Тело Виктории зависло в полной невесомости в центре огромной черной сферы, изучающей ее со всех сторон сотнями немигающих багровых глаз. Их взгляд пронзал насквозь кожу и кости, читал ее мысли, чувства, воспоминания, проникал глубоко в подсознание, разворачивая и открывая даже самые потаенные уголки ее «Я» во всем его многообразии и противоречивости. Она не могла утаить от него ровным счетом ничего, и каждая ее попытка противодействия вторжению в разум заканчивалась поражением еще на этапе планирования подобных действий. Шепчущий смешивал ее мысли, обращал против нее собственные чувства и эмоции, вытаскивал наружу самые сильные страхи, полностью подавляя ее волю и мистическую энергию. И Виктория даже не видела его, он скрывался от нее — то ли за пределами сферы, то ли в ее бесконечно глубоких тенях.
Неистребимым было подозрение, что он находился прямо за ее спиной, но девушка не могла пошевелить даже пальцем, не то что повернуться и проверить, так ли это. Она была совершенно беспомощна, опутана паутиной чужой воли, против которой был бессилен меч в ее руке.
Отчаяние и безысходность накрыли ее темной волной, когда глаза перестали воспринимать реальность, безучастно просматривая собственные воспоминания: Шепчущий разматывал ее память, словно бумажный свиток или, скорее, катушку видеопленки, заставляя вместе с ним наблюдать за собственной жизнью в обратной перемотке. Вот она увидела ее бой вместе с Юрикой и Ранмаро в большом зале, вот сцена перед перемещением в замок, вот совещание и планирование операции… Приключения в Судзо… Креслан… Столкновение с Глорией… Эдельбрасс… Вот снова перед глазами Фламби и первая встреча с Юрикой и Дженази… Предшествующие этому безмятежные дни в доме матери, омраченные только недопониманием между ними и необъяснимой тоской по отцу. Ей пришлось заново — не пережить, переживать она не могла, скованная гипнотической силой Шепчущего — увидеть годы, проведенные в школе. Восемь лет, семь лет, шесть, пять… Потом началось время, которое она уже не помнила сама, годы, когда не понимала, что происходит вокруг и почему. Окружающий ее мир был таким огромным, нечетким, и почти весь заполнен родным домом, Ранмаро — и мамой. Валерия держала их обоих на руках, качала, играла, пела колыбельные, рассказывала сказки… Выглядела такой счастливой и любящей. Виктория никогда не помнила ее такой — и если бы не темная воля Шепчущего, уже пыталась бы понять, когда и почему это изменилось. Ее собственная память, собственные чувства подвели, не стали фокусироваться на моменте излома в отношениях между матерью и дочерью. И теперь уже позади остался день, когда Валерия впервые посмотрела на нее чужим холодным взглядом. Или когда в нем впервые начала угасать ее бесконечные тепло и привязанность.
И вот ей снова год. Всего один год, и лежа в колыбели, она слышит гул и грохот за стенами особняка, и видит встревоженные и решительные глаза матери. Слышит плач Ранмаро. И свой собственный плач.
Это был день, когда Ичиро попытался забрать ее и Ранмаро.
Месяцы и дни, которые отделяли тот страшный день от дня ее появления на свет, пролетели совсем незаметно. И она, возможно, стала первым человеком, который вспомнил момент своего собственного рождения. И месяцы, проведенные в материнской утробе.
Теплую, безопасную тьму, в которую извне доносились отголоски звуков огромного, незнакомого, холодного и опасного мира.
Но потом исчезли и они — Виктории стало нечем слышать. Она растворялась, таяла, исчезала… Шепчущий обратил ее время вспять, и еще мгновение — и ее не станет вовсе. Потому что еще не наступил момент ее зачатия.
Она не могла ни испугаться этого, ни смириться. Мысли и чувства исчезли.
Виктории Лэйт не стало.
А потом тьму рассекла яркая вспышка света, и цвета и звуки обрушились на нее со всех сторон, яркие и оглушительные. Она оказалась в высоких синих небесах, много выше белых облаков, под темнеющим куполом ближнего космоса, на котором уже можно было рассмотреть искорки далеких звезд, и ощущала всем своим телом неудержимый, стремительный полет. Неслась, ломилась вперед сквозь плотную, словно бетон, стену воздуха, на невероятной скорости — настолько огромной, что глаз замечал движение крохотных деталей рельефа внизу, которыми были реки и озера, горы и долины… Крохотные при взгляде с такой огромной высоты — и не такие уже и большие, если бы она находилась совсем близко от них. Потому что Виктория сама ощущала себя невероятно большой, огромной, колоссальной. Гигантское змеевидное тело, покрытое сияющей серебристой шерстью, на лету сплетающееся и извивающееся гибкой, словно невесомой лентой из тончайшего шелка; огромная, увенчанная изогнутыми рогами голова с длинной клыкастой пастью, которой можно запросто перекусить корабль; восемь лап, вооруженных чудовищными когтями, способными за доли секунды до неузнаваемости менять рельеф.
Она была Кирином. Изначальным.
Многие, многие тысячи лет назад.
Четыре глаза видели зарево масштабного сражения, сотрясающего пространство за горизонтом; четыре уха ясно различали звуки битвы, отголоски которой доносились до слуха каждого живого существа Тейзои. Кирин спешил на помощь братьям и сестрам, столкнувшимся с сильнейшим из Неназываемых — Гидрой, многоглавым бессмертным чудовищем.
Он прибыл вовремя: Гидра глубоко вонзил свои ядовитые клыки в тело Шуб-Нагаи, Хранительницы Земли, ее колоссальное тело истекало кровью, а колонноподобные ноги с несокрушимыми копытами едва держали тело над поверхностью океана. Многочисленные рога клонились все ниже, уже ничем не угрожая телу Гидры. Страж Неба, Убийца Гигантов и Эйнхелия оставляли на теле Неназываемого глубокие раны, отсекали и дробили его головы, но их усилия были тщетны, и Гидра все сильнее наседал на Шуб-Нагаю, заползая на ее спину, обвиваясь вокруг ее тела, рогов и ног своими шеями и хвостами.
Разогнавшись, Кирин врезался в черное тело Неназываемого, вкладывая в удар не только энергию своего тела, но и принесенный с собой ураган — ветер, отрывающий от морского дна толщу вод, и молнии, прожигающие дыры в скалах. Планета содрогнулась, и Гидру сбросило с Шуб-Нагаи, уронив в океан. Он вздыбился волнами, которые погнало прочь от места сражения, обещая обрушить их уже и на без того истерзанные и опустошенные берега материков. Малочисленным племенам людей никогда не заселить побережья, пока Изначальные и Неназываемые сражаются за Тейзою.
У Гидры не было конечностей, и перевалившись с боку на бок, он вновь поднял свои головы над поверхностью океана, издавая ужасающий рев. Его звук подавлял мистическую энергию, но этого было недостаточно, чтобы ослабить Изначальных. Впрочем, Гидра и не собирался добиваться такого эффекта — он просто выплескивал на них свою ярость. И начал расти. Становиться все больше.
Израненная Шуб-Нагая не могла увеличиться соразмерно Неназываемому — ей нужно было тратить мистическую энергию на регенерацию. Страж Неба, Убийца Гигантов и Эйнхелия копили силы для нового удара, и Кирин был единственным, кто мог остановить сейчас рост Гидры. Увеличившись в десять раз, он связал Неназываемого собственным гибким телом, вонзил в него клыки и обрушил на его толстую шкуру ливень из молний, выигрывая время. Гидра сомкнул челюсти на его серебряном теле, из-под клыков ударили фонтаны алой крови, но издав яростный рык, Кирин затянул узел еще туже, и черные яд и кровь потекли из десятков пастей чудовища.
Но для победы этого было недостаточно. Пяти Изначальных было недостаточно, чтобы победить Гидру.
Яркая золотая вспышка — и на поле боя возник Рыцарь Света, ослепительно яркий. Рядом с ним раскрылась дыра в пространстве — и из нее вылетел Золотой Феникс, с Хранителем Ключей на спине. Следом возник из ниоткуда Ткач Измерений. Кирин услышал приближение Алого Зверя, Мага, Черной Ведьмы и Отшельника… Братья и сестры спешили на помощь.
И на помощь Гидре спешили другие Неназываемые.
Рядовая схватка с Гидрой грозила перерасти в величайшее сражение за Тейзою.
Этого нельзя было допустить. Ткань пространства-времени не выдержит настолько плотной концентрации мистической энергии в одном месте. Мир погибнет.
Кирин выпустил Гидру и взмыл в небеса. Изначальные немедленно обрушили на Неназываемого свои удары: многокилометровое копье Убийцы Гигантов пришпилило его ко дну океана, словно букашку, сомкнутые кулаки Стража Неба переломили ему хребет, огненные клинки Ифрита разом снесли половину голов, удары крыльев Золотого Феникса испепелили черную шкуру и прижали огромное змеиное тело еще плотнее к поверхности планеты.
Кирин отправил зов Ткачу Измерений, и брат немедленно возник на его спине, вцепившись пальцами-иглами в его шерсть.
«Мы должны остановить Неназываемых, что идут на помощь Гидре, — произнес Кирин Ткачу. — Сюда идут сотни и тысячи».
«Или задержать их до тех пор, пока Гидра не будет побежден, — ответил Ткач. — Растянем пространство-время. Сделаем их путь длиннее».
Кирин свился в небе кольцом, ухватившись пастью за собственный хвост — и вращаясь, начал растягивать свое тело, создавая могучий циклон вокруг сражения; он коснулся самых верхних слоев атмосферы. Ткач Измерений вплетал в стену вращающегося воздуха свои нити, перекраивая пространство внутри циклона; Кирин расширял площадь циклона, покрывая все больше и больше поверхности Тейзои. Никогда еще он не становился настолько длинным… Сначала десятки, потом сотни километров. Тысячи. Впустив внутрь огражденного пространства спешащих на бой с Гидрой Изначальных, Кирин отшвырнул назад Неназываемых, оттеснив и оградив от них не меньше половины планеты. Целое полушарие. И истратил все силы.
Он обвивался кольцом вокруг Тейзои всего долю секунды. Внутри огражденного им пространства был день планеты, за его пределами — ночь, а лучи рассвета и заката одновременно красили его шерсть во все оттенки алого.
День Тейзои был под его защитой.
Он — Кирин. Изначальный.
А затем — миг коллапса, и он снова ничтожно мал в масштабах Тейзои. Накопив силы для рывка, прыгнул за пределы атмосферы — в космос, к Луне, и описав широкую дугу, вернулся к месту сражения с Гидрой, обрушиваясь на него сверху. Неназываемый стал чудовищно большим, разгоняя змеиными головами облака и вызывая бури одними только движениями своего тела. Земля тряслась и раскалывалась под его весом. Но его конец был уже близок, сильнейшие Изначальные собрались, чтобы покончить с ним. Другие Неназываемые уже не могли успеть помочь ему — они сбивались с пути в пространстве, запутанном и растянутом Кирином и Ткачом Измерений.
Бой продолжался до наступления глубокой ночи. Изначальные разорвали тело Гидры на тысячи кусков, разбросав их по всему океану — среди осколков двух материков, уничтоженных в предыдущих схватках. И рисунок Великого Архипелага был завершен — Архипелага, который на оставшихся трех материках позднее назовут Внешним. Кирин знал это, как и то, что пространство и время никогда не станут прежними в его пределах. Бой с Гидрой, его действия и действия Ткача навеки изменили облик Тейзои. Оставили ей не шрам, но ясный след сражения существ, неизмеримо более могущественных, чем смертные. Но они — и Изначальные, и Неназываемые — часть души и разума смертных. Или смертные — их часть… И все они — просто отражения чего-то неведомого, чего-то неизмеримо большего и непостижимого в глубинах многомерной бесконечной Вселенной. Башни Света и Чертогов Искателей.
Тяжело дыша, сидя на окровавленном куске тела Гидры, погруженном в океан, Кирин направил свой взгляд сквозь пространство и время — и там, далеко в будущем, увидел, как его часть, искра его бессмертного духа изо всех сил сражается с пришельцем из иной реальности. Ослабленная, скованная, сдерживаемая замками и печатями, призванными сохранить остатки энергии Сердца Тейзои. Ей нужна была его помощь.
Кирин не мог явиться в этот момент будущего во всем блеске своей силы, но он мог приободрить, поддержать, успокоить своим могучим голосом. Придать ей сил и уверенности для победы. Дать ей крупицу знания.
Она была не одна в будущем. Кирин увидел и другие части себя. Всем им была нужна его помощь, всем им была нужна его сила. Но помочь сейчас он решил той, что сражается с Шепотом по Тьме. И погрузившись в мысли о своем будущем, он предстал перед взором тысячи багровых глаз.
И понял, что не пришел, а вернулся.
Она вернулась.
Виктория.
Виктория Лэйт.
***
Возвращение из прошлого в настоящее, из места, которое сейчас зовется Внешним Архипелагом, в мистическое пространство, созданное Шепчущим, не то чтобы обескуражило Викторию — нет, ее вывел из равновесия сам момент непостижимой трансформации из могучего Кирина в хрупкую и слабую девушку. Только что она была… Бессмертным духом? Божеством?
Изначальным.
Она была иной. Она мыслила иначе. Она ощущала себя иначе. Она была — им. И снова стала собой. И пока воспоминания о бытие в форме Кирина были свежи, она ощущала себя невыносимо несчастной и одинокой, ничтожной и беспомощной. Продлилось это доли секунды, но Виктория запомнила их. Ощущение себя в форме Кирина исчезло, стерлось из памяти почти мгновенно, но картинки, образы остались. Стали просто сном.
Только она была уже не той девушкой, которой была до того, как увидела этот сон. Кое-что она запомнила. Кое-что она теперь знала.
Взгляд тысячи глаз Шепчущего больше не мог проникнуть ни в ее тело, ни в ее разум. Дыхание Кирина было с ней, Виктория ощущала кожей мягкое прикосновение его шерсти. Могучего тела. Там, где она чувствовала его особенно четко и ясно, на теле вспыхивали серебряные линии — и не гасли. Девушка не могла видеть себя со стороны, и на ней была одежда, но она была уверена, что теперь на ее коже остался мистический отпечаток Кирина, его изображение. Проявление и отражение в ней его сущности.
Она сосредоточилась, сконцентрировала в этом изображении мистическую энергию — и почувствовала, как Кирин отделяется от кожи. Вырастает из ее тела. Пара секунд — и белый змей, покрытый шерстью, с восемью лапами, четырьмя острыми ушами, четырьмя фиолетовыми глазами сидит на ее плечах, обвивается гибким телом вокруг груди, талии и бедер. Это был не тот Кирин из прошлого, могущественный, способный свернуться кольцом вокруг планеты, но это была его проекция, сформированная ее сознанием.
Он вырос еще немного, и свернулся клубком вокруг Виктории, скрывая ее от глаз Шепчущего. Над его серебряной шерстью в воздухе сформировались длинные ледяные стрелы, по одной на каждый глаз в черной сфере — и все разом пронзили их, ослепив врага.
Шепчущий закричал от страха и боли — и Виктория увидела его. Все это время враг скрывался за пределами черной сферы, а теперь, когда ее не стало, стал виден как на ладони. И Кирин, повинуясь ее мысленному приказу, прыгнул к нему, завязался узлом на тощем теле в длинном балахоне.
Неуловимое, молниеносное движение головы, сухое щелканье клыков в длинной узкой пасти.
Кирин разжал петли своего тела на обезглавленном Шепчущем, и вернулся в кожу Виктории. Снова стал рисунком. Серебряной татуировкой, мерцающей даже в самой кромешной, непроглядной тьме. И погас.
До следующего сражения.