22 июля 1014 года. Федерация Вердиро, республика Нау, окрестности Креслана.
— Ты хочешь встретиться с Мирией? — спросил Кенсэй. Воспоминания о прошлом промелькнули перед глазами сплошным потоком, и единственное, что он не мог четко представить — это образ одной из самых загадочных ярмир в мире. На нем нельзя было сфокусироваться, он ускользал, как вода сквозь пальцы.
— Как давно ты вспомнил о ней? — ответил Дженази вопросом на вопрос, и Кенсэй понял, что бывший ученик просто не знает, что сказать. Как и он сам, задай ему кто такой же вопрос.
— Если честно, то только после того, как основал свою собственную школу и снова стал Акаяма Хоодо. Кенсэй — это имя Гвардейца, я не хочу, чтобы люди произносили его. Нет, ты — можешь, — поторопился сказать Хоодо Дженази, когда увидел виноватое выражение на его лице. — Ты звал меня так еще до того, как все случилось.
— Мы забыли о Мирии, пока были Гвардейцами, — подтвердил свою догадку г'ата. — Как о чем-то совершенно неважном. И я тоже вспомнил о ней, когда перестал быть Гвардейцем.
Акаяме не понравился тон, с каким Дженази произнес последние слова — когда бывший ученик становился таким мрачным, это сулило большие неприятности, а кому или чему, становилось известно уже после того, как эти неприятности случатся.
— Как ты думаешь, когда я перестал быть Гвардейцем, Кенсэй?
— Когда встретился с Нолой Орчи? — заранее зная, что ответ неверен, предположил Акаяма. И подумал, что некстати отдал Дженази один из своих мечей. Старая история всплыла в памяти, и еще одна девушка, о которой он уже давно не вспоминал. Винсента.
Человеку свойственно помнить хорошее и забывать плохое — так легче. Кенсэй прожил четверть миллениума, и забыл очень много плохого, чтобы иметь возможность радоваться каждому новому рассвету. Но изъять из памяти горькие воспоминания навсегда невозможно, при каждом удобном случае они снова оживают.
***
8 августа 888 года, Железный Архипелаг, остров Эвдо, особняк Саргас.
Винсента провела серию молниеносных ударов, клинок в ее руке взмывал вверх и пикировал вниз подобно чайке, охотящейся на ветру над волнами. Сталь звенела и пела, связывавшая волосы девушки лента соскользнула и освободила темный водопад, с которого клинок Кенсэя нарочно срезал небольшую прядь, давая понять, что защита приемной дочери Дженази далека от совершенства, и если собралась с одним мечом выступить против мастера двух, то двигаться надо быстрее.
Внезапный пинок выбил клинок из левой руки Кенсэя, Винсента нырнула под правую руку и нанесла удар, даже не думая сдержать его в последний момент. Чтобы остановить его, чародею пришлось схватить лезвие пальцами левой руки.
— Х-ха, — выдохнула девушка, но как бы она не давила на меч, преодолеть сопротивление обычной с виду плоти было выше ее сил. Клинок не двигался, рука не резалась, а Кенсэй даже не поморщился.
— Нечестно, — с возмущением выпалила она, выпуская меч из рук. — Я бью со всей силы, а вам все равно.
— Мир несправедлив, — Кенсэй с улыбкой вернул Винсенте меч, выкованный для нее лично Дженази на пятнадцатый день рождения. — Семнадцатилетняя ученица не может ранить столетнего мастера… Подай жалобу в Министерство сопливых зазнаек.
— Я серьезно! — воскликнула Винсента. — Как? У вас же нет мистической способности, укрепляющей тело?
— Я же объяснял… И Дженази объяснял. Дело в мистической энергии, наполняющей наши тела. Есть мистическая способность, нет ее — энергию можно использовать, если ты боевой тип, усиливая и укрепляя тело. Ты вот взглядом предметы не двигаешь, не воспламеняешь и замораживаешь, и вообще ничего подобного не умеешь, а кулаком армированный бетон пробиваешь. Потому что боевой тип, и вся мистическая энергия идет в мышцы.
— Вот именно, — насупилась девушка. — Я очень сильная и могу завязать рельс тройным узлом. Но почему я вас ранить не могу?
— Потому что для этого нужно еще больше мистической энергии… — ответил Кенсэй.
— Насколько много? — Винсента хмурилась, сжимая и разжимая кулак. Вокруг не было ничего, что смогло бы выдержать ее удар. Мраморный пол круглого зала, высокие стены, лестница, люстра, камин, металлическая инсталляция между окон — все казалось хрупким и являлось таковым. Кроме бывшего учителя приемного отца.
— Больше, чем может вместить в себе человеческое тело, — ответил Кенсэй, и прикусил язык. Он обещал Дженази не распространяться на эту тему, который сначала вообще не хотел обучать Винсенту боевым искусствам. Но потом передумал, только решил, что не доведет обучение до конца.
— Но ты же человек, — удивилась девушка. — И отец человек. И Ришари.
— Хочу заметить, что ты все же можешь ранить меня, только для этого нужно…
— Застать вас врасплох, — закончила Винсента фразу. — Вы думаете, та кнопка случайно упала на ваш стул острием вверх?
— Мелкая хулиганка… — осенило Кенсэя. — Я был уверен, что это не ты!
— Не отвлекайтесь, пожалуйста, — спокойно ответила Винсента. — Объясните, почему вы неуязвимы, пока сосредоточены.
— Я обещал Дженази ничего тебе не рассказывать, — отступил Кенсэй. — Это опасное знание, и чем меньше людей им владеет, тем лучше.
— Ну пожалуйста!
Но мольбы Винсенты не тронули сердце чародея.
— Ваши друзья порой пугают меня, — произнесла она внезапно, перестав колотить Кенсэя по груди. — Особенно этот, в белой маске. Августо. Отец против его визитов, но он все равно приходит. Я понимаю, это как-то связано с вашей работой, и он на самом деле ценный соратник, но… Как же рядом с ним страшно.
— Рядом с Дженази тебе нечего бояться, — попытался успокоить девушку Кенсэй, но сам нахмурился, думая о Гвардейце, который проявлял к Винсенте излишний интерес. Августо долгие годы избегал тесного общения с Дженази и Ришари, но стоило появиться в их доме приемной девчонке, и все резко изменилось. Первый Гвардеец стал появляться в их доме по любому удобному поводу.
— Но он не всегда будет рядом, — возразила Винсента. — Мне уже скоро восемнадцать. Я стану взрослой. И я хочу быть самостоятельной в своей будущей взрослой жизни.
— Не надейся выйти из-под нашей опеки раньше тридцати…
— Мастер Кенсэй!
— А что сразу Кенсэй, Дженази тебя под своим крылом может и до сорока лет продержать.
— Я не согласна…
— Очень нужно знать ему твое мнение, — улыбнулся, дразня, Кенсэй. — Не завидую я тому парню, которому не посчастливится стать твоим избранником сердца. Мало того, что у тебя характер Небо упаси…
— Клевета, — вспыхнула Винсента. — Я не роза с шипами и не дамочка с клетчатым пледом, и тем более не…
— Ты просто очень сильная, — вздохнул Кенсэй. — И не умеешь отступать. Но если даже найдется такой бесхребетный рохля, который закроет глаза на все твои выходки, Дженази превратит его жизнь в ад. Ты все еще думаешь, что это ты будешь выбирать себе жениха? У него уже все просчитано.
— Я не кукла. Он не может решать за меня.
Кенсэй развел руками.
— Как ни странно, но ты права. Мы намного старше и опытнее, но мудрее ли? Где она, наша мудрость, что приходит с годами? Сколько дров наломали… Чего стоят наши советы? И к чему приведут наши решения? Будущее видеть не дано никому.
— То есть я могу узнать секрет вашей силы? — поспешила спросить Винсента.
— То есть ты имеешь полное право самостоятельно выбрать свою вторую половинку. Твоя жизнь — твои шишки.
— Да вы же оба не женаты! — возмущению Винсенты не было предела. — Ни с кем же подолгу не встречаетесь. И детей у вас нет!
Кенсэй излишне громко задвинул клинок в ножны, бронзовые пластины столкнулись с обиженным звоном. Молча подобрал второй клинок и повторил ритуал сокрытия клинка с большим почтением к оружию, но взгляд его по прежнему оставался лишенным обычной теплоты.
— Я не хотела… — Винсента слишком поздно поняла, что сказала. — Простите.
Кенсэй недолго злился на ученицу. Он вообще не умел долго злиться, особенно когда прощения просит девушка. Тем более самая уязвимая и хрупкая в семье. Щелкнув ее по носу и совершенно хулиганским образом растрепав длинные волосы, он произнес:
— Ничего. Все-таки это наш собственный выбор и необходимое условие для выполнения нашей работы. Мы должны быть уверены в том, что члены нашей семьи смогут о себе позаботиться во время нашего отсутствия, а что сможет противопоставить врагу младенец или ребенок? Поэтому Дженази и пришлось пойти против собственного желания оставить тебе шанс на обычную жизнь. И превратить в красавицу со стальными кулаками.
— Но на большее я не способна!
Кенсэй снова вздохнул и повесил мечи на пояс.
— Многие воины живут с осознанием достигнутого предела. Просто ты достигла его слишком рано, и еще не успела понять, что даже его более чем достаточно.
— А вы в это верите? — спросила Винсента, глядя ему прямо в глаза.
Кенсэй задумался на этот раз надолго, девушка даже устала ждать ответа.
— Хорошо, — внезапно произнес он, когда Винсента уже собиралась подняться в свою комнату, чтобы переодеться и выбросить из головы неудавшийся разговор. — Только ни слова отцу. Обещаешь?
У Винсенты не было слов, чтобы выразить свою радость, поэтому она просто согласно кивнула.
— Ты знаешь, как черпать энергию из Сердца Мира — предстать перед Вратами и прикоснуться к ним, — начал Кенсэй. — Растраченные силы восполняются мгновенно, и можно сражаться сутки на пролет, не зная усталости, на пределе сил. На всем Железном Архипелаге есть всего пара бойцов, которые смогут сравниться с тобой сейчас, потому что также обладают этим знанием, но станут ли они еще сильнее? Я почти уверен, что нет. Потому что ограничены предельным объемом мистической энергии, которое способно принять человеческое тело. Человек — он как сосуд, а мистическая энергия — вода внутри него. Если сосуд мал, то энергии много не соберешь.
— Можно увеличить сосуд… — предположила Винсента.
Кенсэй закатил глаза и указал на ближайшую вазу с цветами.
— Тогда возьми и увеличь ее. Аллегория понятна?
Винсента кивнула, но до конца не согласилась, находясь в плену разбушевавшегося воображения.
— Увеличить объем мистической энергии своего тела — очевидное решение, но трудноосуществимое на практике, ведь он и так не является постоянной для отдельно взятого человека. Гнев, страдание, ярость, любовь, страх — все это может повлиять на него. Мистическая энергия зависит от состояния нашей души, а на эмоции легко повлиять. Сейчас ты воодушевлена, а через пару секунд окажешься в унынии, и станешь слабее в несколько раз. Так что же делать?
— Мастер Кенсэй… — Винсента была не готова к вопросам и превратилась в слух.
— Дело в том, — чародей наслаждался моментом, — что таковы правила только при условии, когда Врата закрыты.
— Но они всегда закрыты, — ответила Винсента. — Открыть их невозможно. Я пробовала…
— Если открыть Врата, то поток, которым энергия Сердца Мира струится в наши тела, больше не будет сдерживаться, и природа мистической энергии, ее плотность, изменится. Твое эмоциональное состояние и объем сосуда перестанут иметь значение — только сила, которая наполняет тебя. Но если сосуд хрупкий, его может разорвать изнутри. Если прочный — возрастет плотность наполняющей его энергии, до тех пор, пока не будет достигнут и его предел стойкости. Секрет в том, чтобы вовремя захлопнуть Врата и не дать себе погибнуть во взрыве вышедшей из-под контроля мистической энергии.
— Но как открыть Врата? — не отставала от него Винсента.
— Мне никто не подсказывал, — ответил Кенсэй, хитро улыбаясь.
— Сами догадались? — не поверила девушка. — Значит, это на самом деле очень просто? Отец тоже сам додумался, или вы ему все же раскрыли тайну?
Кенсэй покачал головой.
— У Дженази вообще нет Врат. Я не знаю, почему.
***
— Зачем ты рассказал все Винсенте? — тихо спросил Дженази. Он только догадывался о подробностях беседы своего учителя и приемной дочери больше ста лет назад, но знал главное — только Кенсэй мог раскрыть ей секрет Врат Сердца Мира.
— Я не знал, что она сможет их открыть, — так же тихо ответил Кенсэй. Глупая смерть Винсенты сто двадцать пять лет назад потрясла его, и чувство вины не оставило до сих пор. — Она оказалась удивительно талантливой ученицей. Я очень долго ждал этого дня, Дженази. Момента, когда ты сможешь обвинить меня в ее гибели. И могу сказать только одно: я не знал.
***
19 декабря 890 года. Железный Архипелаг, остров Эвдо, особняк Саргас.
Кенсэй стоял перед дверями дома, в котором Дженази и Ришари жили уже больше шести лет, и впервые за все это время не решался войти. Перестав быть Акаяма Хоодо, он лишился крова отчего дома, и за долгие годы странствий так и не нашел места, которое ему не захотелось бы в скором времени покинуть, но в дом Дженази чародей всегда возвращался с удовольствием, и жил в нем, бывало, месяцами, обучая Винсенту или просто наслаждаясь покоем Железного Архипелага, завоеванного такой большой кровью. Но год назад Винсента погибла, не справившись с полученным знанием, и все изменилось. Этот дом больше не наполнят звуки ее скрипки — девушка играла так же виртуозно, как и владела мечом — и гибкий силуэт не мелькнет в окне, ожидающую возвращения Гвардейцев с очередного задания. Она не знала, кто такие Дженази и Ришари на самом деле, не понимала, зачем нужно хранить в тайне их имена, ведь для всех остальных на этом острове они были Джином и Джиной Саргас — близнецами с Судо и владельцами процветающей транспортной компании. Ей рассказывали сказку, в которой они, Кенсэй и другие Гвардейцы находятся на тайной службе правительства, и сказка работала, потому что Железный Архипелаг был территорией, изолированной от бурь остального мира, и доходили сюда лишь слухи.
Винсенту обманывали пять лет, и когда она узнала правду, прежняя жизнь развалилась на части. Девушка взбунтовалась и погибла, защитив перед смертью наследников Дома Лэйт. Для Дженази это стало особенно жестокой шуткой не только потому, что только сейчас Ришари сообщила о его полном физическом выздоровлении — Кенсэй был свидетелем событий куда большей давности, когда точно так же от Дженази зависела судьба злосчастного Великого Дома и тот упустил последнего наследника Лэйт.
Это произошло почти шестьдесят лет назад, когда Дженази, Ришари, Кенсэй и Сигурд пришли за жизнью Лэйлы Лэйт. За десять лет до этого Кенсэй и Дженази спасли ее от слуг Витторио Коккинавье, бывшего Гвардейца Хаоса, которому было поручено избавить мир от Великого Дома Лэйт. В конечном итоге Витторио пал от меча Кенсэя, но чародей сам стал Гвардейцем и узнал причины, по которым ребенку следовало умереть. Он долго отказывался раскрыть тайну ее местонахождения, и Дженази поддержал его даже после того, как сам стал Гвардейцем, но потом Великие Дома сами напали на ее след. Следовало что-то предпринять, и они пошли самым простым путем. Приказ о ликвидации Дженази выполнил лично, его рука не дрогнула при виде уже взрослой девушки, которую он запомнил совсем малышкой.
Сложности начались, когда оказалось, что у Лэйлы уже есть сын. Валериан.
Следуя логике Фридриха Бронзлевена, его так же следовало убить. На месте, без сомнений и колебаний, иначе многовековая охота за Великим Домом Лэйт окажется снова напрасной. И четыре Гвардейца стояли над колыбелью, мучительно выбирая, кто должен завершить исполнение приговора.
Годы служения делу Гвардии показали, что нет никого вернее Императору, чем Сигурд, который часто бросал вызов Дженази и Кенсэю. Дженази он особенно не любил, а тот отвечал ему взаимностью, лишь чудом не убив пару раз в спровоцированных поединках. Сигурд охотнее шел на необходимые человеческие жертвы, и не так явно сомневался, принимая тяжелые решения, но убить младенца оказалось ему не по силам. Он только сказал тогда: «Пацан должен умереть» — и умыл руки. Кенсэю это тем более даром не было нужно, и остались только Дженази и Ришари. Ришари всегда оставляла право выбора за братом, и Дженази оказался поставлен перед фактом. Спрятал меч в ножны и вытащил Валериана из колыбели, чтобы отнести к краю высокого моста через реку. Они молча следовали за ним, словно загипнотизированные.
Выл ветер, заглушая все остальные звуки в ушах, вокруг не было ни души. Дженази протянул руку над бездной, сверток в ней покачнулся под особенно сильным порывом — и пальцы разжались. Плачущий Валериан устремился вниз.
Кенсэй и Сигурд смотрели друг на друга, вцепившись в рукояти мечей. Сигурд ждал, что его соперник-чародей в последний момент воспротивится приказу Императора. Кенсэй колебался.
Крик младенца становился все глуше — очень уж высоким был мост. И они упустили из виду момент, когда Дженази исчез, чтобы оказаться внизу с невредимым младенцем в руках.
— Нет, — сказал он тогда всего одно слово, и оставил ребенка под опорой моста, бросив на произвол судьбы. Гвардейцы последовали его примеру, а когда Император узнал, что приказ не исполнен до конца, Валериан исчез в неизвестном направлении. Вырос, овладел Рыцарем Света, возглавил Десять Великих Домов и погиб от руки Дженази только год назад, защищая своих детей. Которые погибли бы, если бы не Винсента. Если бы Дженази убил Валериана вместе с Лэйлой, Винсента осталась бы жива.
Коротко говоря, все решения, принятые Дженази со времен вступления в Гвардию, одной непрерывной цепочкой вели к трагической потере. Он позволил себе слабость в лице приемной дочери — и мир ударил по ней жестоко и беспощадно. Это был урок всем Гвардейцам, и в то же время вопрос: «А стоит ли вообще приносить жертвы?»
Гвардия лишилась воина, который проложил путь к победе над Великими Домами, но Небесные Дома уже полностью подчинились воле Императора. Весь мир оказался у его ног, и Кенсэй понимал, что Дженази стал ему не нужен. Как и вся Гвардия, кроме самых верных соратников — Августо и Сигурда. Очаги сопротивления гасли один за другим, втоптать в землю угли могла и новая армия сторонников Фридриха, растущая день ото дня — те, кого раньше звали ренегатами Великих Домов, стали их новыми лидерами. Мир изменился, и Кенсэй чувствовал, что самоустранение Дженази от дел может непредсказуемым образом исказить картину светлого будущего, ради которого было пролито столько крови.
Толкнув тяжелые деревянные створки, Кенсэй шагнул внутрь особняка. Он встретил его тишиной — слуг Ришари распустила, предпочитая ухаживать за Дженази самостоятельно. Без нее в Гвардии осталось лишь шесть бойцов, и Фридрих неоднократно озвучивал свою мысль найти ей и ее брату замену. Пока что его останавливало только отсутствие достойных кандидатур.
— Кенсэй! — Ришари вышла на лестницу и Гвардеец с тревогой заметил черные круги под ее фиолетовыми глазами. У девушки был истощенный и болезненный вид, словно она была простой смертной и не умела черпать энергию из Сердца Мира.
— Ты пришел, — она спустилась вниз, одергивая по пути полы халата, такого же белого, как ее волосы и кожа, под которой, казалось, остались только кости.
— Что с тобой? — на секунду Кенсэю показалось, что она упадет, и даже приготовился подхватить ее, но этого не случилось.
— О чем ты? — удивилась Ришари. — Все в порядке. Дженази уже встает с кровати, вчера даже вышел на свежий воздух. Подожди в гостиной, я заварю чай.
Через пару минут компанию Кенсэю составил и Дженази. Он был совершенно здоров, бодрый и свежий, и только домашний халат и тапочки указывали на то, что что-то не так — Дженази никогда не мог позволить себе расслабиться настолько, чтобы щеголять в них.
— Привет, Кенсэй, — рассеянно приветствовал он бывшего учителя, находясь мыслями где-то очень далеко.
— Привет. Как себя чувствуешь?
— Хорошо, — ответил Дженази. — Странный вопрос, разве когда-то было иначе?
Улыбка Гвардейца категорически не понравилась Кенсэю. К сердцу подступила тревога.
— Твои раны заживали целый год, такого раньше не было, — сказал чародей. — Ты всегда исцелялся мгновенно.
— Мгновенно? — удивился Дженази. — Вовсе нет. Почему ты так решил?
— Я помню, как ты за секунды отращивал себе руки и ноги…
— Ты тоже, — все тем же рассеянным тоном ответил Гвардеец. — Глория, Раббен, Августо… Многие не умеют умирать.
— Я не о том. Почему твои раны заживали так долго?
— Какие раны? — не понял Дженази, и Кенсэй испугался.
— Винсента… Она использовала старый трюк и ты потерял руку. Что с тобой?
Но Дженази его словно не услышал.
Ришари принесла поднос с чайником и тремя фарфоровыми чашками. Когда поставила его на стол, Дженази с удивлением поднял на нее свои глаза.
— Только три? Разве Винсента не будет пить чай вместе с нами?
Ришари затрясло, она обхватила себя руками и, разрыдавшись, упала на колени. Кенсэй вскочил со своего места и отшвырнул стол в сторону. Схватил Дженази за ворот халата и с рычанием посмотрел прямо в глаза, пытаясь найти в них своего прежнего ученика.
Но в них ничего не было. Дженази теперь жил в ином мире. В мире, где Винсента по прежнему жива.
Пальцы Кенсэя разжались, и не в силах вынести плач Ришари и опустошенного Дженази, он просто ушел. Сбежал из особняка Саргас, утирая слезы и проклиная судьбу. И понимая, что только что увидел смерть Гвардейца по имени Дженази. Но только через девять лет он убедится в своей правоте.
***
— Ты не знал, — произнес Дженази, продолжая рассматривать клинок в алых ножнах. — Да, верно. На твоем месте я бы тоже не смог предположить подобное. Но простить все равно не могу. Потому что я просил тебя, разве нет? Неважно, по какой причине, но я попросил тебя не рассказывать всего Винсенте. Я ненавижу Дом Лэйт за то, что ради него она отдала свою жизнь. И, конечно же, ненавижу себя за то, что стал на путь Гвардейца, но выместить свой гнев я могу только на одном человеке.
— Вот как? — разозлился Кенсэй. — Конечно, ты имеешь право. Но если бы сто пятнадцать лет назад ты не бросил на произвол судьбы Ришари, то шестнадцать лет назад она не убила бы моего сына. Я виню и тебя в его смерти.
— Я не знал, — спокойно ответил Дженази.
Кенсэй расхохотался.
— Ты не знал, я не знал… А они погибли. И мы просто не можем жить с этим дальше. Я гордился Кеншином, своим первым сыном, а Ришари убила его!
— Ты пытался убить ее, зная, что она беременная Юрикой.
Смех Кенсэя оборвался.
— Да.
— Поэтому ты не пытался разыскать ее.
— Да, — глухо обронил Акаяма Хоодо.
— Уже только за это я должен убить тебя, — спокойно произнес Дженази. — Но Юрика расстроится, если снова потеряет тебя. Ты уж постарайся наверстать упущенное время.
Кенсэй резко обнажил клинок.
— Как скажешь, Дженази, как скажешь. Но перед тем, как приступить к своим обязанностям добродушного дедушки, я бы хотел узнать, чему ты научился за прошедшие годы. Отдай последнюю дань уважения бывшему учителю.
Дженази задумчиво взвесил в руке второй клинок Кенсэя, медленно обнажил его и сделал пару пробных взмахов.
— Я не держал меч в руке больше пятидесяти лет.
Кенсэй принял боевую стойку, приоткрывая Обсидиановые Врата и зажигая в груди золотой огонек силы Забытого Бога.
— Только не говори, что оправдываешься, даже не успев опозориться, — усмехнулся Акаяма.
Г'ата промолчал и поднял меч над головой.
Они стояли друг против друга больше минуты, наблюдая и выжидая. Куда целится противник, как поведет себя лезвия его клинка? Ожидает ли он удара сверху или уже подозревает об обмане? Принести ли в жертву руку или ногу, чтобы поразить сердце? Хватит ли скорости, чтобы опередить его меч? А потом щаг вперед и только пустота в момент удара, и резкая боль.
Противники прошли мимо друг друга, Дженази — прямо, а Кенсэй словно входя в глубокую воду, прокладывая себе дорогу мечом. Звона стали не было, лезвия рассекли пространство так быстро, что никто не смог бы сказать, были ли вообще нанесены удары. Ветер стих, и даже яркое солнце, казалось, поблекло в наступившей тишине.
Дженази взмахнул клинком еще раз, ловя им солнечные лучи, вытащил платок и вытер им безупречно чистое лезвие. А Кенсэй рухнул на одно колено, зажимая рукой рану на правом боку. Ее уже окружило золотое пламя, и бой можно было продолжать, но главное Хоодо уже понял.
Дженази превзошел его.