за спину. Поначалу чародею показалось, будто она спрашивает про спятившего Мика, но мгновением позже понял, что её интересует Лий.
Мальчишка был отрешён. Парню казалось, что реши он сейчас посмотреть, что же творится в его голове — и сможет узреть, как выглядит истинное преддверье безумия.
Рун покачал головой в ответ.
— Лий? Просто мальчишка, который оказался не в том месте, не в то время. Я бы сказал, что ему повезло. Он, наверняка, сейчас думает иначе.
— Сделка, — виранка разве что не встала на корточки, припав на руки, будто дикая кошка. Ей недоставало разве что хвоста. В горящих огнём решимости глазах парень ясно читал, что ей нет никакого дела до него самого. А вот какие-то свои задумки у неё так и вертелись на языке.
— Я его заберу.
Рун закусил нижнюю губу. Сначала он хотел возмутиться — что виранка себе позволяет? Что значит её — заберу? С другой стороны, Рун не знал, что ему делать с мальчишкой. Не тащить же полубезумного паренька за собой, будто на привязи?
— Зачем? — вопрос сам сорвался с языка юного чародея. Вопросу удивились призраки учителей, вопросу удивился и он сам. Ликовала разве что совесть, позволившая себе столь наглую вольность.
Часть сознания Руна хотела знать наверняка — что будет, если Лий попадёт в руки многоликой виранки? Ему казалось, что она замнётся с ответом. Примется юлить, уводить разговор в сторону, прятать истину за бестолковостью шуток.
Он ошибся.
— У него иной потенциал. Пока он рядом — я Икстли. Надо разобраться, что случилось. Понимаешь?
Рун осторожно, словно от этого зависела его собственная жизнь, кивнул. Он понимал, чего ж тут непонятного? Виранку хорошо приложили по голове и у неё перемешались личности — своя и подконтрольная. Или подконтрольные, разве так важно? Важно было другое — виранцы, конечно, разве что не плясали в желании подчеркнуть свой статус и высокое развитие перед чернью с земель Двадцати, но хоть пару-другую раз получали по голове.
Случившиеся с Читль непросто нечастный случай. Он уникальный.
Парень покачал головой: собственная память всё ещё желала звать сидящую перед ним именем знакомой ему рабыни…
— Почему ты спрашиваешь у меня? — потерянно отозвался Рун. Икстли исполнила некий странный ритуал, хлопнула обоими руками по груди. Сколько парень не пытался, он не распознал, что означает жест. Выдохнув, догадавшись о его непонятливости, виранка перешла к разъяснениям:
— Он с твоей земли. Твой кульклак. Забирать чужой кульклак — нельзя. Традиция. Предки.
"Правила" — чуть не добавил Рун, некстати вспомнив проигранку. Сколько там дней прошло с того момента, как он выпутался из этой передряги? Два? Три? А сейчас он снова сидит по уши в дряной истории.
Дряной, как навозная куча, и он умудрился прыгнуть прямо в центр. Рун бросил очередной взгляд на Лия — и вдруг понял, что у него нет иного выбора. Махнул рукой.
— Пусть проведёт меня до того самого озера, и станет твоей заботой.
Он выдохнул. Совесть насмешливо спрашивала: почто ему нужно озеро? Что он надеется там найти? Защиту и спасение от чар счастливицы для всех и каждого, и пусть никто не уйдёт обиженным? Мысль показалось ему одновременно неприятной и неприглядной, но только сейчас она обросла нужными вопросами.
Правильно говорила дьяволица, подумал он, что он не умеет задавать правильные вопросы. А когда они всё же барски посещают его голову, становится слишком поздно.
Из головы не шёл его же собственный, чародейский двойник. Улыбка как упрёк, стальное слово, молчаливый укор. Что ты готов притащить им вместо счастья, парень? Свободу, жизнь? Вырвать из счастливого морока и швырнуть на алтарь собственных представлений о том, что хорошо, а что не очень?
Руну казалось, что его голову терзают тысячи бесов. Злыми языками они ворошат воображение, грязными ручонками роются в памяти. Вспомни, говорили они, что ты видел, зайдя в деревню? Пряничные домики, праздник, карапуза с леденцом. Никто не работал, а столы ломились от яств — и так, наверно, уже не первый день. Ты же хочешь вырвать их из морока заблуждений, но куда? В мир, где опасность бродит у них под носом, нечем кормить детей, а на пороге дома в любой момент может объявится полуобезумевший от жажды мести чародей?
Старый Мяхар должен был бы быть против, но он молчал. Был нем как рыба, предоставляя своему ученику право самому решить, как быть и что делать.
Рун противился говорливым бесам. Ему вспомнилось то "счастье" в лесу, что спешил показать ему старик. Мертвец с благожелательной улыбкой на лице. Тогда парень принял это за одно из хитромудрых разъяснений разбойника, зачем они пришли по душу счастливицы. Сейчас же он понимал, что Мяхар лишь хотел, чтобы картина подобного навсегда отпечаталась на подкорке мозга мальчишки.
Пусть знает, пусть помнит.
Прищурившись, Рун боролся с собственной слабостью — спрашивал себя же, помнит ли он про то, что собирались сделать с Лием, с Беком? С Читль, которая на самом деле уже совершенно не та, которую он знал, но всё равно — помнит?
Икстли вдруг потрясла его за плечо — вдруг замолчавший чародей её раздражал. Привыкшая командовать и отдавать приказы, она страдала разве что от нетерпеливости.
И буйного нрава.
— Я не знать что там на озере. Нет.
— Что — нет? — парень захлопал глазами, будто только что проснулся. В воздухе запахло навозной вонью свежего конфликта. Рун усмехнулся — да уж, целых пару часов прошло без него…
Он окинул виранку взглядом, словно не понимал, зачем она спрашивала до того. Понимал. Она мало чем отличается от Вигка в стремлении получить желаемое, но не отбирает силой там, где можно договориться.
— Нет. Если его не быть со мной, я себя терять. Там могут убить.
Она говорила с ним прямо, открыто и без лишней экспрессии. Сидящий внутри чародея призрак мастера Рубера не давал ему обмануться — в этой полногрудой девице сидит самый настоящий бойцовый пёс, а ты далеко не на пике своих колдовских возможностей.
И она это знает. Или чувствует. Велика ли разница?
Руну разницы не было.
— Он всего лишь покажет где озеро, ему не обязательно идти туда с нами напрямую. Ты знаешь, что и с чем мы имеем дело?
Виранка лишь продолжила сверлить чародея взглядом, не давая единого ответа. Парень устало выдохнул.
— Счастливица — это говорит тебе хоть о чём-то? — Рун не сразу понял, сколь двусмысленно прозвучал его вопрос. Что местное название чудовища может означать для той, кто выросла слишком далеко отсюда? Словно в ответ, Икстли лишь моргнула, но продолжила молчать.
Её молчание раздражало чародея — он не знал, чего ждать от этой бури. В любой момент она могла обернуться самым настоящим ураганом. Икстли же твёрдо давала понять, что несмотря на молчание инициатива разговора в её руках. Рун терпеливо продолжил.
— Это… такое существо. Оно обволакивает… — Рун по глазам виранки видел, что его слова мало что значат для неё. Следовало говорить менее образно — вместе с личиной Читль женщина утратила и прекрасное знание языка. — Оно… колдует и люди становятся её игрушками. Понимаешь?
— Нет. Мы истребили много разных тварей. Мой народ не игрушка чтобы играть.
На Руна накатил новый приступ озлобленности — она сказала это так, будто все, кто прячется за стеной только для того и рождены, чтобы быть куклами в руках всякой чуди. Впрочем, парню отчего-то казалось, что именно так виранцы себе и представляли.
— Озеро поможет мне спасти людей. Те, кто уже у неё в плену, но она не остановится. Одна за другой, деревни будут обращаться в пыль. Она разрастётся до небывалых размеров. Настолько, что даже Двадцать окажутся перед ней беспомощны, — парень горько сглотнул, вспоминая как сам плавал в её чудном мороке. Смогла сотворить с ним, сможет и с остальными…
Икстли взвешивала каждое его слово на весах собственной выгоды. Рун решил, что пришло время идти ва-банк.
— Люди. Народ, понимаешь? Традиции, род. Защищать — ты ведь понимаешь? — юному чародею мнилось, что он излагал свои мысли ясно и доступно. Ему крайне повезло — гордая дочь Вирании кивнула в ответ, давая понять, что объяснение её удовлетворило. Руну показалось, что он только что как герой из древних легенд взял неприступную высоту. Что ж, сказал он самому себе, пришло время поглядывать на новую. — Лий покажет и я…
— У тебя нет плана.
Парень разом потерял весь запал, осознавая правоту её слов. Перед сидящей рядом офицером он был словно что на ладони. Она же видела его сплошь и насквозь. В ней было что-то от игривой дьяволицы, бесовьей матери. Будто она вот-вот подмигнет и растянет рот в острозубой ухмылке.
— Что ты собираешься делать, тчаклак? Придти, спорить, умереть?
Рун закусил губу. Он знал, что когда-нибудь его импульсивность даст осечку, но не верил, что это должно было быть сейчас. План? Он всё это время не считал нужным планировать дальше, чем на один шаг, если и вовсе не бросаться с головой в пучину бушующего шторма.
Кто, вопрошали на разные голоса Мяхар, Рубера и Гитра, мог знать, что здесь, в деревне его будет поджидать подобная напасть? Слова лже-Мика ранили, слова лже-Мика с той стороны безумия спешили плеснуть яда на свежую кровь. Ты тащишь за собой горе, чародей. Впереди тебя на коне пляшет ужас, позади тебя только пожарища. Я убил десятки за свою жизнь — сможешь сказать, что к своим годам не обскакал меня в добрый десяток раз?
Рун посмотрел Икстли в глаза, будто в самом деле надеясь, что у виранки есть ответ на её же собственный вопрос. В чем ей было не отказать, так это в искусстве молчания. Будто обратившаяся в восковую куклу, она изучала его почти не моргающим взглядом.
— Подумай над этим, тчаклак. Завтра он проводит тебя к озеру.
— Но…
— Он валится с ног. Дай ему час или два.
Рун закрыл рот, подавив всё бурлящее внутри возмущение. Где-то внутри него просыпалось осознание, что Икстли права как никто другой…