Наконец, выдвинулись к центральной усадьбе. Когда проезжали мимо церквушки, замка на двери уже не было, а внутри священник отчаянно махал метлой, поднимая тучи пыли. Север проревел что-то неразборчивое, строго посмотрел на Игната. Тот в ответ пожал плечами.
Двор вокруг дома был выложен булыжником, присыпан свежей соломой. Было заметно, что пока староста водил нас по деревне, тут успели навести порядок. Мальчишка принял у нас коней, увел в конюшню, куданавернякауже натаскали овса, свежей воды.
Я прошелся, осматриваясь. Изнутри двор казался меньше из-за того, что толстые стены скрадывали часть пространства. Под самой стеной тянулись к свету молодые вишни. Колодец посреди двора, каменный, с деревянной крышей и веревкой на вороте такой длины, что воду поднимают с большой глубины, где нет грязи.
Крыльца не было, к двери вели три высокие ступени. Дверь тяжелая, дубовая, в ладонь толщиной, такую не сразу и выбьешь, пока сверху на головы штурмующим будут сыпаться камни и стрелы. По краям от двери — узкие, не протиснуться, окошки, забранные решеткой с прутьями в палец, такая же на всех окнах и первого, и второго этажей.
— Настоящая крепость, — похвалил я, осматриваясь.
Север гордо кивнул, поднялся по ступеням. Хотел зайти, но в последний момент замер, сурово спросил у Игната:
— Там прибрано, или как в прошлый раз?
— Что вы, господин! — староста уронил взгляд, объяснил поспешно: — Едва вы изволили прибыть, как сюда побежали готовить! Все в полном порядке, господин!
— Смотри, если опозоришь перед твоим новым хозяином!
С этими словами он ухватился за толстое медное кольцо, потянул, открывая дверь. Навстречу мощно пахнуло свежим хлебом, зажаренным мясом и пылью. Мы вошли, сразу оказавшись в просторном холле. Стены тут были увешаны старинными портретами, сапоги звякали подковами по хорошо подогнанному полированному камню. Влево через широкую арку открывалсяпросторный зал с камином, длинным столом, по стенам там были развешаны шкуры и головы животных, оружие, щиты. По правую руку в стене находилась пара дверей. Одна должна была вести на кухню, вторая — в людскую. Оттуда выскочила, хохоча, молодая румяная служанка, увидев нас, вскрикнула и тут же скрылась. За дверью загалдели, створка вновь приоткрылась, мелькнули несколько пар любопытных глаз, снова скрылись.
Север словно не замечал происходящего. Жестом пригласив меня следовать за ним, он пошагал по широкой лестнице, ведущей на второй этаж. Здесь располагались жилые комнаты. Заглянули в хозяйскую спальню, где в самом центре стояла накрытая балдахином кровать совершенно чудовищных размеров. На другом конце коридора оказались сразу три помещения поскромнее, здесь полагалось быть спальням наследников, и похожая на гроб ниша. Как пояснил Север, в нее следует селить приставленную к детям няньку.
Мы ходили по дому, а я уже строил в голове планы реконструкции. Завести новую кровать вместо этого монстра, наверняка набитого клопами, отвести одну из комнат под библиотеку, еще в одной у меня будет лаборатория… Планов громадье, главное, чтобы после покупки имения у меня осталось хоть что-то в кошельке, слишком уж оно хорошее, а значит, дешевым быть просто не может!
Сопровождаемые молчаливым Игнатом, мы спустились в каминный зал. Пол здесь был устлан коврами, уже основательно вытертыми, но только что выметенными и протертыми мокрыми тряпками, от чего стали выглядеть только хуже. Я сделал мысленную зарубку распорядиться насчет новых. У камина, в котором еще только начинали разгораться поленья, полукругом расположились три кресла с высокими спинками. Север опустился в одно из них, вытянув ноги к огню, и я заметил, что сел он не в то, что стояло посередине, самое высокое и украшенное искусной резьбой. Формальная передача владений произошла. Я занял место в центральном кресле, мы посидели молча. Игнат, переминавшийся с ноги на ногу за нашими спинами, кашлянул, привлекая внимание:
— Ну я пойду тогда, господин?
Север промолчал, и тогда ответил я:
— Да, можешь возвращаться к… что ты там до этого делал.
Староста неслышно вышел, из холла раздались шипящие угрозы и ругательства, многоголосый девичий смех, стук множества ног. Север тяжело вздохнул:
— Бардак развели! Надо появляться чаще, а то без хозяина и конь одичает, не то что эти!
— Постараюсь быть с ними строже, — сказал я и услышал где-то почти на самой грани слышимости веселый смешок.
— Да уж постарайся, — хохотнул Север, сменил тему: — Ну, и как тебе тут?
— Отлично. Земли много, люди работящие, дом — вообще чудо! Как раз то, чего не хватает бродячему барону.
— Тогда вступай во владение! Мы не все посмотрели, твои еще три деревни вокруг, это село центральное, но там сам разберешься. — Он поднялся, хлопнул меня по плечу. — По деньгам сочтемся, как обживешься, посчитаешь все. Лишнего не возьму, ха-ха-ха!
Он стремительным шагом направился к выходу. Я пошел следом, нужно проводить благородного барона, в холле застал молодых служанок, они порскнули к дверям в людскую, одна словно случайно промедлила, стрельнулабольшимиголубымиглазами, зарделась, но ее тут же втащили в закрывающиеся двери, по ту сторону раскатился звонкий девичий смех.
— Да, на самом деле полнейший бардак… — я помотал головой и двинулся дальше.
На дворе Северу уже вывели коня. Барон увидел меня, подошел, мощно хлопнул по плечу:
— Счастливо оставаться, сэр Томас!
— Оставайся и ты до утра, — ответил я, — все равно засветло не успеешь в город.
Тот отмахнулся, вскочил в седло.
— С радостью, но господа благородные бароны разнесут мой дом по камню! Тогда придется собираться тут, а ты не большой любитель этого дела, ха-ха-ха! Удачи!
С этими словами он ударил коня каблуками, тот порысил через ворота, бросился в галоп, распугивая гуляющих по улице кур. Я смотрел ему в след. Что ж, первый пункт плана выполнен, и даже пока без особых затрат. Правда, немного настораживала легкость, и даже некоторая торопливость, с которой Север продал имение.
Причины обнаружились едва ли не сразу. Я велел собрать на стол, а сам пошел вытряхнуть пыль. Переодеться пока было не во что, Север обещал прислать мои вещи на следующий день, но я тщательно умылся в тазу, ощущая изучающий взгляд служанки, что стояла рядом с кувшином воды.
Кажется, прислуживать мне за обедом вышли вообще все служанки. Причем, все они были как на подбор молодые, в самом расцвете сил, симпатичные, с косами толщиной в руку. Улыбались приветливо и обещающе, стараясь задержаться возле меня подольше. Меня бросило в жар, кусок не лез в горло, в черепе гулко стучало.
Колоссальным усилием воли я разогнал всех, выдохнул, потер лицо. Встал, скрипнув по полу ножками стула, ноги сами понесли на двор, за ворота. Вечер еще только начинался, свет приобрел слегка красноватый оттенок. Или это у меня до сих пор перед глазами красная пелена? Я зло выругался, твердым шагом отправился к церкви.
Двери были распахнуты настежь. Внутри, за тонкой занавесью из пыли, что-то бубнил себе под нос, возясь у алтаря, отец Евхаристий. В слабом свете из забравшихсявысоко под своды окон лысая макушка святого отца блестела, как отполированная. Обернувшись на мои шаги, он бросил тряпку, которой смахивал пыль, сказал недовольно:
— И стоило обижать человека? Все в порядке у нас, службы идут… по праздникам… чего еще надо?
Я пожал плечами, продолжая осматривать помещение. Высокие бревенчатые стены, вдоль них — полукруглые светильники, изображающие не то восходящее, не то закатное солнце. Свечи в каждом оплыли, почти выгорели. Никаких икон, росписи, только большое, во всю стену, Солнце, для медного слишком яркое. Золото?
— Я тут человек новый, так что в ваши с прежним хозяином дела лезть не буду, — сказал я, продолжил, заметив, как засверкали глаза священника: — Так что делайте все то же, что обычно делали. Думаю, это будет не трудно. Мне еще предстоит изучить записи, домовые книги, разобраться в местном управлении, а потом мы с вами решим, как поступить дальше.
— Благодарю покорно. — Евхаристий кивнул с плохо скрываемым недовольством. — Приглашаю вас на утреннюю службу, барон.
— Обязательно. А что, много народу приходит?
— На моих службах… обычно бывают все. Или почти все. Из соседних деревень приезжают!
— Что ж, готовьте все, как следует!
Мы обменялись поклонами. Я направился к выходу с легким чувством, что сделал что-то не так. Попробовал определить, что же именно, но причина ускользала, тогда просто отмахнулся: вернусь к этому позже. Солнце клонилось к закату, я прищурился, ощущая его мягкое тепло на лице. Где-то за околицей ревели коровы, пастухи гнали их обратно в деревню. Пели, возвращаясь из полей, бабы. На дороге со стороны леса темнели телеги, нагруженные дровами. Я смотрел на все это, как на хорошо отлаженный механизм, способный работать и без постоянного присмотра хозяина. Игнат, кажется, управленец хороший, все довольны, кругом чисто. Недовольные жизнью люди петь не станут. И все же, немного не вписывался в общую картину отец Евхаристий. Церковь в ранних обществах играет едва ли не главную роль. Здесь же она бездействует, буквально спит, и ничего не разладилось, все идет своим чередом. Нужно обсудить этот вопрос со старостой.
В доме старосты горел яркий свет, масла тут не жалели. Я поднялся на крыльцо, пару раз грохнул кулаком в дверь. Отворили почти сразу, знакомый уже мальчишка глянул исподлобья, тут же бросился звать отца. Игнат появился, вытирая огромные руки о полотенце, на лице и в бороде блестели капли воды.
— Господину что-то нужно?
— Да, хотел кое-что обсудить, но вижу, не вовремя.
— Ничего-ничего! — пробасил староста суетливо. — Мы ужинать собирались, так что прошу к нам!
Я взвесил все «за» и «против». Есть еще не хотелось, но раз уж решил познакомиться с бытом своих людей, то зачем отказываться?
Мы прошли в просторную светелку, в которой накрывали в теплое время года. В высокие окна проникали закатные лучи, но на стенах и столе горели светильники. Их запах смешивался с ароматом супа и каши, которые притащила на длинном ухвате жена Игната. Женщина была под стать старосте, высокая, с крепкой фигурой. Волосы убраны под простой платок, на лице ранние морщины, но все еще красива, как красивы бывают зрелые женщины. Ей помогали старшие дети, девочка лет пятнадцати и парень немногиммладше. Хитроглазый мальчонка усаживал на высокий стул совсем маленькогобратца, которому было не больше года. Я повертел головой, ожидая увидеть остальных: здесь в семьях редко бывало меньше десятка детей. С языка рвался вопрос, но я вовремя заткнул себя. Смертность тоже была запредельной, так что многим оставалось только радоваться, что хоть кто-то уцелел.
Мне притащили лучший стул, сами расселись по лавкам. Глава семейства склонил голову, его примеру последовали остальные, включая меня. Густым голосом Игнат прочел молитву, потом поднялся и принялся наполнять каждому его тарелку, действуя по старшинству. Конечно же, мне первому, вылавливая лучшие куски. Вздохнув, я взял ложку.
За ужином обсуждали виды на урожай, пополнение стада, расширение посевов. Говорил в основном Игнат, мне, как человеку новому не только в селе, но и вообще в сельском хозяйстве, оставалось только кивать с умным видом и радоваться, что Север поставил старостой правильного человека. Дети и жена его сидели тихие, как мыши, закончили с едой очень быстро и неслышно ушли из-за стола. Когда мы остались вдвоем, я наконец спросил:
— Послушай, Игнат, а что с церковью? Почему такой разлад? Я перекинулся парой слов с отцом Евхаристием, он говорит, что народ тут верующий, так почему позволяете ему держать церковь запертой?
Староста крутил в руках ложку, не поднимая взгляда. Когда молчание уж слишком затянулось, он со вздохом сказал:
— А чего плохого, если мы тут и без него справляемся? Народ доволен, а что для этого приходится делать, не так важно.
— Объяснись, — потребовал я. Игнат посмотрел мне прямо в глаза.
— Очень уж святой отец не любит работать. А другого нам не шлют, хоть его светлость в каждый приезд посылает с прошениями! Двери в церкви всегда заперты. А когда открываются… Ползающий в алтаре человек — зрелище то еще. Отец Евхаристий лучше будет по домам шататься, вымогаякувшин крепкого. И подают: святой человек! У него-то, сами видели, дома последняя мышь повесилась. И деньгами дают, так-то их в церковь несли, а тут просто в руки суют, больно жалостливые.
Вот оно что. Если приход не приносит деньги, а это наверняка одна из главных его целей после укрепления власти и моральной поддержки, то нужно что-то делать со священником. Тут же Евхаристий изловчился и деньги приносить, и не работать!
— А почему не меняют, если на него столько жалоб? У него какие-то связи в духовенстве?
— Не могу знать, господин. — Игнат медленно повел головой из стороны в сторону. — Слухи ходят, что сослали его с глаз долой. Люди у нас добрые, то волка раненого из леса притащат и лечат, то ленивому священнику нальют и монетку в руку сунут…
Он замолчал, отвернувшись. Я сделал знак продолжать, и передо мной начала разворачиваться интересная картина. Справлялись тут и без указки вполне хорошо. Люди работают в полную силу, с рассвета и до заката, как и везде, но хватает и праздников. Игнат, видя, что церковь молчит, заменил ее, в воскресный день проводя гуляния и ярмарки. Немного подросло производство, подстраиваясь под начавший повышаться спрос, увеличилось общее благосостояние. На первый взгляд, все стало только лучше. И если раньше сельчане еще приходили к порогу церкви, то теперь поток иссяк практически полностью.
Но я не мог назвать Севера таким уж набожным человеком, а он на самом деле разозлился, снова застав святого отца в непотребном состоянии. Об этом я тоже спросил у Игната. Тот снова тяжело вздохнул.
— Под центральной усадьбой еще три деревни. Маленькие совсем, но там тоже люди хорошие… в основном. Есть там такой Алан, было дело, едва не стал старостой, но его светлость выбрал меня. С тех пор не уймется иподстрекает народ в деревнях, чтобы налогов не платить вовсе, а на собранное выкупить земли.
— И как он себе это представляет? — спросил я. — Очень глупая мысль: выкупить что-то у человека, заплатив его же деньгами, но может, за этим что-то есть еще?
— Не могу знать. Но прежний барон к нему ездил часто, и ничем это не закончилось.
Север не смог решить вопрос? А вот это уже интересно. Зная моего вспыльчивого друга, тот просто разрубил бы дурака, на этом все восстание и заглохло бы. Тут действительно есть что-то еще.
— И при чем здесь Евхаристий?
— Говорят, он часто наезжаетк Алану, после с пьяных глаз начинает учить людей, что смутьянправ, что только так и правильно и по воле Солнца. Ересь полная, но находятся и такие, что слушают.
Пьяный служитель культа, за выпивку агитирующий бунтовать. Отлично, как раз то, что нужно в самом начале, да. И связан с человеком, с которым не может сладить мой вспыльчивый друг. Очень интересно.
— Нужно съездить, посмотреть, что еще за Алан на моей земле. У барона Магатта не вышло, но, может, я справлюсь?
— На все воля Солнца. — Игнат пожал плечами. — Если старый барон не смог…
— То был старый барон. Теперь здесь моиземли! — сказал я, для весомости припечатав ладонью столешницу. — Завтра с утра соберешь пару крепких ребят…
Я не успел договорить, когда в дверь забарабанили с такой силой, что залязгал засов. Мы с Игнатом насторожились, мимо пробежал испуганный мальчишка, но староста остановил сына, пошел открывать сам. Я двинулся следом. Едва открыласьдверь, как внутрь ввалился мужчина с рассеченным лицом. Он буквально упал на руки Игнату, прохрипел:
— Беда! Беда… Алан… Поднял бунтв Выселках, а Болотная и Сосновка поддержали!
Мы с Игнатом переглянулись. Началось. Север, как же не вовремя ты продал мне эти земли!