До лагеря добрался на остатках заряда. Хорошо помогло ночное зрение, я проскальзывал мимо постов так быстро, насколько было возможно, и вскоре оказался у своего шатра. С колотящимся сердцем проскользнул внутрь, взволнованно осмотрелся. Карат лежал на походной кровати в той же позе, в какой я его оставил, но одеяло размеренно поднималось и опускалось.
Пиктограмма в углу поля зрения показывала, что батарея вот-вот сядет, и я отключил маскировку. Быстро скинув комбинезон, надел доспехи, пристегнул ножны. Забросив под кровать кинжал и нож, вернулся к выходу из шатра, а затем, громко топая и шаркая ногами, пошел в сторону кровати. Ухватив разведчика за плечо, начал грубо трепать, а когда тот не отреагировал, прикрикнул, добавив в голос недовольства:
— Карат, какого черта ты тут развалился?!
Он всхрапнул, резко подобрался, на меня уставились покрасневшие глаза с набрякшими веками, поперек лица пролег глубокий багровый след от подушки. Сфокусировавшись на мне, разведчик прохрипел:
— А? Что?.. Что случилось, господин?! И где я…
— Ты у меня в шатре! Изволишь дрыхнуть в моей кровати! — стоя перед ним, уперев руки в бока, я нахмурился и сказал обрекающе: — Залтану это все очень не понравится.
Карат вскочил, но тут же упал: подвели ноги. Теперь он стоял передо мной на коленях, опустив голову. Я ожидал, что он начнет оправдываться, что-то объяснять, находить отговорки, но ошибался. Голос оставался таким же хриплым, когда разведчик сказал:
— Я не понимаю, как такое могло получиться, господин, но оправдываться не собираюсь. Если на то воля Солнца, значит, мне противиться не с руки.
Помолчав несколько долгих мгновений, я заговорил, растягивая слова, словно в сомнениях:
— Ты верный человек и храбрый воин, Карат. Но что еще важнее — умеешь отвечать за свои проступки. Признаюсь, сначала я был поражен увиденным: воин, приставленный следить за моим благополучием, спит в господской кровати!.. Но понимаю: ты уже не молод. Ты просто устал… нет, смертельно устал. А увидев, что меня нет в шатре, решил, что в лагере со мной ничего плохого не случится, и можно подождать тут. Скажи, так и было?
Как и ожидалось, старый воин ухватился за предложенную идею. Замедленно кивнув, он подтвердил:
— Да, господин. Я вошел, вас не было на месте, а потом вдруг закружилась голова, и я… Но перед этим я увидел… Да, что-то блестело под вашей постелью, и я решил проверить…
Карат стремительно обернулся, сунулся под кровать, вернулся, держа в руках кинжал. Я едва не отскочил, настолько это оказалось неожиданным, спросил грозно:
— Что это ты задумал?
Карат ответил не сразу, он часто моргал, переводя взгляд с кинжала на меня и обратно.
— Я мог бы поклясться, что видел там что-тоеще… Доспехи?.. Словно в тени затаился враг и ждет момента…
— А это оказался всего лишь мой кинжал. — Я отобрал оружие и пристегнул к поясу рядом с мечом. — Но ты очень внимателен и осторожен. А теперь можешь идти, до рассвета есть еще время, и мне хотелось бы тоже немного поспать.
Разведчик вскочил, склонился передо мной еще ниже. В голосе его ясно звучала глубокая благодарность:
— Конечно, господин! Я буду сразу за порогом, если вам что-то понадобится — только крикните!
Я проводил его, а потом рухнул на кровать, не снимая доспехов, только отстегнул оружие и бросилрядом с собой на землю. Спать хотелось ужасно. Разведчик будет молчать. Здесь, как и с Тошильдером, сыграет гордость: немолодой уже воин не сумеет признаться, что тело его подвело, и не в бою, а в лагере. Так что можно считать, что мое ночное отсутствие останется незамеченным. А вопросы с городом будем решать утром. С этой мыслью я провалился в сон.
Утро пришло неприятно быстро. Кажется, еще минуту назад я закрыл глаза, и вот уже по лагерю трубят побудку. Поднявшись с кровати, злой, невыспавшийся, всклокоченный, я кое-как поправил сбившиеся доспехи и вышел из шатра. Рассвет еще только начинался, на горизонте багровели облака, а вокруг все уже пришло в движение. Деловито сновали воины, от костров доносились запахи каши и мяса, во влажном воздухе дым стелился низко. Зябко передернув плечами, я поспешил к командному шатру.
Все уже были на месте, зевали, едва не раздирая рты, но голоса звучали бодро, даже у Севера и Эббета, явно накануне засидевшихся за кувшином вина. А то и парой кувшинов. Залтан и Озомат сидели за столом и о чем-то негромко переговаривались. Судя по виду, эти точно не сомкнули глаз, к тому же весь стол оказался завален обрывками бумаги со схемами, а фитиль светильника уже едва тлел на остатках масла.
— Думаю, нам удалось составить план осады, — заговорил Озомат, когда все расселись по местам. — Если все пойдет, как задумано, мы сумеем продержатся до подхода людей Севера, а потом уж можно будет атаковать.
Дальше они с Залтаном принялись объяснять, что именно пришло им в головы. По рукам пошли планы и схемы, довольно толковые и понятные. Бароны согласно кивали, оживились даже Север с Эббетом, до того сонно клевавшие носами. Я старался вникать во все детали на случай, если барон Тошильдер решит отступиться от своих слов. Думать о том, что сэр Ирвин выдаст меня, как ведьмака, категорически не хотелось. Однако, едва мы закончили с обсуждением планов, и в шатер потянулись слуги с завтраком, снаружи зазвучали взволнованные голоса, крики, и на пороге появился растерянно хлопающий глазами дозорный.
— Господа, там это… такое… такое случилось!
— Что там случилось? — переспросил Залтан, остальные просто уставились на пришедшего. Тот сперва растерялся под взглядами баронов, а потом выпалил:
— Гонец от Тошильдера! Говорит, принес мировую грамоту!
Нас словно ураганом вынесло из шатра. Впереди неслись Залтан и Север, последний восклицал что-то злорадное, а вот на лице Залтана ясно читалось недоверие. Когда до границы лагеря оставалось совсем ничего, перешли на шаг и перед гонцом появились уже лениво, Кристофер и Айван даже позевывали напоказ, а Фарук изображал, что невидимая пылинка на кружевах манжета волнует его сильнее, чем какая-то там мировая.
Меня пропустили вперед, я подошел к почтительно склонившемуся гонцу, голос которого, однако же, звенел холодным презрением:
— Сэр Томас, барон Тошильдер велели передать вам договоро мирном разрешении этого… незначительного недоразумения. С величайшим уважением вручаю вам грамоту с его предложениями.
Я удивленно хлопал глазами: незначительное недоразумение? Предложения? Появилось вдруг неприятное ощущение, что опомнившийся к утру сэр Ирвин решил переиграть ночные договоренности. И теперь мне его не достать! Однако, развернув бумагу, я убедился, что барон — человек слова. Ну, или мне удалось напугать его достаточно сильно. В тексте было подробно изложено, что именно и в какие сроки Тошильдер подарит — именно подарит! — барону Ромму, чтобы никогда больше не видеть того на своих землях. И список впечатлял: в него входило все, ранее отобранное обманом, шантажом или прямыми нападениями у Магаттов, барон торжественно обещал отозвать своих провокаторов и шпионов, а кроме того, заключал с бароном Роммом личный мир. Вот так. Поймав мой удивленный взгляд, гонец сказал с ледяным спокойствием:
— Непременное условие заключения мира от моего господина: вы должны отвести людей не позже полудня, а так же оплатить восстановление уничтоженных построек и упущенную выгоду за срок с начала осады идо окончания работ.
Я восхищенно посмотрел в сторону города. Каков хитрец, а?! Он же меня переиграл! И как красиво! Мол, это не ты стоял, держа нож у горла моих детей, угрозами вырвав победу, а это я сам отдаю тебе ненужное, лишь бы не видеть твое рыло! Но мне и так хорошо. Будь мои представления о чести такими же, как у большинства в этом мире, мне стоило бы сейчас встать в красивую позу и объявить во всеуслышание, что не приму ничего из рук врага и прочее в том же духе. А сам Тошильдер пожмет плечами — он предлагал мир! — и после спокойно и с расстановкой в ходе затяжных боев выбьет войска баронов, а меня выставит агрессором. Нет уж, мир, значит, мир!
Гонец, не дожидаясь ответа, вскочил на коня и с гиканьем пустил его в галоп, подняв облако пыли. В тот же мигменя окружили бароны, хлопали по плечам, кричали что-то одобрительное. Не ликовал только Залтан, он стоял чуть в стороне, не сводя с меня тяжелого взгляда. Смотри-смотри, тут ко мне не подкопаться: мои предположения о причинах мира примет даже глуповатый Север! Потом меня под руки отвели в командный шатер, где начался радостный допрос. Мне даже не пришлось изображать смятение, настолько я был оглушен общим вниманием. Предложив баронам свою теорию, зачем Тошильдеру нужен этот мир, дальше я мог просто молча слушать, как в обсуждении она обрастает деталями. Под конец даже Залтан и Озомат переглядывались уже вполне дружелюбно, а потом по очереди похлопали меня по плечам.
— Поздравляю… гхм… с победой, сэр Томас! — сказал Залтан со сдержанной улыбкой. — Хоть это и не совсем победа, но все же!
— Будет тебе! — укоряюще обратился к нему Озомат. — Нет бы порадоваться за молодого барона!
— Слишком легко далось! В следующий раз сэр Томас может не рассчитать силы и обломаетзубы!
Озомат скривился, набрал воздуха для ответа, и я поспешил убраться подальше от начинающегося спора. Остальные передавали из рук в руки грамоту, вслух перечитывая пункты, толкали друг друга локтями, со смехом озвучивая особо понравившиеся моменты. Особенно громко раскатывался Север, перечитывая список земель, отошедших под мою руку. Старательно показывая, что всего лишь шутит, он прокричал:
— Знал бы я, сэр Томас, что можно так легко отобрать Магаттову собственность, не спешил бы продавать!
— Все крепки задним умом, барон! — ответил я ему в тон. — Но если хотите, могу отдать вам обратно все по списку!
Мне на мгновение стало страшно: вдруг он согласится? Но лишь на мгновение, все-таки изучить простодушного Севера я успел хорошо. Барон в притворном испуге выставил перед собой руки:
— Что ты! Что ты! Это теперь твоя головная боль!
Эйфория от легкой победы витала над лагерем, но Залтан не дал всем слишком долго ей наслаждаться. Велев мне написать бумагу с официальным подтверждением мира, он скомандовал воинам сворачивать лагерь. Уходили неспешно, отправив вперед обозы, провожаемые взглядами со стен. По словам гонца, Тошильдер в ярости перевернул стол и долго топтал ногами серебряную посуду. Собравшаяся для обсуждения обороны знать хранила гробовое молчание, а его жена, баронесса Хильдегарда, побледнела и закричала что-то о том, что ее муж — червь, не способный защитить семью. Гонцу только чудом удалось выбраться из замка.
Снова успех. Конечно, барон Тошильдер не оставит все так, как есть, от него стоит ждать новых неприятностей, к тому же предстоят траты: на ремонт уничтоженного, раз уж сам согласился, и Северу хотя бы за те земли, что получил непосредственно от него. Но это позже, а теперь нужно поглядеть, что мне досталось. Догнав Залтана, Озомата и Севера, я обратился к последнему:
— Так ты говоришь, что Северное раньше не было центральной усадьбой?
— Когда это я какое говорил? — удивился тот. — Но да, родовое гнездо у меня в Белоречье, там же и большой дом, по сравнению с которым тот, что в Северном, все равно, что собачья будка! А еще пять деревень вокруг, жирные, многолюдные. А что, не терпится посмотреть?
— Конечно! Нужно же узнать, что там, может, сэр Ирвин спихнул мне негодные земли, которые на самом деле ничего не стоят!
Мы попрощались с Залтаном, я махнул рукой умчавшемуся далеко вперед Озомату, и мы, взяв с собой небольшой отряд в два десятка воинов, свернули на перекрестке на дорогу, ведущую в Белоречье. Широкая, хорошо утоптанная, было видно сразу, что пользовались ей часто, лес отступил на полет стрелы в обе стороны, вместо него тянулись поля. Север крутил головой так, что трещала шея, наконец, сказал с уважением в голосе:
— Тошильдер, конечно, тот еще урод, но в хозяйстве силен, да. Я помню, как вел здесь войско. Дорога тогда была ужасная, но оно и понятно: к соседу ведет! А теперь не только целый тракт, а еще и земли вдоль него в деле!
Я промолчал, ведь Север говорил очевидные вещи. На пару секунд вдруг стало стыдно, что ободрал такого делового человека, но лишь на пару: этот деловой, не отбей такому рога, рано или поздно подгребет под себя всю округу. Так что ощипать сэра Ирвина точно стоило.
Ехали не торопясь. Я жмурился, подставив лицо утреннему, еще не жаркому солнцу, и не сразу услышал приближающийся грохот копыт. Обернувшись, уже привычным движением схватился за рукоять меча, воины, двигавшиеся в арьергарде, разворачивали коней, в руках блестело железо, но на дороге в облаке пыли показался одинокий всадник. На нем не было доспехов, а за спиной развевался плащ в цветах барона Тошильдера. Воины подали коней в стороны, на всякий случай не убирая оружия, а мы с Севером ждали, пока гонец поравняется с нами. Тот придержал коня, крикнул издали:
— Благородные бароны, прошу меня простить, но я скачу не к вам! Мне велено доставить в Белоречье и другие деревни весть, что их земли теперь принадлежат другому хозяину!
Мы расступились, пропуская гонца, и Север зло сплюнул, глядя тому вслед:
— Слыхал?
— Ты про их земли и другого хозяина? Думаю, сэр Ирвин не мог удержаться и не плюнуть нам в спины. Скорее всего, гонец предложит жителям перебраться в окрестности Андерса.
— И гадать нечего, так и будет! И найдутся те, кто уйдет!
Мы поскакали дальше. Поля все тянулись и тянулись, от них уже рябило в глазах, и эта рябь вызывала глухое раздражение. Наконец, впереди показалась и начала увеличиваться колокольня. За ней выплывал частокол, кроны деревьев, крытые соломой дома. Над дорогой поднималась пыль от телег. В первый момент я напрягся, но решивших остаться с прежним хозяином оказалось не слишком много, не больше трех-четырех семей. Мы остановились на обочине, воины растянулись вдоль дороги, освобождая проезд.
Лошади сельчан едва тянули нагруженные сверх меры телеги. Возницы и идущие пешком смотрели настороженно, ребятня выглядывала из-за спин, тут же испуганно прячась. Я представил, как все это выглядит с их стороны: вооруженные люди заняли позиции и только и ждут, чтобы напасть.
— Вы из Белоречья? Я новый хозяин этих земель.
— Местные они, — кивнул Север. — Вон того помню, староста. Со всей родней уезжает. Эй, Степан, никак решил к Тошильдеру бежать?
Последние слова предназначались крепкому старику, держащему вожжи головной телеги. Седая борода аккуратно пострижена, короткие волосы зачесаны на пробор, полотняная рубаха сзатейливым узором. Да и остальные одеты добротно, видно, село богатое. Мешки на телеге не помещаются, свисают с бортов. Да и остальные сельчане одеты хорошо, сразу видно, что село богатое. Названный Степаном запыхтел, глядел исподлобья, но все же поклонился:
— Мой выбор! Мы к земле сроду не привязанные!
Родня за его спиной одобрительно загудела, один смельчак даже крикнул что-то оскорбительное, но тут же скрылся с глаз. Я жестом призвал всех к тишине, сказал, повысив голос, чтобы слышали даже у стоящих позади телег:
— Вы можете ехать. Но хочу, чтобы каждый знал: обратного пути не будет, а если узнаю, что из вас кто-то — преступник, на которого не смогли найти управу при старом хозяине, найду и накажу.
Махнув воинам, я пустил коня по обочине, объезжая сгрудившиеся посреди дороги телеги и провожающих недовольными взглядами людей. Отряд двинулся следом. Север нагнал, когда переселенцы остались позади, прорычал, продолжая оглядываться:
— У Степана на телегах половина добра нажита обманом. Добрый ты! Я бы не сдержался, отобрал, пусть катится, куда хочет, но босиком!