Эдда подумала, что «пэтэушник» шутит, ответила игриво, что машиной, на ней можно и в Москву, и что для него на хозяин оставил сувенир. Она не удержалась и провела ладошкой по щеке Аэроплана Леонидовича, когда отправлялась за сувениром — черным дипломатом с цифровым замком. Эдда подавала ему так, словно отправляла на работу супруга, и вновь прижалась к нему, обняла и стала допытываться, приедет или не приедет «папочка». Он вспомнил, что вранье женщине не считается враньем, и заверил Эдду, что «папочка» непременно приедет.
Машина действительно ожидала его и, рывком открыв дверцу, он плюхнулся на заднее сиденье и сказал: «В Москву!», а потом поздоровался с водителем. С опаской покосился на окна — одна из занавесок зашевелилась, из-за нее показалась Эдда и стала осыпать рядового генералиссимуса воздушными поцелуями. Разумеется, он в этот момент был уже занят важными мыслями и на водопад любви и преданности со стороны Эдды не обратил внимания, как и на то, что в окне уже была Сталина Иосифовна.
Солнце стояло еще высоко, и домой товарищ Около-Бричко рассчитывал попасть если не засветло, то, во всяком случае, не поздно. Машина мчалась мимо ярко-зеленых хлебных полей, серых, затаившихся деревень на косогорах, почерневших, обожженных безбожным временем остовов церквей, на чьих крышах шумел листвой березняк. Но герой героев не чувствовал ни грусти, ни сожаления, ничем не отзывались в его радикально-прогрессивном внутреннем устройстве ни красота, ни уродство. Ему давно все было ясно и понятно, никакие сомнения не отравляли его сугубо творческую жизнь. Запущенная деревня? Снести как неперспективную. Построить агрогород. Концентрация и специализация. Вперед, ура…
Вышколенный водитель молча вел машину. За всю дорогу он только раз обратился к пассажиру: когда подъезжали к Шарашенску, сообщил, что товарищ Грыбовик просил позвонить ему, если товарищ академик науки сразу поедет в Москву. В машине был радиотелефон, и водитель молча протянул трубку.
— С большим удовольствием я проводил бы тебя. Да у нас Ширепшенкин таких дров наломал. Разворотил все теплицы в уезде, прямо с огурцами и помидорами, заодно и три колхозно-совхозных снесли с лица земли. Заставь дурака Богу молиться, так он и советскую власть пришибет. Приходится разбираться, да! Кристина Элитовна поклон шлет, приглашает в гости. Дипломат свой не забыл, а?.. Бывай… Я позвоню… Ну!
Связь прекратилась, водитель протянул руку за трубкой, аккуратно вставил ее в гнездо, и Аэроплан Леонидович догадался, что он чудесным образом перенесся на родную лестничную площадку, втиснувшись в толпу старух в черных одеждах. Площадка у них была просторная, на всю длину дома, в одну сторону от лифта четыре квартиры, в другую — столько же. И все это пространство было запружено старухами, которые, как он догадался, пришли почтить усопшего соседа.
И вдруг черное это сонмище повалилось на колени, к рядовому генералиссимусу потянулись со всех сторон длани. В ногах у него замельтешили самые проворные и юркие, лобызали ему туфли, прикладывались слюнявыми ртами к рукам.
— Чудо! Чудо! Чудо!.. Я видела — он с потолка сверзился!.. Не сверзился, что ты наговариваешь, нехристь, а снизошел, явился народу… Явление! Явление!.. Святой, святой!.. Воскрес наш великомученик… Благослови, благослови, благослови!..
Черный ковер из старух неумолимо требовал, но он не знал, как это делать, поскольку никогда не был ни в церкви, ни в мечети, ни в синагоге. К тому же, он не сразу принял это в свой адрес, так как ему окончательно не верилось, что человечество уже осознало все заблуждения на его счет. Но ему поклонялись, ему молились. Что ж, подумал он, так и должно быть, и вспомнил благословение, которым вдохновлял американцев возле инвалидского гаража:
— Тралла-балла, бахали-трахали, вахили-бахили — энтээр!
Благословляя жаждущих, он твердо придерживался направления к своей квартире. И надо же было такому случиться, что одно слово досталось (а он их раздавал поштучно, как и американцам) не той, кому надо бы, а стойкой, с огромным стажем старой девушке, которая возмутилась, вскочила вдруг с колен.
— Бес! Бес! — показывала на него перстом и сразу стала похожа на боярыню Морозову: сухие, беспощадно раздутые ноздри, безумные глаза в страдальческих фиолетовых глазницах. — Вижу огнь и блеск в очах бесовский! Крестом его, крестом осеняй, народ православный! Крестом его, поганого!
Черный ковер вспух, Аэроплан Леонидович практически утонул в нем, и если бы не Варварек, вступившаяся за него и объяснившая разъяренным матронам, что это сосед, товарищ Около-Бричко, что никакой он не бес, то наш роман на этом бы и закончился. Но пока соседка объяснялась с возмущенными ветеранками, ему удалось проникнуть в свою квартиру и ввести в действие все запоры. Догадавшись, что он наблюдает за ними в глазок, старухи, не до конца доверяя заступнице, истово осеняли крестом дверь, а потом, искрестив весь дерматин обивки мелом, успокоились, но площадку не освободили.
Второй раз в осаде! Аэроплан Леонидович решительно набрал номер телефона соседей. Трубку долго не поднимали, но рядовой генералиссимус, как известно, ни перед кем не сдавал свой престиж.
— Слушаю! — раздраженно откликнулась молодая соседка.
— Варвара Степановна, это как же все понимать? Что происходит? Теперь я из своей квартиры и выйти не могу?
— А, это вы, — с нескрываемым разочарованием она узнала его. — Я думала, что опять могильщики звонят, спрашивают, когда закапывать… Извините, Аэроплан Леонидович, но у нас тут какой-то дурдом. Папа из морга сбежал.
— Как сбежал, простите?
— Надел костюм, ботинки и сбежал. Между прочим, после анатомички. Без внутренностей, понимаете… Старухи считают его святым, поскольку он, получается, воскрес… Вы же видите, что во дворе творится… Вы уж извините нас, но мы и сами не знаем, что предпринять…
«Степка и дает!» — покачал головой Аэроплан Леонидович, и его удивил не столько невероятный, библейский факт воскрешения, сколько, чего греха таить, осознание того, что старухи чествовали вовсе не его, стало быть, человечество по отношению к нему по-прежнему заблуждается. Степка-рулило, алкашня беспробудная — святой великомученик, чудо и благословенное явление, это надо же!
Повозмущался рядовой генералиссимус такой непросвещенностью масс, расхаживая из угла в угол, пока его не осенила блестящая идея: назвать ножевилки Степановым именем. Не какие-то непонятные аббревиатуры должны украшать гениальную утварь, а нечто простое, само собой понятное, ходовое — к примеру, ножевилка великомученика Степана. Вначале полным титлом будут называть, а потом станут обходиться какими-нибудь степашками. Кому какое дело до того, что Степка в последние десятилетия мучился главным образом с глухими алюминиевыми пробками без язычка, так называемыми бескозырками. А в столовых со шницелями разве великомученик не маялся? Именно он, великомученик, изготовил первые в мире шесть ножевилок собственными руками. Сегодня их миллион выброси на рынок — старухи оторвут с руками. И кооператив надо назвать его именем…
Разгул творческого воображения перебил длинный и требовательный звонок в прихожей. В глазок было видно, что перед дверью стоял Гриша Ямщиков — коллега по отделу-99. Какими судьбами? Почему без предварительной договоренности? Не старухи подговорили?
— Открывай, свои! — торопил Гриша, и Аэроплан Леонидович стал неуверенно расслаблять запоры.
— Чем обязан, вот не ожидал…
— Сейчас узнаешь… Не тоскуешь по своему месту за шкафом в девяносто девятом? Борешься за социальную справедливость?
— Борюсь, Гриша.
— Не бережешь ты себя, не жалеешь, Леонидыч, — с укоризной сказал Гриша. — Теперь, ко всему прочему ты еще и член кооператива святого великомученика Степана?
— Да, но… Позволь, откуда ты узнал, я только-только об этом подумал. Ни одной живой душе не говорил…
— Секрет фирмы, — скромно объяснил гость. — Фирма обеспечивает интеллектуальный сервис. Просьба не путать с Интелледженс сикрет сервис, хотя и там уже наши люди есть. Кто был Гриша всего несколько недель назад? Просил несчастную трешку поносить до зарплаты, продавал практически «дарэ», как выражался недоумок Витя, собрания сочинения Мао Цзедуна и Брежнева. А теперь взгляни — я весь в импорт упакован, пью только марочные коньяки, обедаю и ужинаю только в ресторанах творческих союзов. И при этом ты полагаешь, что мой образ жизни не имеет к тебе никакого отношения? Ошибаетесь, маэстро!
Внизу, во дворе раздались крики, шум. Аэроплан Леонидович вместе с Гришей вышел на балкон. Во дворе было черным-черно от старух, все они с воплями, коленопреклоненно приветствовали Степку Лапшина, который шел, перекинув пиджак через плечо, по старой своей дороге, то есть по прямой, соединяющей родную монопольку с родным подъездом. Но его стали хватать за руки и за ноги, и тогда он, почуяв неладное, вырвался и, сколько было сил, помчался в сторону монопольки, показывая спину с девизом на футболке: «Хочешь жить — умей вертеться!» За ним тучей хлынули старухи. Внизу беспрерывно хлопала дверь — из подъезда черным пунктиром вытекали возалкавшие чуда ветеранки.
— Начальника жэка гоняют, да? — спросил Гриша.
— Нет, великомученика Степана встречают.
— Так вон оно что — Степан еще на этом свете кантуется? А я думал: уже помре. Заходи, заходи в комнату, а то ты можешь подумать, что я не официальное лицо. Так вот, маэстро, имею честь сообщить вам, что вы находитесь под защитой нашего сервиса. Мы не грабители, мы не государство, которое берет с прихода, называя все доходом. Нет, мы честно отстегиваем десять процентов от суммы чистой прибыли. Кстати, я такой грамотный стал потому, что на прошлой неделе защитил кандидатскую. Через месяц докторскую обещали, а еще через три — профессора и академика дадут. Можешь поздравить, у нас без степеней в правление не выбирают. Уровень, сам понимаешь…
— Так ты рэкетир, вымогатель?
— Упаси Бог! Мы боремся с вымогателями. Если ты будешь упорствовать, то обязательно познакомишься с ними. Они, допустим, разглаживая складки у тебя на животе утюгом, поинтересуются суммой, которую тебе презентовал Декрет Висусальевич.
Гриша вышел в прихожую, вернулся с дипломатом. За две-три секунды подобрал код, открыл и извлек несколько пачек новеньких сторублевок, выставил на самопишущий стол (подумать только, какая наглость!) несколько бутылок коньяку. Одной бутылке тут же свернул пробку, сделал несколько глотков через горлышко.
— Приличный коньячок пьет Декрет Висусальевич, одобряю. А это, — он похлопал по пачкам, — нет. Надо изъять, хранение сопряжено с опасностями и непредвиденными, ох, как непредвиденными, осложнениями. Так что я, пожалуй, поддамся твоим уговорам и возьму их в счет будущих страховых взносов.
— Куда? — рядовой генералиссимус цапнул за руку Гришу. — Отдай. Отдай!
— Не возникай, Леонидыч. Я в твоих же личных интересах уношу бабки. Я могу вернуть, но тогда с вашего великомученика Степана будут драть девяносто процентов дохода. Вернуть? Пожалуйста, у нас клиентов — очередь по записи, по ночам ходят отмечаться. Я как своему…
И Гриша, подняв руки, отошел от дипломата. Рядовой генералиссимус посмурнел, понимая, что предпринимательство и рэкет — близнецы-братья, что десять процентов с прибыли не такие уж и большие деньги.
— Может… Мм… возьмешь? Только под расписку, а?..
— Маэстро, да вы своем уме? Чтоб в наше время, когда мы все, как один, волком выгрызаем бюрократизм, я писал расписочку? Вы смеетесь, маэстро…
— Ладно уж, бери без расписки, — протянул он Грише дипломат.
— Если будут тут всякие крахмально-гладильные артели возникать, всем говори: мы работаем с Кандидатом, а посему очистите горизонт. Понял? Советую очень тщательно вести бухгалтерию, чтобы нам не пришлось свое КРУ присылать… Чава-какава!
Не успела за Гришей закрыться дверь, не успел Аэроплан Леонидович как следует осмыслить свершившееся, как раздался телефонный звонок. В трубке была длинная очередь из отборного мата с вкраплениями обычных слов, что в переводе на общепринятый язык означало:
— Тебе, жертва аборта, с каким напряжением утюг приготовить — 220 или 127 любишь? Наш или импортный? С паром или с пропиткой антистатиком? Чтоб не трещал… Если ты завтра в 8 часов 45 минут, когда милиция взахлеб смотрит свою профессиональную передачу «Спокойной ночи, малыши», не будешь стоять на Садово-Кудринской, если не считать от улицы Качалова, не будешь возле седьмой липы, готовый весь расстаться с двадцатью кусками, то мы заранее рекомендуем записаться на прием в ожоговый центр, заказать донорскую кожу. Усек?
— Очисти горизонт, падла, я с Кандидатом работаю!
— Пардон, мы, кажется, ошиблись номером…
Короткие гудки! Аэроплан Леонидович выскочил на балкон, хотел поблагодарить Гришу, но не успел — тот уселся в автомобиль зарубежной выделки и укатил. А потом пошел шквал таких звонков, и он выдернул вилку из розетки. Однако и после этого телефон не умолкал, угощая своего ответственного абонента всевозможными малосимпатичными голосами, с хрипом, с сипом, с матом…