Аврора смотрела на шаркающего к нам старика со странной смесью нежности и боли. Когда он добрался до нас, она сказала громко, от чего я понял, что старик еще и почти глухой:
— Я прибыла, чтобы проверить, все ли в порядке, Аристарх. У тебя все готово к демонстрации?
— Все готово, госпожа! Я старался… Торопиться нельзя в таком деле… Нельзя! Вот, извольте…
Аврора передала мне факел, шагнула к старику, взяла его под локоть, участливо глядя в глаза. Старик мелко закивал, сгорбленная спина заметно распрямилась, Аристарх со всей доступной ему силой повлек ведьму за стеллажи, я двигался следом, стараясь не подносить пламя близко к полкам с реагентами. Те хранились, кажется, в полном беспорядке: в коробках без крышки, открытых бутылках и баках. Вонь химии стояла такая густая, что оставалось только удивляться, как еще не загорелся сам воздух.
В середине подвала открылась отгороженная стеллажами лаборатория. По углам на высоких стойках горели толстые свечи, освещая расположившийся по центру стол, уставленный колбами и ретортами, книгами и сразу тремя горелками, над парой из которых кипели бесцветные растворы. На одной из полок висела доска, занимающая все пространство от пола до потолка, с приколотыми к ней бумагами. Я подошел ближе, чтобы лучше их рассмотреть. Пожелтевшие от времени, местами обгоревшие или с химическими ожогами, на большей их части уже нельзя было разобрать ни слова. Оставалось предположить, что проводящему здесь почти всесвоевремя полуслепому химику они уже были без надобности. Сам же химик тем временем подвел Аврору к столу, гденачал суетливо переставлять чашки и сдвигать книги.
— Хочется, чтобы все было хорошо, чтобы отлично… Ни одного чтобы… Ни одной, э-э-э… Вот! — Он вытащил из-под нагромождений бумаги и мусора банку с черным зернистым порошком, победно вскинул ее над головой в дрожащей руке. — Вот оно! Я его зову… Зову его…
— Аристарх, не стоит ли нам выйти на воздух? — Аврора сделала предупреждающий жест, когда химик обернулся в мою сторону, протянув стеклянную емкость и едва не угодив ею прямо в пламя факела, но я и сам уже отпрянул, запоздало вспомнив, что здесь полно неприятных вещей и помимо пороха. — Здесь немного душно.
Но химик уже не слушал. Схватив со стола оловянную ложку на длинной ручке, онпару раз щедро зачерпнул черного порошка и высыпал на закопченную металлическую пластину на углу стола. Затем поднял свечу и, не долго думая, ткнул ею в порох.
Раздалось злое шипение, я едва успел прикрыть глаза, как лабораторию озарила вспышка такая яркая, что я увидел рисунок своих сосудов под веками, а когда открыл глаза, по углам еще долго плавали зеленые пятна. По помещению растекались плотный белый дым и знакомая уже едкая вонь, она лезла в нос, щекотала горло, глаза немедленно наполнились слезами. Я схватил за руку кашляющую ведьму и, задержав дыхание, потащил ее через дым и темноту к выходу. Кое-как поднявшись по ступеням, мы сели, привалившись к стене. Ведьма громко, с надрывом, кашляла, я тер горящие глаза, собираясь нырнуть в химический мрак снова, чтобы вытащить старика, но тот показался сам. Он медленно поднимался из серого дыма, на его глазах были обшитые кожей и промазанные чем-то, похожим на смолу, очки, а нос и рот закрывал то раздувающийся, то опадающий кожаный же мешок, с боков которого я с удивлением рассмотрел примитивные угольные фильтры! Поравнявшись с нами, он сорвал его с себя, скинул очки, открыв полные слез глаза. Упав перед ведьмой на колени, он забормотал:
— Госпожа, прошу, простите! По глупости голова моя пустая не досмотрела! Казните!.. Здесь и прямо… Вот…
Он торопливо дергал карман, пытаясь что-то из него вытащить. У старика не получалось, от чего он расстраивался все больше, теперь слезы лились непрерывным потоком. Аврора опустила пальцы ему на руку, сказала почти ставшим обычным голосом:
— Все в порядке, Аристарх, все в порядке… Кхе… Просто в следующий раз будь внимательнее…
Еще полчаса ушло на то, чтобы дождаться, пока осядет дым и можно будет вернуться лабораторию. За это время мне удалось изучить конструкцию противогаза, грубую, но любопытную под рассказ Аристарха об опытах, перемежающийся извинениями и плачем. Аврора как могла, успокаивала старого химика и возвращала к рассказу. Затем, когда спуск в подвал вновь стал возможен, Аристарх вынес банку с черным порошком и бумагу с подробным описанием процесса. Вскоре мы уже снова оказались на улице, воздух которой, пропитанный рыбной вонью и сыростью, показался удивительно приятным. Уже подскакивая в повозке на неровностях дороги, Аврора объяснила:
— Аристарх служит моей семье уже лет шестьдесят. Ну, он так думает. Сперва он служил моей бабке, потом — матери, а теперь работает на меня.
— Твои бабка и мать — это ты сама. — Ответил я с пониманием.
— Именно. Я его спасла, когда он был совсем молодой. Попался, когда собирался украсть кошелек. Банальщина. Можно былопросто отмахнуться, или прибить, чтобы не мучился, но он был такой… слабый. Бледный. Было заметно, что давно голодает и еще не умеет воровать. Служил у меня при доме. История долгая.
Она отмахнулась, но я спросил:
— И потому такая преданность? Я видел собак, так не у каждой получается так крутить хвостом, как у этого старика!
— Сорок лет назад он ушел. Связался с бандой, какие-то его друзья с улицы. Я думала, что он не вернется, но он приполз весь в крови. На нем живого места не было. Я его вылечила, но бойцом он уже не стал бы никогда. И пока был слаб, набрел на библиотеку… Так он остался у меня второй раз. Теперь — насовсем. Он был такой… забавный. Веселый. Неутомимый.
Она улыбнулась своим мыслям, я сказал понимающе:
— Ты его любила.
— Что? Бред! Не твое дело! — ее лицо застыло, она словно закрылась от меня. Но через минуту ответила: — Мы живем долго, но нас очень мало. Я несколько раз заводила разговор о том, чтобы сделать его ведьмаком. Ты ведь слышал о таких? Долгая молодость, сила? Это те из людей, кому выпала честь или удача попасть в область наших интересов. Жизнь не вечная, но долгая. Так вот, каждый раз мне приходилось стирать его воспоминания, самую малость, чтобы он забывал о разговоре. Но что-то оставалось, да и не мог он не заметить, что и бабка, и мать, и дочь — все на одно лицо!
Она улыбнулась одними уголками губ, посмотрела на меня. Я положил ладонь на ее холодные пальцы.
— Ну, я-то стареть не собираюсь! — надеюсь, мне удалось прозвучать беззаботно. — От меня тебе никуда не деться.
— Спасибо. — Она склонила голову мне на плечо. — хотя не рассчитывай, что у меня не получится тебя выбросить, когда надоешь.
Мы рассмеялись, чувствуя, как отступает тяжесть, навалившаяся после ее рассказа.
Повозка довезла меня почти до самой мастерской Белла. Прихватив банку и бумагу с рецептом, я постучал в дверь и тут же толкнул, не дожидаясь, пока меня впустят. Кеннет оказался на месте, как и девка-охранник, занимавшаяся, как казалось, десятью делами одновременно, не прекращая при этом зудеть.
— Чем заняты, мой друг? — я уселся на стул, с удовольствием отмечая, что теперь это можно делать без опаски. — Как успехи в нелегком труде?
Кеннет отложил перо, снял очки, от которых на носу ученого остался багровый отпечаток, устало ответил:
— Стараюсь не потерять разум, барон. Эти штуки, что вы мне показали — что-то совершенно невероятное. Нет, ничего необычного, все очевидно… Но почему никто не догадался до этого раньше? Даже так: почему догадались именно вы?
— Друг мой, вы к тому, что есть люди и поумнее? — я усмехнулся, Кеннет зачастил примирительно:
— Нет, нет, не совсем так, что вы!
— Когда-нибудь мы с вами обязательно поговорим об этом, хорошо? А пока могу только сказать, что очень много болел, и мой дядя, славный барон, позволял мне проводить вечера у камина в его библиотеке… Там я и набрался мудрости. Не представляете, до чего изворотлив мозг и на что способен, когда ему не дают охотиться или драться вволю!
Я старался, чтобы это прозвучало как можно более беззаботно, но перед глазами встала сгорбленная фигура Аристарха. Кеннет смотрел на меня, не скрывая удивления, потом спросил с такой серьезностью, что у меня вдоль хребта словно проползла льдина:
— Вы ведь снова что-то принесли. Марта, будьте добры, сходите к пекарю, благородный барон хочет чего-нибудь к кофе.
Толстозадая Марта начала было возмущаться, но уже через секунду мы остались с ученым наедине. Он не отводил от моего лица пристального взгляда, и видимо, что-то такое рассмотрел, потому что следующие его слова обрушили на меня целую лавину:
— Откуда все это, барон? Все эти машины — они слишком совершенны. За ними не один век серьезной работы, пусть и выполнены чертежи неумелой рукой, такое видно сразу. И не ваши они, готов поклясться чем годно. Все это — часть чего-то большего, уверен, даже огромного. Одного мне никак не понять: где и зачем во всем этом я?
Я замер, не в силах ответить. В моих планах этот разговор должен был рано или поздно произойти, но все указывало скорее на «поздно». Ох, не верно я оценил ученого, ох, не верно.
— Вы правы, дорогой друг, во многом. Эти чертежи — они действительно не мои, они… скажем так, довольно старые. Но я разбираюсь в них, пусть и по верхам, на уровне подкованного любителя. И вы мне нужны, очень нужны, потому что однажды может случиться что-то очень страшное, и я боюсь, что мир в его сегодняшнем виде не устоит.
Договорив, я опустил руки на колени, не отводя от ученого серьезного взгляда. Тот молча хмурился, играл желваками, порываясь что-то сказать, но сдерживался. Молчание затягивалось. Белл прикрыл глаза, с силой потер переносицу, на которой все еще выделялся след от оков, и, наконец, вздохнул, словно сдаваясь:
— Показывайте.
Когда перед ним на столе появилась банка с порохом и листок с расчетами, Кеннет взял листок и долго его изучал, потом спросил:
— Громовая соль? Мочевой камень? Что это?
— Лучше один раз увидеть.
Я открыл банку, оглядев стол, взял и поставил перед собой блюдце. Помня случившееся в лаборатории Аристарха, высыпал пороха совсем немного, после чего взял подсвечник и поднес огонь к порошку. Зашипело, но совсем не так зло, как в прошлый раз, и вспышка получилась куда как слабее, но демонстрация произвела впечатление. Кеннет отшатнулся так резко, что упал вместе со стулом. Я, наученный горьким опытом и потому успевший зажмуриться, подскочил со своего места и помог ученому подняться. Тот усиленно моргал слезящимися глазами и морщился от едкого дыма, пока я бегал к двери, чтобы пустить внутрь свежий воздух.
— Да, это было довольно впечатляюще… — Белл закашлялся. — Как вы говорите называется эта штука? Громовая соль?
— Она называется порох. Очень занятная вещь. Я уже даже начинаю догадываться, как ее лучше всего применять. Только отсюда, мой друг, вам придется переехать. — Дыма в этот раз получилось совсем немного, и он быстро рассеялся, я закрыл дверь и продолжил: — Нужно помещение побольше, да и окна нужны побольше, и чтобы открывались.
— Но это мой дом, благородный барон! — Кеннет мотнул головой. — Тут я работаю, в конце концов!
— Здесь не хватает места даже на то, чтобы испытывать модели, друг мой. А где нам экспериментировать над чем-то более… впечатляющим? На улице? Чтобы скоро весь город узнал, над чем вы работаете? И чтобы вскоре ваши разработки украли люди Альбертссона? Оливье? Еще кого-то, кого вы не назвали?
— Нет! — Кеннет взвился на стуле, сжал худые кулаки. — Ни за что!
— Вот именно. — Кивнул я. — Нас ждут великие дела, мой друг, но только если никто не помешает. Я найду новое место в ближайшее время. Вам с Мартой предстоит упаковать вещи, займитесь прямо сейчас.
Поднявшись из-за стола, я надел шляпу и двинулся к выходу. Пропустив в дверях вернувшуюся Марту, я взлетел по ступеням, успев услышать, как служанка грозно рычит, видимо, почувствовав едкую химическую вонь. В переулке ко мне поспешил чумазый мальчишка, сунул в руку клочок бумаги и стремительно скрылся. Еще по дороге мы с Авророй договорились, что она немедленно начнет поиск нового помещения для Белла, и теперь в руках у меня был список предполагаемых мест. Всего три пункта, я прикинул, где находятся указанные адреса. Все на окраинах, первый — у реки, достаточно высоко по течению, где вода еще не так изгажена. Второй — в старом городе, в районе, где обитает беднота. И третий — возле свалки, куда свозят хлам со всей столицы.
Потратив почти шесть часов на разъезды, я побывал во всех указанных ведьмой местах. Третий пункт отмел сразу, слишком уж там воняло. Огромная свалка, на которой бродячие собаки и вороны с чайками конкурировали в борьбе за еду с бродягами. Здесь для съема предлагалось приличное когда-то двухэтажное здание. Оно принадлежало разорившемуся семейству и было для этих людей в тягость, но смириться с тем, что на их земле теперь помойка и бросить дом они не могли. Потратив на размышления совсем немного времени, я отказался. Может, вонь и хороша для того, кто решит замаскировать химическую лабораторию, но мы-то собирались таиться совсем недолго.
Второй адрес был бы неплох, если бы не располагался в самом центре жилого квартала. Старый город оказался действительно старым. Одноэтажные дома, застройка такая плотная, что они словно липли друг к другу, тянулись длинной вереницей, разделенные узкими — двоим не разойтись — улочками и редкими проходами между домами, где можно было ободрать себе бока. Улицы то тут, то там перегораживало висящее на веревках белье, застиранное почти до прозрачности. Жила тут в основном беднота, и потому в страшной скученности. А я не был уверен, что у нас получится обойтись без происшествий, так что большого пожара посреди набитых людьми домов по возможности хотелось бы обойтись.
Вернувшись к пункту номер один, я еще раз внимательно все осмотрел. Просторный склад с высокими каменными стенами и тяжелыми воротами по обоим торцам, ближайшие постройки в десятках метров, что еще можно пожелать? Подвела только подъездная дорога: ее просто не было, только непросыхающие лужи и глубокие колеи. Но это было решаемо, так что вопрос с новой мастерской для ученого был решен. Встретившись с хозяином помещения, я быстро разобрался с оплатой, внеся задаток сразу за полгода и, не медля, отправился к Беллу. Если он уже решил вопрос со скарбом, можно было бы перебраться на новое место уже сегодня.
Находясь в прекрасном расположении духа, я не сразу заметил, что улицу впереди застилает дым. Откуда-то доносились крики, бежали люди. Когда повозка повернула на улицу, где находился подвал ученого, стала понятна причина переполоха: что-то горело. Выскочив из экипажа, я побежал в сторону пожара, протолкался через толпу и замер: горела мастерская Кеннета. Огонь вырывался из окон с лопнувшими стеклами, из дверного проема, смельчаки метались между пожарищем и колодцем неподалеку, выплескивали воду ведрами, но без особого толку. Я замер, ошарашенный. Кеннет погиб? Не может быть! Я оставил его одного всего на несколько часов! Что могло пойти не так? Перед глазами стояла злосчастная банка с черным зернистым порошком, так не любящим огонь. Я старательно гнал от себя видение, но оно упорно лезло, свербило в мозгу: оставить любопытного ученого наедине с новой неизвестной вещью, это как оставить ребенка с новой игрушкой и запретить ее трогать!