Путь по морю белопенному продлился ещё два дня. На исходе второго Судак увидел, что Синегривка впала в залив, а значит начались земли Брегокрая.
— Река впала в море! — крикнул он, указав рукой на побережье, синее вдали. — Можно сойти на землю.
— Наконец-то! — пожаловался Всесвятлир. — А то меня качает в этой ладье словно кусок мяса на вертеле. Давно пора бы уже стать на землю.
— Скоро наши ноги вволю пройдутся по ней, — сказал Брисинор, — потому надо бы приготовиться к походу.
— Скорее бы уже оказаться в Брегокрае! — стал мечтать Всесвятлир. — Там нас примут берегины, и мы попируем на славной пирушке!
— Мы уже достаточно напировались! — вставил Брисинор. — Сейчас не время думать о пирах, нам бы наоборот было бы хорошо миновать берегинов, пока не доберёмся к колдунье. Думаю, слухи о нашем подвиге, об убийстве Мосального Горба, ещё не дошли до государя Гелена, и сомнительно, что нас ждут там на застолье.
— Почему? — спросил Всесвятлир.
— Я думаю так, — ответил Брисинор. — Если мы встретим берегинов, то они поведут нас к своему государю как преступников, а не героев. У нас нет на это времени. Ведь путь к их повелителю займёт неделю или даже месяц! Суровы стражи границ Брегокрая и не скоро разберутся, друзья мы их государю или соглядатаи врагов.
Беленир не стал вмешиваться в споры своих друзей, так как Всесвятлир итак понял, что Брисинор был прав.
Корабль повернул к берегу: за это время моряки уже успели сделать весло рулевое, которое было сломано при буре, так что ладья стала ещё поворотливее, чем прежде. Вскоре синий берег взморья посерел, и ладья, влекомая веслами, оказалась у самого побережья. Беленир и его друзья сошли на землю, и мореходы попрощались с ними.
— Пусть дорога ваша будет легка и просторна! — сказал Судак, стоя на корме и поглаживая свою бороду. — Ух! На этом прощайте, быть может, ещё свидимся!
— И вам желаем быстро и легко вернуться к родным берегам, — молвил Беленир, — хотя для вас возвращение будет не очень радостно, потому что там вас наверняка поджидают рыбаки, недовольные вашим поступком!
— Ничего! С ними мы совладаем, прощайте и будьте осторожны! — с этими словами бывалый рыбак повернулся, и ладья отбыла от берега.
Ещё долгое время Белениру было видно, как судно уходило в синеву моря, подальше от берегов, чтобы не сесть на мель. Казалось, оно хотело удалиться подальше от витязя, чтобы оставить его и его друзей здесь одних. Отойдя же на достаточное расстояние, ладья расправила парус точно крыло и понеслась прямиком на юг.
Места, в которых высадили витязей были далеко не живописны. Поблизости от берега, в водах, мутных словно негодный квас, копьями торчал рогоз. Трава была суха и шелестела под ногами. Почва же, напротив, была влажной и грязными комьями оставалась на подошве сапог. Но всю неприглядность этого места скрашивало необъятное море, синее-синее. Его тихая лазурь была так же сочна, как голубизна небесных лугов, на которых нынче паслись овцами кудрявыми ходячие облака и серыми волками рыскали мрачные тучи.
И в это свежее утро на этом некрасивом берегу витязи решили поспать, выставив Беленира на дозор. Они долго не спали без качки, потому для них это было роскошью, да и не могли они продолжать путь: их тошнило. Ведь не привыкли витязи к волнующимся водам моря, а привыкли к прочной земле под ногами. Тем не менее, вскоре они соорудили небольшой шатёр и, улёгшись в нём, вмиг уснули.
Беленир остался сидеть около берега. Но он глядел не на море синее, не на волны широкие, но в другую сторону — на восток, на землю Брегокрая. Там, недалеко от витязя, буграми каменными один выше другого вздымались холмы, за ними, в дали голубой, виднелся сосновый лес. Оттуда, с востока, светило солнце и оттуда же ползли неторопливо густые туманы. Они были белы, словно парное молоко и оттого на душе у Беленира становилось отчего-то нехорошо. Вскоре туманы заметно приблизились, взобравшись на курган плоский, бывший в половине версты от походного шатра, и преодолев его, протянули свои сырые пальцы к путникам. Персты эти оставили на листьях и траве чистую росу, морозную как зимний вечер и заволокли всю округу. Мгла просочилась даже к морю синему, словно бы хотя сказать, кто главнее в этих местах.
Так бы и просидел Беленир в седом тумане, но вдруг раздался вопль. То был не молодецкий посвист, не крик мужа, не бабьи стоны, но вопль древнего и могучего богатыря. От такого вопля сильного, оглушительного как грохот молнии, Белениру аж заложило уши.
— Вставайте! — крикнул он, но его друзья уже встали и выскочили из шатра.
— Что это? — ужаснулся Брисинор.
— Я не знаю, но оно опасно. И может придётся биться!
— У меня ещё бока поламывают после схватки с морским чудищем. Я не смогу сражаться во всю силу!
— Откуда этот туман? — удивился Всесвятлир. — Недавно его совсем не было.
— С востока налетел. И он слишком густ, чтобы разглядеть что-либо вдали!
Не успел Беленир и речи закончить, как витязи вновь услышали крик, на сей раз заунывный, словно волчий вой. Все до единого содрогнулись, не зная, кто это кричит и что им делать.
— Надо продолжать путь, иначе нас могут найти, — предложил Всесвятлир. — Идёмте! Думаю, мы не заблудимся среди трёх сосен!
— Ты прав, нам нельзя оставаться на месте, — согласился Беленир. — Приберите шатёр да готовьтесь к походу.
Вдвоем витязи стали складывать шатёр, а Беленир стал на стороже: мало ли приблизится какая-нибудь тварь. Когда всё было готово, путники отправились в дорогу. Но тут их обуяла страшная усталость: ноги не хотели идти, а глаза сами собою смыкались. Как никак, они так и не отдохнули после морского похода. Тут бы витязям и уснуть без памяти, но Беленир вспомнил Деда-Пасечника и его бодрящую медовуху. Тотчас нашел он свой бутыль, откупорил и выпил все, что оставалось. Также поступили и его друзья, и к ним вернулась прежняя бодрость и сила.
На пути тут да там — всюду — лежал молочными сгустками туман. Беленир даже подумал в ту пору, что эта мгла похожа на огромную седую-преседую бороду, укутавшую всё кругом своими волосами. Было прохладно, и в воздухе крупенистыми капельками летала ещё не осевшая роса. Впереди толком ничего не было видно, кроме сосновых стволов, и путники брели наугад и то и дело спотыкались. Спустя час вновь послышался то ли крик, то ли стон, то ли рёв — не пойми что — какой-то гортанный гул. На этот раз он был совсем близко, ближе некуда. Казалось, витязи вплотную подошли к неведомому хозяину столь могучего голоса.
— Ха, ха, ха! — кто-то громко засмеялся, воины застыли на месте, будто их обдуло морозящим ветром и они окостенели. — Пожаловали, негодные людишки! — и голос затянул песнь на стародавнем языке, на каком говаривал ещё Рох, благо, витязи его знали:
Выше леса я стоячего,
Древнее нежели горы!
Пониже облака ходячего
Явился в стародавние поры!
Внемлите моему гласу,
Речи вы мои выслушайте.
Предолго я не молвил слово
Давно хотел порассказывать!
Путники всё ещё стояли как вкопанные, боясь шевельнуть пальцем. Никто из них даже не вымолвил словечка, опасаясь, что неведомый обладатель голоса осерчает и что-нибудь с ними сделает. Туман тем временем немного рассеялся, и витязи узрели очертания огромного великана, сидевшего на холме и упиравшегося ногой в поваленный дуб. Но мгла ещё не сошла, потому лица его не было видно. Зато была видна его голова и она была величиной с котёл пивной, а между его глаз, что сверкали в тумане как угли, можно было положить меч от яблока до острия. Но руки великана были худы и костлявы, а ноги пусть и велики, но слабы. И тем не менее исполин был тёмен и страшен и даже грозен. Сейчас он сидел и сдирал с себя мох, лишайник, почву и траву — всё, что наросло на нем, пока он спал.
— Хм, хм, хм! — продолжал исполин, почёсывая затылок. — Тысячи слов могут слететь с моего языка и сплестись в изречения премудрые. Знаю я начало гор твердокаменных и помню день, когда великаны пошли противу Яровинде. Знал я всех прародителей и живал с ними в одно время. А теперь, когда вы, люди, имеете обо мне хоть какое-то представление, скажите, по доброму обычаю, откуда вы держите путь?
— Из Заповедного Края! — онемелыми губами пробормотал Беленир. — Из земли людей!
— Что ж, о такой я и слыхом не слыхивал: уже много лет я скован проклятием страшного сна! — громовым гласом проревел великан. — Проклятие это нашло на меня, когда я бежал от богов, а мою душу терзал ужасный страх и грызла дикая злоба. Ха! Ха! Ха! Давно же это было…
— А кто такие Яровинде? — спросил Брисинор.
— Божичи да боги — старшие братья всяких водяников, леших, полевиков да дедов. Мало кто знает, как они явились в этот мир. Я вот не знаю. Да и вы не узнаете. Ведь вам, люди, предстоит испытание. Давненько хотел я кого-нибудь испытать таким вот образом. Вам предстоит ответить на мои вопросы премудрые, всего я их задам три по доброму обычаю. Так что вам повезло. Что ж!
— А если мы откажемся? — попытался выкрутиться Всесвятлир, поднимая голову вверх, где высилась как сосна голова худого великана. — У нас очень мало времени, и могут нагрянуть берегины!
— Если вы откажетесь или же не разгадаете мои вопросы хитроумные, хоть один-единственный, то я по доброму обычаю сделаю с вами нечто ужасное. Я вас съем! Я ведь голоден, так что бойтесь меня!
Воины смолкли и, ожидая вопроса, уставились в лицо великана, черты которого были неясны в тумане. Однако, им было заметно, что тот злорадствует, оскаливая свои хищные зубищи. Так Беленир и его друзья простояли под грохот своих сердец минуту, затем великан вновь заговорил:
— А теперь отгадывайте мои вопросы и загадки, иначе вам не сдобровать!
— Но дай клятву, что, если мы всё отгадаем, ты отпустишь нас восвояси! — успел вставить Брисинор, прежде чем асилк сказал что-то ещё. Это было очень хитро, и воин сказал это во весь голос, нисколько не боясь исполина.
— Ещё и дерзить мне смеешь! — злобно прорычал асилк, сжав в кулаках худые руки: он позабыл, что удаль былая его оставила и вспомнил о том лишь когда по рукам пробежала дрожь. — Что ж, хорошо, коли отгадаете все вопросы, я поклянусь, что пущу вас на вольный свет! Начинаем!
— Нет, нет! — вскрикнул Беленир. — Как это мы начинаем? Клянись сейчас! Решил нас провести, а после своих дрянных вопросов убить или чего хуже — съесть, да?
— А вы, люди, стали не так просты за то время, пока на мне лежали тяжкие оковы векового сна. Но я их сбросил! И всё равно ныне люди не умнее меня, не хитрее меня да и не мудрее меня, ха, ха, ха! Ладно клянусь собою, что пойдете вы на вольный свет, коли ответите на вопросы, и будете живы! — и великан засмеялся таким хохотом, будто разверзлась подземная утроба. Но затем его смех превратился в тяжкий кашель, и асилк замолчал.
— Он слишком уверен в себе, а на этом ничего не зиждется, — сказал тихо Брисинор, видно было, что надежда пыхнула в нём жаром. Её горящие искры запали и в сердца двух его друзей, и они приободрились. Между тем хитрый Беленир увидел, что прямо на одной из ног исполина вырос дуб высоченный, раскинув свои ветви подобно короне над великановой головою. Видать, пока асилк спал, корни узловатые как верёвка оплели ему ногу. Беленир толкнул своих товарищей верных и тихонько указал им на этот дуб.
— Даже если мы ответим неправильно, мы сможем спастись, — прошептал он. — Пока этот тощий асилк вырвет дуб, мы уже будем далеко.
— Начнём! — разразились как гром среди ясного неба слова великана. — Первый мой вопрос: что всего в мире жирнее?
— Не бывает таких коров, чтобы были жирнее других коров, а толще коров я никого не видывал! — молвил Всесвятлир спутникам. — Хотя один раз мне на охоте попался страшно толстый вепрь — не мог от нас даже ноги унести, до того зажрался!
Но Беленир был достаточно мудр и умён и по природе догадлив, чтобы найти ответ на этот вопрос.
— Сыра земля всего жирнее, так как, что на ней ни есть живого — всё она кормит! — огласил он разгадку.
— Да ты хитёр! — прорычал асилк. — Но ничего, и не таких я побеждал в подобной игре, побеждал и лешаков! — и он начал хвастаться, кого он только не побеждал. — Было дело, даже самого Всеведа одолел я загадками. Да он ускользнул от меня, сказав, будто идёт за выкупом, а сам схоронился в Стоячем Лесу. Ладно, вопрос второй, а он посложнее первого: что крепче — железо или камень?
Беленир пораскинул мозгами, да ничего у него не вышло. Тогда принялся гадать Всесвятлир. Очень упорно пытался он постичь смысл вопроса и постиг, при том довольно быстро.
— Камень крепче для защиты, — ответил он, — крепость из него век стоит, а железо ржавеет и становится трухою! Железо крепче для войны — каменный топор тяжёл и может сломаться, а железный остёр и выдержит многие битвы. Что, великанище, думал мы так глупы, что не найдём ответ на такой лёгкий вопрос? Твои знания — не тайна для нас.
— Это ещё только разминка для ваших ушей, — рассмеялся злобно асилк, хотя было видно, что он неприятно удивлён догадчивостью витязей, — а теперь я задам самый отменный вопрос. Повторять его я не буду, посему слушайте сейчас повнимательней. Ежели его не разгадаете, то вам будет худо. Что ж, вот он, третий мой вопрос: у деда моего прадеда был отец, у того отца внук, у внука правнук, кто тот правнук мне? — притом всё это асилк произнёс как скороговорку.
Этот вопрос ошеломил всех витязей: они в изумлении переглянулись и стали думать да гадать, но ответ не приходил им в головы, не являлась разгадка хитроумная.
— Сложно, сложно! — покачал головой Всесвятлир, пытаясь потянуть время для дум.
— А вы думали, что третий вопрос будет так же лёгок, как и первые два: первые два обнадёживают, а третий лишает надежды! — проворчал хрипло асилк, покачивая своей огромной головой. — Я очень хитёр, потому по доброму обычаю решил поиздеваться над вами. На этот вопрос ещё никто не нашёл ответа, ведь ответ на него можно искать только полчаса. Время уже давно идёт и треть срока улетела будто птица, а вы ничего так и не придумали! И сразу хочу сказать, чтобы вы не горевали на свою глупость — ни один человек не познает больше, чем ему отмерила природа. Ваши познания не могут быть безграничны, потому не печальтесь, если не найдёте ответ и окажетесь моим обедом!
— Мы его найдём! — заявил Беленир и собрался с мыслями. Через пять минут он выговорил:
— Дед моего прадеда — это, — он замолчал на несколько мгновений в раздумьях, — мой прапрапрадед.
— Уже хорошо, — одобряюще молвил Брисинор.
— Но что было в вопросе дальше, вы запомнили? — спросил Беленир: он страшился, что не только он, но и его товарищи славные позабыли вопрос.
— По-моему у деда моего прадеда был дед! — сказал Всесвятлир.
— Не дед был у деда прадеда, а отец! — перебил его Брисинор, видно, более внимательный.
— Да, отец! — подтвердил Всесвятлир.
— Отец прапрапрадеда — это прапрапрапрадед! — молвил Беленир уверенно.
— Но кто тогда внук прапрапрапрадеда? — спросили вдвоём Всесвятлир и Брисинор, а асилк тем временем засуетился: никто прежде не отгадывал этот вопрос, а Беленир был на верном пути.
После недолгих раздумий он выговорил, на этот раз менее уверенно:
— Это прадед, вроде бы.
— Нет, не прадед! — прервал его речь Всесвятлир, гордо подняв свою голову, уже мня себя спасителем своих друзей. — Это прапрадед, ведь сын прапрапрапрадеда прапрапрадед, а внук тогда прапрадед! — после этих речей в головах у всех витязей словно бы помутилось и их накрыло таким же туманом, как тот, который простыней седою скрывал лицо злобного великана. И только после того, как муть усталости сошла с лиц витязей, а великан уже отсчитывал последние мгновения, Брисинор сказал:
— Кто же мне правнук прапрадеда? А мне правнук прапрадеда будет отцом! — воцарилась тишина: великан не знал, что сказать, ведь он поклялся, что пустит живыми всех витязей на волю, а нарушать клятву он не желал, ибо это было в те времена тяжким позором, и клятвы уважали даже великаны. Только лишь некоторые жестокосердные змии могли их презирать.
Седина тумана, тем временем, рассеялась, оставив от себя лишь приятную дымку голубого цвета. Тут-то путники наши и увидели, что находятся на небольшой поляне, а всюду мелькают как каменья цветы пёстрые, словно бы разбросанные в спешке по полю неведомым хозяином зелёных лугов. Поляна со всех сторон была укутана в сосновые рощи. И сосны взметались в синь неба пушистыми кронами, а их стволы рдели как драгоценные яхонты. На западе, за этими соснами, был всё ещё слышен беспокойный говор волн; на юге журчали потоки порожистой Синегривки, сбегавшие водопадами в самое синее-пресинее море. Асилк всё сидел, подперев свою голову тяжкую худыми руками. Он был напряжён. Наконец он вымолвил своё слово:
— Больше, чем камней у гор, больше, чем цветов в воде цветущих — вот столько много лет проспал я, ежели не больше. Ожидал я, что не отгадаете вы вопросы и смогу я насытиться вволю! — и тут воины потянулись к своему оружию. — Как видно вы, люди, поумнели. Задайте мне загадку, хочу испытать свои силы, но только одну загадку, не иначе.
Беленир, недолго думая, загадал первую попавшуюся на ум:
— Стоит дед над водою, колыхает бородою!
— Хороша загадка, не слыхивал такой! — прокряхтел асилк. — Надо подумать как следует. Хм, хм, хм, хм! Наверное, много загадок набралось, пока я спал…
— Быстрее, мы спешим! — молвил Брисинор.
— Камыш-ш-ш-ш! — зашипел великан. — Что ж, угадал я вашу загадку: не больно уж и хороша она оказалась. Но я голоден, так что убирайтесь с моих очей, пока я не передумал отпустить вас. Вы победили меня в состязании по доброму обычаю: теперь должно поискать мне другой пищи. Оленя или вепря надобно попробовать. Пока я спал они хоть не перевелись на белом свете?
— Нет, не перевелись! — ответствовал Беленир настороженно. — Их, должно быть, полно в этих лесах! — и он обвёл рукой боры сосновые да еловые заросли.
— Хорошо! — сказал спокойно великан, почесав затылок. — Что ж, уходите и быстрее, покуда голод не взял надо мною верх! — и он обхватил руками дуб столетний, давным-давно появившийся в краю сосен и елей, и, собрав все силы, выкорчевал его, ибо тот оплел своими корнями его ногу.
Распрощавшись с асилком, путники поспешили на восток, ибо посчитали, что туда им и надобно, ведь на севере стояли уже города берегинов, к югу и западу же Брегокрай кончался.
— Худое видели, хорошее увидим! — сказал Всесвятлир.