– Вот именно, – говорит миссис Сэмпсон. – С тех пор, как я его знаю, он не переставая декламирует мне безбожные стихи какой-то особы, которую он называет Рубай Ате, и если судить по ее стихам, это негодница, каких свет не видал.
– Значит, Айдахо наткнулся на новую книгу, – говорю я, – автор той, что у него была, пишет под not de plume[2] X. М.
– Уж лучше бы он и держался за нее, – говорит миссис Сэмпсон, – какой бы она ни была. А сегодня он перешел все границы. Сегодня я получаю от него букет цветов, и к ним приколота записка. Вы, мистер Пратт, вы знаете, что такое воспитанная женщина, и вы знаете, какое и занимаю положение в обществе Розы. Допускаете вы на минуту, чтобы я побежала в лес с мужчиной, прихватив кувшин вина и каравай хлеба, и стала бы петь и скакать с ним под деревьями? Я выпиваю немного красного за обедом, но не имею привычки таскать его кувшинами в кусты и тешить там дьявола на такой манер. И уж, конечно, он принес бы с собой эту книгу стихов, он так и написал. Нет, пусть уж он один ходит на свои скандальные пикники. Или пусть берет с собой свою Рубай Ате. Уж она-то не будет брыкаться, разве что ей не понравится, что ой захватит больше хлеба, чем вина. Ну, мистер Пратт, что вы теперь скажете про вашего приятеля-джентльмена?
– Видите ли, сударыня, – говорю я, – весьма вероятно, что приглашение Айдахо было своего рода поэзией и не имело в виду обидеть вас. Возможно, что оно принадлежало к разряду стихов, называемых фигуральными. Подобные стихи оскорбляют закон и порядок, но почта их пропускает на том основании, что в них пишут не то, что думают. Я был бы рад за Айдахо, если бы вы посмотрели на это сквозь пальцы, – говорю я. – И пусть наши мысли взлетят с низменных областей поэзии в высшие сферы расчета и факта Наши мысли, – говорю я, – должны быть созвучны такому чудесному дню. Неправда ли, здесь тепло, но мы не должны забывать, что на экваторе линия вечного холода находится на высоте пятнадцати тысяч футов А между сороковым и сорок девятым градусом широты она находится на высоте от четырех до девяти тысяч футов.
– Ах, мистер Пратт, – говорит миссис Сэмпсон, – какое утешение слышать от вас чудесные факты после того, как вся изнервничаешься из-за стихов этой негодной Рубай.
– Сядем на это бревно у дороги, – говорю я, – и забудем о бесчеловечности и развращенности поэтов. В длинных столбцах удостоверенных фактов и общепринятых мер и весов – вот где надо искать красоту. Вот мы сидим на бревне, и в нем, миссис Сэмпсон, – говорю я, – заключена статистика – более изумительная, чем любая поэма. Кольца на срезе показывают, что дерево прожило шестьдесят лет. На глубине двух тысяч футов, через три тысячи лет оно превратилось бы в уголь. Самая глубокая угольная шахта в мире находится в Киллингворте близ Ньюкастля. Ящик в четыре фута длиной, три фута шириной и два фута восемь дюймов вышиной вмещает тонну угля. Если порезана артерия, стяните ее выше раны. В ноге человека тридцать костей. Лондонский Тауэр сгорел в тысяча восемьсот сорок первом году.
– Продолжайте, мистер Пратт, продолжайте, – говорит миссис Сэмпсон, – ваши идеи так оригинальны и успокоительны. По моему, нет ничего прелестнее статистики.
Но только две недели спустя я до конца оценил Херкимера.
Однажды ночью я проснулся от криков: «Пожар!» Я вскочил, оделся и вышел из отеля полюбоваться зрелищем. Увидев, что горит дом миссис Сэмпсон, я испустил оглушительный вопль и через две минуты был на месте.
Весь нижний этаж был объят пламенем, и тут же столпилось все мужское, женское и собачье население Розы и орало, и лаяло, и мешало пожарным. Айдахо держали шестеро пожарных, а он пытался вырваться из их рук. Они говорили ему, что весь низ пылает и кто туда войдет, обратно живым не выйдет.
– Где миссис Сэмпсон? – спрашиваю я.
– Ее никто не видел, – говорит один из пожарных. – Она спит наверху. Мы пытались туда пробраться, но не могли, а лестниц у нашей команды еще нет.
Я выбегаю на место, освещенное пламенем пожара, и вытаскиваю из внутреннего кармана справочник. Я засмеялся, почувствовав его в своих руках, – мне кажется, что я немного обалдел от возбуждения.
– Херки, друг, – говорю я ему, перелистывая страницы, – ты никогда не лгал мне и никогда не оставлял меня в беде. Выручай, дружище, выручай! – говорю я.
Я сунулся на страницу 117: «Что делать при несчастном случае», – пробежал пальцем вниз по листу и попал в точку Молодчина Херкимер, он ничего не забыл!
На странице 117 было написано:
«Удушение от вдыхания дыма или газа. – Нет ничего лучше льняного семени Вложите несколько семян в наружный угол глаза».
Я сунул справочник обратно в карман я схватил пробегавшего мимо мальчишку.
– Вот, – говорю я, давая ему деньги, – беги в аптеку и принеси на доллар льняного семени. Живо, и получишь доллар за работу. – Теперь, – кричу я, – мы добудем миссис Сэмпсон! – И сбрасываю пиджак и шляпу.
Четверо пожарных и граждан хватают меня,
– Идти в дом – идти на верную смерть, – говорят они. – Пол уже начал проваливаться.
– Да как же, черт побери! – кричу я и все еще смеюсь, хотя мне не до смеха. – Как же я вложу льняное семя в глаз, не имея глаза?
Я двинул локтями пожарников по лицу, лягнул одного гражданина и свалил боковым ударом другого. А затем я ворвался в дом. Если я умру раньше вас, я напишу вам письмо и сообщу, на много ли хуже в чертовом, пекле, чем было в стенах этого дома; но пока не делайте выводов. Я прожарился куда больше тех цыплят, что подают в ресторане по срочным заказам. От дыма и огня я дважды кидался на пол и чуть-чуть не посрамил Херкимера, но пожарные помогли мне, пустив небольшую струйку воды, и я добрался до комнаты миссис Сэмпсон. Она от дыма лишилась чувств, так что я завернул ее в одеяло и взвалил на плечо. Ну ясно, пол не был так уж поврежден, как мне говорили, а то разве бы он выдержал? И думать нечего!
Я оттащил ее на пятьдесят ярдов от дома и уложил на траву. Тогда, конечно, все остальные двадцать два претендента на руку миссис Сэмпсон столпились вокруг с ковшиками воды, готовые спасать ее. Тут прибежал и мальчишка с льняным семенем.
Я раскутал голову миссис Сэмпсон. Она открыла глаза и говорит:
– Это вы, мистер Пратт?
– Т-с-с, – говорю я. – Не говорите, пока не примете лекарство.
Я обвиваю ее шею рукой и тихонько поднимаю ей голову, а другой рукой разрываю пакет с льняным семенем; потом со всей возможной осторожностью я склоняюсь над ней и пускаю несколько семян в наружный уголок ее глаза.
В этот момент галопом прилетает деревенский доктор, фыркает во все стороны, хватает миссис Сэмпсон за пульс и интересуется, что собственно значат мои идиотские выходки.
– Видите ли, клистирная трубка, – говорю я, – я не занимаюсь постоянной врачебной практикой, но тем не менее могу сослаться на авторитет.
Принесли мой пиджак, и я вытащил справочник.
– Посмотрите страницу сто семнадцать, – говорю я. – Удушение от вдыхания дыма или газа. Льняное семя в наружный угол глаза, не так ли? Я не сумею сказать, действует ли оно как поглотитель дыма, или побуждает к действию сложный гастрогиппопотамический нерв, но Херкимер его рекомендует, а он был первым приглашен к пациентке. Если хотите устроить консилиум, я ничего не имею против.
Старый доктор берет книгу и рассматривает ее с помощью очков и пожарного фонаря.
– Послушайте, мистер Пратт, – говорит он, – вы, очевидно, попали не на ту строчку, когда ставили свой диагноз. Рецепт от удушья гласит: «Вынесите больного как можно скорее на свежий воздух и положите его на спину, приподняв голову», а льняное семя – это средство против «пыли и золы, попавших в глаз», строчкой выше. Но в конце концов…
– Послушайте, – перебивает миссис Сэмпсон, – мне кажется, я могу высказать свое мнение на этом консилиуме. Так знайте, это льняное семя принесло мне больше пользы, чем все лекарства в моей жизни.
А потом она поднимает голову, снова опускает ее мне на плечо и говорит: «Положите мне немножко и в другой глаз, Санди, дорогой».
Так вот, если вам придется завтра или когда-нибудь в другой раз остановиться в Розе, то вы увидите замечательный новенький ярко-желтый дом, который украшает собою миссис Пратт, бывшая миссис Сэмпсон. И если вам придется ступить за его порог, вы увидите на мраморном столе посреди гостиной «Херкимеров справочник необходимых познаний», заново переплетенный в красный сафьян и готовый дать совет по любому вопросу, касающемуся человеческого счастья и мудрости».
Речь идет о стихотворениях старинного персидского поэта XI в. Омара Хайама.
Псевдоним (франц.).