Дженази, отправив Юрику и Ранмаро на юг, а Просперо и Викторию — на север, сам пошел на восток, вычленив среди миллионов звуков, производимых Судзо, одно необходимое ему название, произнесенное вежливым и благожелательным тоном. Фраза была простой, заученной и лишенной всякой индивидуальности, которая совершенно ни к чему клеркам и прочим офисным работникам: «Добро пожаловать в Лекса Банк — самый старый и надежный банк Союза Свободных Республик Судо».
Но прежде чем отправиться в это финансовое заведение, он нашел самое высокое здание в восточном районе — который, между прочим, был историческим центром города, с привычной ему архитектурой времен войн между Гвардией и Великими Домами, и брусчаткой вместо асфальта — и не таясь, открыто, на глазах у десятков людей, взбежал по его стене и забрался на стальной шпиль, венчавший пирамидальную крышу. Минут десять он простоял там, балансируя на одной ноге и наслаждаясь произведенным эффектом — внизу быстро собралась толпа из изумленных зевак и владельцев фотоаппаратов. Когда г'ата решил, что привлек достаточно внимания, то одним прыжком скрылся из виду, приземлившись далеко в стороне, в одном из самых узких и темных переулков. Уже из него вышел как ни в чем не бывало — и наконец-то отправился в банк. Никто не обратил на него внимания больше, чем может привлечь молодой человек с поседевшей головой и фиолетовыми глазами.
Войдя в древнее, но по прежнему надежное здание «Лекса Банка», он сразу направился в кабинет управляющего, по опыту зная, где его искать. Охранник попытался задержать его при входе в ту часть банка, которую простым посетителям видеть не полагалось, но Дженази шагал и держался так уверенно, что немолодой уже мужчина растерялся и сник, отказавшись от идеи схватить его за плечо.
— Туда нельзя… — нерешительно произнес он.
Дженази не обратил на него внимания. Охранник обреченно посеменил за ним следом.
Дойдя до конца коридора, г'ата повернул направо — слева виднелась решетка, за которой находилась тяжело бронированная дверь сейфа — и охранник с облегчением выдохнул.
— Вы к управляющему? — мужчина сделал еще одну попытку привлечь к себе внимание.
Дженази только чуть повернул голову, дав понять, что помнит о его присутствии.
Открыв дверь в конце коридора, он оказался напротив рабочего стола девушки-секретаря, которая как раз в этот момент пила кофе. Г'ата вошел так неожиданно, что она испуганно дернулась и пролила горячий кофе на тонкие ухоженные пальцы. Зашипела от боли, осторожно поставила чашку на подставку, собралась было возмутиться незваному посетителю — но увидела охранника за его спиной и поумерила свой пыл, лишь осторожно заметив:
— Господин Боста сейчас занят. Подождите полчаса, — и указала Дженази на широкое кресло в углу.
Г'ата подошел к столу девушки, оперся о него руками и склонился над девушкой, внимательно рассматривая черты ее лица. Очень красивая, утонченно-женственная и бесконечно обаятельная — он нашел, что она вполне в его вкусе — смуглокожая брюнетка с раскосыми золотистыми глазами. И от нее приятно пахло — как обладатель сверхтонкого обоняния, он крайне ценил данное качество.
— Как тебя зовут? — спросил он, когда девушка непроизвольно вжалась в спинку своего стула, пытаясь создать хоть какую-то дистанцию между своим телом и его нечеловечески фиолетовыми глазами.
— Дайна…
— Как ты думаешь, мне интересно, занят господин Боста или нет? И интересно ли мне вообще, как зовут управляющего этого банка?
— Но он… У него важный звонок… Кто вы вообще такой? Я сообщу о вас управляющему и он примет вас…
Дженази отстранился от девушки и направился к тяжелой, из дорогих пород дерева двери, которой было не меньше пятидесяти лет. Она оказалась заперта.
— У него важный телефонный звонок…
Дженази сосредоточился и снова толкнул дверь — и на этот раз она без всякого сопротивления открылась. Бросил взгляд на распиленные ригели замка — срез получился зеркально гладким, словно поработала циркулярная пила с диском толщиной в несколько атомов.
Не закрывая за собой дверь, он вошел в кабинет. Боста — невысокий толстый мужчина средних лет с блестящей от пота лысиной — с изумлением уставился на него, замерев с телефонной трубкой у нелепо раскрытого рта.
— Вы кто? — спросил он, закрывая микрофон трубки ладонью и обнаруживая за спиной Дженази растерянных охранника и секретаршу.
— Мое имя Джин Саргас, — представился Дженази своим официальным в прошлом именем, которым подписывал все более-менее важные документы.
— Кто, простите?
— Джин Саргас, — терпеливо повторил он. — Сто тридцать лет назад я открыл в «Лекса Банке» депозитный счет до востребования, под пять сотых процента годовых. Положил два миллиона сур — в виде десяти золотых слитков общим весом в сто двадцать килограмм. Если я не ошибаюсь, за сто тридцать лет сумма должна была вырасти примерно в шесть раз…
Господин Боста положил трубку и схватился за сердце.
— Чем вы подтвердите… свои слова? — прошептал он, шаря рукой по столу в поисках графина с водой — не отрывая взгляда от Дженази.
— Я оставил инструкцию, согласно которой сотрудники банка будут проверять любого Джина Саргаса, пришедшего за моими деньгами — еще тогда я предупредил банк, что, возможно, заберу вклад спустя не один десяток лет. Именно поэтому процентная ставка такая высокая — ваши предшественники рискнули предположить, что я не явлюсь за деньгами вовсе.
— Это невозможно…
— Моя инструкция была разослана по всем отделениям «Лекса Банка» на континенте. И вы знаете, где ее найти — уверен, что информацию о моем счете передают из поколения в поколение в виду неординарности этой истории.
— Я не уполномочен… Обратитесь в отделение, которое приняло ваше золото…
— Господин Боста, — ласково произнес Дженази, — я собираюсь снять со своего счета одну сотую от накопившейся суммы. Вы же не собираетесь мне в этом помешать?
***
— Куда вы собрались, госпожа Квон? — громко спросил директор, чем привлек внимание всех находящихся в школьном коридоре учеников не только к себе, но и к высокой стройной яо, которая с сумочкой на плече уверенно шла к выходу. — У вас остался еще один урок, который начнется, — мужчина с на редкость неблагозвучным именем Ассай Шхонок демонстративно постучал по позолоченным наручным часам, — через пять минут.
— Я попросила Ха Джунг провести его вместо меня, о чем уже уведомила госпожу завуча, — ответила госпожа Квон, мило улыбнувшись начальнику и поправив рукой прядь коротких иссиня-черных волос. Лукаво опустила тонко подведенные раскосые глаза, которые смотрели на мир сквозь тонкие линзы очков в прямоугольной серебристой оправе — «да-да, я должна была сказать об этом еще и вам, господин директор, но вы же простите меня за мою забывчивость, не так ли?»
— Она мне еще не сообщила об этом, — нахмурился Ассай Шхонок, и на мгновение всем показалось, что он сейчас найдет повод, чтобы не дать молодой учительнице покинуть школу раньше времени. — Надеюсь, у вас есть серьезный повод, чтобы пренебречь своими обязанностями?
Его холодный тон стал причиной того, что сразу несколько учеников — от совсем взрослых до самых маленьких — посмотрели на него с неприязнью. Вся школа любила милую и необыкновенно талантливую госпожу Квон, которая искренне любила детей и могла найти общий язык с любым подростком. Даже старые и опытные учителя признавали, что она педагог по призванию, и обвинение ее в легкомысленном поведении было чревато потерей репутации. Впрочем, у директора Ассая она была и так далека от статуса безупречной — ходили слухи о его навязчивости в отношении юных и привлекательных подчиненных женского пола. Подозревали, что и к Квон он тоже приставал, но, похоже, получил такой резкий от ворот поворот, что уже после первой же недели работы новой учительницы он перестал смотреть на нее масляным взглядом — и стал откровенно придирчив к ее особе. Но за год она не дала серьезных поводов для того, чтобы он наложил на нее хотя бы малейшее взыскание.
— Разумеется, господин Ассай, — ответила девушка. — Ко мне приехал отец. Если я не встречу его через час, то боюсь, что он придет сюда, чтобы спросить, по какой причине я пренебрегаю своими дочерними обязанностями. А он у меня очень строгий и злой.
— Мне говорили, что вы сирота.
— Он мой приемный отец.
— Я был бы рад с ним познакомиться, — ответил директор без особой искренности. — Да и ему было бы приятно услышать, как благодарна ему наша школа за то, что он воспитал такую прекрасную дочь.
— Да, он был бы рад, — с милой улыбкой ответила госпожа Квон, вот только в ее карих глазах мелькнула откровенная насмешка. — До свидания, господин Ассай. До свидания, дети!
— До свидания, госпожа Квон! — хором ответили ей ученики, а одна из самых маленьких, Ли Ли Би, подбежала к ней и крепко обняла.
— До свидания, — произнесла девочка — и всхлипнула.
Квон погладила ее по голове, улыбнулась — и покинула школу. Ее ждал отец.
***
Спустившись со ступеней школы и выйдя со двора, Мэй сняла очки и положила их в металлический футляр, который спрятала в сумочке. Ухудшение зрения обнаружилось год назад, когда она поняла, что буквы на страницах учебников расплываются вовсе не от усталости и недостатка сна. Сюрприз оказался неприятный, но она смирилась с ним, так как трудности он доставлял только при чтении. Разобрать, почистить и заново собрать винтовку она прекрасно могла и без очков.
Запрыгнув в уже отправляющийся с остановки автобус, она снова применила свою мистическую способность, которая позволяла ей обнаруживать и отслеживать обладателей мистических способностей. Несколько часов назад она сработала автоматически — когда в Сунзо прибыл человек, появления которого она ждала уже больше недели.
Дженази.
Отпечаток его мистической энергии, накладываемый на пространство, был не совсем таким, каким она его знала прежде, но то, что это он, сомнений не возникало. Рядом с ним она обнаружила Ранмаро и Юрику, а также еще двоих, парня и девушку. Девушкой, по всей видимости, была Виктория — Мэй не была уверена точно, потому что никогда ее не видела.
Оказавшись через полчаса в своей маленькой квартире, она первым делом достала из потайного отделения в шкафу винтовку и коробку с бронебойно-зажигательными патронами. Сгоряча зарядила четыре магазина, но подумав, взяла только один — вряд ли ей удастся выстрелять до конца даже его. Из тайника в полу под кроватью извлекла ящик с гранатами и взрывчаткой и положила в спортивный рюкзак три светошумовых и два взрывпакета с осколочной начинкой из рубленных гвоздей. Туда же засунула чудо техники Небесных Городов — компактную лебедку с тросом из углеволокна и сверхмощными электродвигателем и аккумулятором. В гардеробе нашла легкую и прочную десантную экипировку, с которой из элементов брони сняла только нагрудник — в предстоящем бою он все равно не поможет, а вот элементы защиты конечностей и спины пригодятся, когда ей придется падать на бетон с немалой высоты.
Шлем он тоже решила оставить.
Долго сомневалась, стоит ли брать с собой меч. Решила, что стоит. Даже если он будет бесполезен. Почему-то с ним она чувствовала себя намного увереннее, чем без него, но с арсеналом, способным остановить небольшую армию.
Все-таки обращаться с ним она научилась, когда ей и семи лет не исполнилось — в возрасте, в котором дети должны ходить в младшую школу. Но Мэй никогда не училась в школе. Может быть, именно это подвигло ее на стезю учителя, когда она покинула «Стаю» — и свою приемную семью.
«Отец… Нет, Дженази — я готова,» — мысленно произнесла она. Не хотела, чтобы он ненароком услышал даже ее слабый шепот. Он не знает о ней — а значит, не сможет даже заподозрить, что ждет его в беспокойном городе Судзо.
***
В качестве поля боя Мэй выбрала заброшенный район новостроек на западной окраине города — бетонные коробки жилых многоэтажек оказались невостребованными из-за внезапного роста цен на жилье, проблем с инфраструктурой и экономического кризиса, который отложил в долгий ящик завершение строительства крупного машиностроительного завода, который должен был обеспечить рабочими местами как минимум пятую часть предполагаемого местного трудоспособного населения. Расположилась в квартире на последнем этаже десятиэтажки с окнами на восток, находившейся практически на отшибе, на вершине пологого холма — отсюда открывался прекрасный вид на Судзо и полностью простреливалась ведущая к дому дорога. Возле облюбованного окна установила взрывпакеты, а катушку лебедки закрепила на балконе квартиры двумя этажами ниже и с противоположной стороны здания, откуда открывался вид на влажный тропический лес, окружавший город. Чтобы провести трос сквозь все здание на уровне одного этажа, она прорубила дыру в несущей стене, разделявшей пустые квартиры — меч пригодился уже на этапе подготовки — а межкомнатные переборки здесь отсутствовали как класс — их не успели установить. Подрезала мечом крепления балкона и проверила крошечный пульт дистанционного управления, с помощью которого собиралась активировать и лебедку, и взрывчатку. И уже в самом конце установила две растяжки со светошумовыми гранатами — одну в проделанной дыре, а вторую в окне квартиры на противоположной стороне дома, сквозь которую проходил трос. Третью решила оставить при себе.
Оставалось только привлечь внимание Дженази.
Перед тем, как совершить этот последний, отчаянный шаг, Мэй решила пару минут помедитировать, настраиваясь на предстоящую неравную схватку. Дженази был Гвардейцем, за его плечами сотни побед против целых отрядов, обладавших снаряжением и мистическими способностями, о которых она могла только мечтать. Любой человек, имевший представление хотя бы о десятой доли возможностей брата Богини Юга, покрутил бы пальцем у виска и назвал бы девушку сумасшедшей. Но она знала, что шансы у нее есть. Из этого поединка она выйдет победителем.
И вот она была готова. Закрыла глаза и сосредоточилась на мистическом отпечатке Дженази, забыв про все остальные и постаравшись приблизить его своим мысленным взглядом. Мэй давно заметила, что когда она слишком пристально следит за кем-то, ее наблюдаемый начинает ощущать дискомфорт и испытывает вполне оправданное чувство слежки за своей персоной. И практически всегда безошибочно определяет направление, в котором она находится по отношению к нему. Дженази, куда более чувствительный, чем большинство людей, должен был обнаружить даже ее точное местоположение и поинтересоваться, кто и зачем за ним следит. Собственно, весь план на этом и был выстроен.
И он поступил так, как она и рассчитывала. В тот момент, когда Мэй дала о себе знать, Дженази обозревал Судзо с вершины телебашни рядом с историческим центром города. Он сразу все понял и огромными прыжками направился к ней, буквально перелетев весь город. Остановился только менее чем в километре от ее здания, практически напротив, и она незамедлительно поймала его в оптический прицел. Целилась в голову.
Он поднял голову и их взгляды встретились — Мэй была уверена, что он видит ее. И нажала на спусковой крючок — мягко и без сомнений.
Дженази слегка отклонил голову в сторону, и пуля пронеслась мимо, разбив асфальт за его спиной. Покачал головой, улыбнулся — и прыгнул.
Для Мэй время замедлило свой бег. Она видела, как он приближается к ее окну, как встречный ветер развевает его белые волосы и складки одежды. В правой руке у него была небольшая кожаная сумка, которую он примерно на середине пути забросил на крышу здания — похоже, в ней было что-то ценное. Сердце девушки екнуло — если бы он полагал, что легко справится, то не стал бы так поступать. Он что-то понял.
За миг до того, как Дженази влетел в окно, Мэй нажала на одну-единственную кнопку на пульте. Лебедка заработала сразу, на бешеной скорости протаскивая ее сквозь здание; взрывпакеты — с небольшой задержкой, которой как раз хватило на то, чтобы он пролетел сквозь окно внутрь.
Два взрыва слились в один.
Скользя на тросе сквозь весь этаж, Мэй своим телом зацепила растяжки — и снова угадала с секундами задержки. Дженази, вырвавшись из бури осколков, исхлеставших его тело, преследовал ее сквозь пролом и влетел в мощный светошумовой взрыв, который должен был стать настоящим испытанием для его сверхтонких органов чувств. Конечно же, этого было мало, чтобы полностью ослепить и оглушить его — поэтому вторая граната пришлась как нельзя кстати, когда он, не снижая скорости после предыдущих ловушек, добрался до западного окна.
А Мэй уже летела вниз, на восьмой этаж, направив ствол винтовки вверх, и была готова, когда бешеная скорость сматываемой лебедки и ускорение свободного падения впечатали ее спину в бетонную плиту балкона. Сверхпрочный десантный костюм со встроенными амортизаторами и подвижной броней, которую она не стала снимать со спины, сработал как надо, поэтому ее кости выдержали, а заранее поврежденный балкон — нет. И когда Мэй поняла, что продолжает лететь вниз, то сделала сразу две вещи — снова нажала на кнопку пульта и выстрелила в полуослепшего Дженази, который как раз высунулся из окна. Лебедка начала разматываться, позволяя ей спуститься вниз, а Дженази дернулся и отступил внутрь, потому что тяжелая пуля с термитной начинкой попала ему прямо в лоб — идеальный в подобных условиях выстрел.
Спокойно спустившись на землю, Мэй отцепила трос от крепления десантного костюма и сделала шаг в сторону джунглей. Почувствовала головокружение и качнулась вправо, споткнулась и упала на одно колено. Спина ныла и отказывалась разгибаться, при каждом вздохе, которые внезапно стали даваться ей с огромным трудом, адски болели ребра. Судя по всему, она переоценила и свою стойкость, и защитные свойства брони.
Винтовка стала невыносимо тяжелой, поэтому Мэй бросила ее, сняла ножны с мечом с пояса и стала использовать его, словно костыль. Ей нужно было добраться до зеленых зарослей, но не потому, что там она рассчитывала скрыться — нет, обмануть совершенное обоняние Дженази она не надеялась. Просто конечным пунктом всего этого плана было достичь джунглей. Если бы она располагала большими ресурсами, то продолжила бы в них свою полосу препятствий, но чего не было, того не было. У нее остались только одна светошумовая граната и меч.
Сделав еще пару шагов, Мэй подняла голову и увидела, что Дженази уже встал у нее на пути. От футболки, брюк и обуви не осталось живого места, лохмотья были залиты кровью, кое-где из кожи торчали обломки гвоздей. Но ни одна из ран уже не кровоточила. Даже след от пули на лбу, хотя на месте сорванной и сожженной попаданием кожи белела кость черепа. Неповрежденная.
Мэй зачарованно следила за тем, как и эта рана медленно затягивается у нее на глазах.
— Кто ты? — с любопытством спросил Дженази, с сочувствием глядя на ее сгорбленную фигуру.
Девушка кое-как выпрямилась и обнажила меч.
Приняла боевую стойку.
— Сам попробуй догадаться, — прошептала она и бросилась в атаку.
Могла ли она ранить противника, который выдерживал прямые попадания бронебойных пуль и взрывы пластида? Который мог увернуться от всего вышеперечисленного, случись они в чуть более удобных для него обстоятельствах? Квон Мэй — не могла. Это было выше ее возможностей, и будь Дженази хоть каплю серьезнее, она бы уже валялась с переломанными костями — если не хладным трупом. Она только знала, что он любопытен и уверен в своей неуязвимости, а потому позволит ей играть в ее игру, пока ему не надоест.
Квон Мэй ничего не могла сделать с Дженази.
Но если бы она была всего-лишь безродной яо — фамилию Квон она выбрала себе сама, когда отказалась быть Мэй Саргас — то ни за что бы не вступила в бой с Гвардейцем Хаоса. Но у нее была причина. Она хотела причинить ему хоть немного боли, заставить испытать хоть каплю страдания, чтобы отомстить — за ту, которую он убил сто двадцать пять лет назад. За ту, память которой она получила, когда Ришари попыталась уничтожить безродную яо по имени Мэй — и заменить ее девушкой по имени Винсента Саргас.
Мэй разбудила внутри своего сознания фрагменты личности, которые получила в результате бесчеловечного эксперимента — и изменилась. Личность, которая только что стреляла из крупнокалиберной винтовки и падала с десятого этажа, никуда не исчезла, но теперь в ее сознании стала вполне отчетливой еще одна точка, о которой она всегда помнила, но не позволяла руководить своей жизнью. Или думала, что не позволяла… Как же сложно понять, какие мысли и идеи принадлежат тебе, когда в твоей голове живет еще один человек.
В отличие от Квон Мэй Винсента Саргас искренне любила Дженази. Это она называла его отцом, но сосуществуя с Мэй, она не могла не впитать в себя часть ее ненависти к человеку, который позволил дочери погибнуть. Мэй хотела отомстить, Винсента — обнять; но тело изначально принадлежало Мэй, поэтому и ее сознание было сильнее. И она твердила, что бой еще не закончен.
Мэй обладала мистической способностью сенсорного типа, Винсента — боевого, и как только она получила свободу, их общее тело избавилось от боли и усталости. В него вернулась сила — необыкновенная сила, и память о тренировках Кенсэя и приемного отца. В мгновение ока Винсента-Мэй пересекла дистанцию между собой и Дженази и ударила мечом, целясь в левое плечо.
Бывший Гвардеец без труда остановил клинок, подставив предплечье, и меч смог лишь рассечь кожу на руке — Винсента удивилась, ведь сто двадцать пять лет назад таким прочным его тело не было.
— Здравствуй, отец, — произнесла она голосом Мэй, но с интонацией, которую он не мог не узнать. Манеры, мимика, жесты Винсенты наложились сверху на привычный образ яо — не без сопротивления с ее стороны, все-таки совсем иным было это тело. Но того, что она могла ему передать, вполне хватило.
— Винсента… — прошептал Дженази.
Винсента-Мэй почувствовала, как его взгляд проникает в ее разум, чтобы удостовериться в том, что он не ошибся.
Он не ошибся.
Клинок в руке девушки сломался — разум Винсенты дрогнул, когда Дженази узнал ее, и навязанный боевой пыл погас, лишив мистической энергии лучевую сталь. И Мэй поняла, что Винсента снова уходит, погружается в глубины подсознания, в тисках грусти и печали.
— Как? Почему? — не веря, спросил ее приемный отец, в его фиолетовых глазах в сумасшедшем водовороте сменяли друг друга нечеловеческая радость — и сравнимое с ней по силе страдание. Разумеется, ничего подобного он не ожидал, хотя кому как не ему знать, на что могут быть способны мистические способности.
Мэй выронила обломок меча — все-таки не надо было его с собой брать, Винсента сильна и в рукопашном бою — и безвольно опустилась на землю. Сил не осталось, как и гнева и злости.
Теперь она могла ему все рассказать.
Дженази внимательно слушал.
***
Мэй родилась на востоке Судо, в одном из самых густонаселенных мегаполисов республики Наррад, под мостом, в картонной коробке, которые в качестве жилья использовали самые жалкие отбросы общества. Нищие, бездомные, отвергнутые обществом, они создали здесь свое, с собственными правилами и законами, и на окраине города таких собралось несколько сотен. Мать, имя которой Мэй так и не узнала, продала ее за кусок подгнившего мяса семье городских нищих, единственным отличием которых от обитателей коробок была дырявая крыша над головой и дощатые стены с щелями вместо окон. Их имен она не запомнила — когда Мэй исполнилось три года, они продали ее местной мафии за деньги, которых хватило, чтобы уехать прочь из этого проклятого города.
Главарь банды, цвенг по имени Лабатоа, не собирался содержать ребенка за свой счет, и с первого же дня заставил ее работать — сопровождать уродливую попрошайку в качестве ее голодной «дочери». Собранные деньги их заставляли менять на дневной паек, который никогда не был настолько велик, чтобы Мэй могла наесться — Лабатоа не хотел, чтобы она выглядела сытой, и могла продолжать выдавливать гроши из жалостливых горожан.
А через год кто-то решил, что неплохо бы начать обучать девочку боевым искусствам в расчете на то, чтобы использовать ее в смертельных подпольных боях, где сталкивали между собой самых неожиданных соперников. Девочка с мечом могла бы привлечь внимание публики и повысить ставки. Ну а если она погибнет в первом же бою… Мало, что ли, на улицах таких, как она?
И она училась. Попрошайничала на улицах днем — а ночью училась убивать.
Ее первый бой на арене прошел, когда ей исполнилось одиннадцать. Противником был большой беспородный пес, обученный ненавидеть человеческий запах. Он бросился на нее, едва подняли клетку, и Мэй сама не поняла, как смогла нанизать его на слишком длинный для нее клинок.
Навсегда запомнила карие собачьи глаза, наполненные злобной решимостью любой ценой дотянуться до ее горла. А потом, за секунду до того, как остекленеть, в них отразился абсолютный, совершенный покой. Умиротворение.
На арене она провела два года. Дикая, безжалостная, беспощадная, она убивала любого, кто был определен ее противником. Слишком сильно хотела жить.
А еще ей просто везло — распорядители боев не выставляли против нее действительно сильных соперников. Доведенные до бешенства собаки и небольшие хищники, женщины, калеки, другие дети… Она не знала, что живет в настоящем кошмаре, потому что другой жизни для нее не существовало.
Когда ей исполнилось тринадцать, против нее выставили взрослого мужчину. Бойца. Он недооценил Мэй, поэтому она смогла первой дотянуться до него мечом — и долго кружила вокруг, нанося порез за порезом, пока противник не потерял так много крови, что уже просто не мог сопротивляться. Она заколола его — трясущимися от усталости руками.
Потом было еще четыре подобных боя, и каждый раз она побеждала все увереннее. И тогда Лабатоа решил, что ей не место на арене. В то время в городе у него появился серьезный конкурент, другая банда, которая решила захватить его территорию. Началась война, улицы были залиты кровью бандитов и простых горожан. Лабатоа стали нужны все имеющиеся в его распоряжении бойцы.
Перед тем, как снова выпустить Мэй на улицы — два года она не покидала стены арены — он подарил ей меч — ее первую личную вещь кроме одежды и обуви — и объяснил, кого следует убивать. Девочка старалась, как могла, ведь в противном случае Лабатоа пообещал вернуть ее в клетку.
Она убила троих, прежде чем ее заманили в ловушку и окружили со всех сторон. Мужчины, юноши и подростки, которые не нашли для себя иного пути, кроме как стать головорезами и мерзавцами. Их было больше десяти, вооруженных чем попало, от кусков арматуры до ножей. И только у одного был пистолет. Все они боялись Мэй, боялись, словно дикого зверя, и поэтому владелец пистолета выстрелил первым. И промахнулся. Второго выстрела не было — оружие дало осечку, и Мэй собрала кровавую жатву. Как ей это удалось? По целому ряду причин, среди которых было и ее абсолютное бесстрашие, и опыт множества схваток, и ужас, сковавший тела врагов. Немалая удача, разумеется. Убить всех она не смогла только потому, что бандиты в панике разбежались, узрев демона в обличье ребенка. Остался только один — совсем молодой парень, который догадался подобрать пистолет. Он выбил из ствола бракованный патрон и нажал на спусковой крючок.
Пуля чиркнула Мэй по голове, срезав прядь волос, но даже по касательной удар пули был слишком силен. Она потеряла сознание. Пришла в себя от еще одного выстрела — бандит решил добить ее, но его руки тряслись слишком сильно. Попал в живот, не задев жизненно важных органов. А потом пистолет снова дал осечку, и парень, не выдержав, бросил оружие и убежал прочь.
Здесь, в грязном переулке, среди полудюжины трупов и в луже ее и чужой крови, Мэй нашла Ришари.
В тот миг девочке показалось, что одна из богинь спустилась за ней с небес, чтобы унести с собой ее душу. Волосы, сиявшие серебром в лунном свете, неземные глаза и голос, который не мог принадлежать человеку — Мэй, превозмогая боль, протянула к ней свои окровавленные руки, и Ришари с нежной улыбкой заключила ее в объятия и прошептала, что все будет хорошо. Девочка поверила ей и погрузилась в глубокий сон. А когда проснулась, поняла, что она больше не та, кем была раньше.
Уже потом Мэй узнала, что Ришари хотела воскресить давно погибшую девушку, заполучив каким-то образом ее воспоминания. Ей был нужен лишь подходящий сосуд, который мог вместить в себя искусственную душу.
Мэй стала первой подопытной. Она никак не могла стать второй Винсентой — тринадцатилетняя яо, практически дикая. Другое телосложение, иной склад ума… Для Ришари все это не имело значения. Она хотела узнать, что получится, если соединить память Винсенты с настолько отличными от ее разумом и телом.
В результате вышло так, что Мэй продолжала помнить первые тринадцать лет своей жизни — и первые тринадцать лет жизни Винсенты. Ее опыт, ее знание, ее навыки — все это стало принадлежать безродной яо, которая до этого умела лишь попрошайничать и убивать. И в первые дни она никак не могла понять, кто она — Мэй или Винсента. Но Ришари звала ее Винсентой, поэтому прежняя личность наблюдала за жизнью в роскошном особняке Богини Юга из глубин отнятого у нее разума.
Такое положение дел изменилось в тот день, когда родилась Юрика. Искусственно созданное сознание Винсенты дало трещину, и прежняя Мэй смогла в полной мере обрести контроль над собой. Занять доминирующую позицию помогал также и тот факт, что с каждым днем, который делал ее старше, она получала новую порцию воспоминаний погибшей Винсенты, благодаря чему могла ясно осознать, какие фрагменты памяти являются ее собственными, а какие внедрены с помощью мистических способностей. Через четыре года она увидела день гибели Винсенты, и это поставило точку в истории Мэй Саргас. Она ушла из дома Ришари и Ичиро, оборвала все связи со «Стаей» и решила начать новую жизнь в качестве Квон Мэй.
У нее почти получилось.
Теперь, когда Дженази вернулся… Она не знала, что делать и как… Кем жить дальше.