Михей ответил, ответил нехотя и кратко:
- Тяжек, Кланя.
- Детям знать надо.
И здесь он не выдержал взятый было тон, вскочил, бросился вниз лицом на сундук.
- Кланя, пожалей хоть ты меня, или я мало мук принял? И зачем мои грехи детям? Тебе - как на духу, а им зачем? За-че-е-ем!
- Не можешь - я скажу.
- Что же ты со мной делаешь. Кланя-я!
- Пусть все наперед знают, чтобы потом с меня спросу не было.
И здесь снова прорвало в нем на короткое мгновение прошлого Михея:
- А, спросу боишься!
Но Михей тут же погас и с убийственной для себя отчетливостью понял, что ему теперь никогда не одолеть, что перед ним уже не та Кланя, одного взгляда на которую хватало, чтобы она смолкала и стушевывалась, и что - в чем он сам себе боялся сейчас признаться - отныне ему уготовано занять в доме Клавдино в прошлом место. Появилась во всем ее облике - и в слове, в движении, во взгляде - та определяющая духовный характер сила, то не передаваемое описанием выражение, которое сразу же заставляет окружающих невольно и с доверием отдать себя во власть этой силы. И хотя будущее с такой Клавдией не было заманчивым для Михея, ему стало одновременно и горько и приятно от сознания того, что это его Кланя, его законная, венчанная жена.
А Клавдия тем временем спокойно и, словно малому ребенку, со снисходительным старанием втолковывала ему:
- Не за себя, за тебя боюсь. За себя я тебе на сто годов вперед все грехи отпустила. А они пусть за себя скажут. Ведь ты от своего креста каждому дитю своему долю дал, от них тебе ее и обратно получать.
- Что же я им скажу, Кланя? - Михей тихо и почтительно смотрел на нее. Что? Надоумь.
- Что? - Клавдия встала и стала медленно, по кругу обходить комнату, как бы заново осмысливая в ней каждую вещь и предмет. - Вот видишь, - она коснулась фотографии, - это мы сразу после венчания. А это вот с первеньким нашим - Андреем. - Ладонь ее постепенно оглаживала шкаф, сундук, стулья, гитару на стене. - Твоя... Это все наша жизнь с тобой, Михей. - Она сделала полный круг и, встав рядом с мужем, прижала его голову к себе. - Я за тебя все сама скажу... А теперь давай стелиться. И уж ты носа из боковушки не показывай. А то ходят всякие. Да и братеник твой глаз не сводит с дома, все прибаутничает. Я здесь, на сундуке. - Клавдия, словно вспоминая что-то только им ведомое, усмехнулась в его сторону одними глазами. - Авось мне не привыкать.
Михей просительно было позвал ее взглядом, и она не то чтобы отказалась, а этак бочком, но с
такой вызывающей насмешливостью окинула его с головы до ног, что ему самому стало неловко.
II
Уложив мужа, Клавдия, клубочком, не раздеваясь, свернулась на сундуке, но так и не смогла заснуть. Правда, была даже рада бессоннице. Снов она не любила, потому что сны располагают к гаданиям, а в будущее, как в глубокий колодец, она боялась заглядывать, считала: человек жив одним днем.
Печально, но без горечи вспоминала она сейчас свою жизнь. Она не винила Михея, скорее была даже благодарна ему: иначе и не почувствовать бы ей до века своей силы, не утвердиться бы в собственных глазах. Без него, в тяжких трудах подняла она троих, выучила, поставила на ноги. И ни один не остался без доли. Ощущение вот этого одного, до конца сделанного ею дела, его доброты и законченности и составляло суть той перемены, какую уловил в жене Михей: умно сделанная работа всегда метит особой печатью лицо своего мастера. Но для полного душевного равновесия ей не хватало последнего вздоха - Михея. Клавдия была уверена, что сумеет подобрать ключики к детям, ожесточившимся против отца, - уж очень хорошо она их знала: примут они его, смирятся. Но в размышлении об этом возникала в ней, в самой ее глуби, отдаленная боль сомнения, далее не сомнения, а легкой тени его: а вдруг? И от этого ей, как при мысли о смерти, становилось не по себе.
Едва скорый рассвет отбелил окна, она поднялась и вышла во двор. Придирчиво осмотрела свое нехитрое, но ухоженное хозяйство - садок в пять яблонь, птичник, кухню, - кое-где утвердила изгородь, и, лишь убедившись, что все в порядке, вышла к морю.
Когда-то, еще лет десять тому, до моря легким шагом было минут пять ходу, а сейчас край обрыва чуть ли не упирался в крайнюю стойку ее усадьбы: вода слизывала берег, и берег все ближе подступал к городу...
- Что, кума, ползем помаленьку, полегоньку к чертям на закуску? - И сам себе отвечал злорадно и далее как бы со сладострастием: - Пол-зе-ем!
От неожиданности она вздрогнула, но не обернулась: узнала - Прохор, брат Михея. Жили они огород в огород, но не знались. Так вот только, по пьяной лавочке, лез к ней в душу сосед со своими разговорами.
Отвечать ей не хотелось, в иное время и не ответила бы, но сегодня снизошла:
- Не доживем. А доживем, так переберемся.
- А оно и там достанет, - Прохора прямо-таки разбирала хмельная озорнота. - Что тогда, кума?
- Тогда на кладбище, за Быструю.
- От него и за Быстрой не скроешься.
- Там все одно.
- Не скажи, кума. Пишут, я читал, может, и там жизнь. Только в ином роде. И вдруг - на тебе, дно морское. Хотя, - он жирно хохотнул, - ежели в смысле русалок, конечно...
И тут впервые она повернулась к нему:
- Тебе бы, Прохор Савельич, о душе пора...
Но не заключила, пошла себе мимо.
Круглое, глядевшее скорее вспухшим, чем толстым, лицо Прохора сразу осело и как бы далее сузилось.
- Вроде родня,- начал он примирительно,- а живем, как...
Уже проходя мимо, Клавдия брезгливо перебила:
- Что мне от твоего родства, теплее было или сытнее?
Она шла к дому, а вслед ей неслось пьяное Прохорово:
- Не в ту сторону смотрела вовремя. Перешел мне братеник дорогу, а ты и позарилась: король! Вот и обсасывала всю жизнь девятый кол без соли. Где он теперь, король твой? А я и взаправду кум королю - трудовой народ. Мы всех этаких, как Михейка твой, к ногтю...
Ей даже плюнуть лень было в его сторону. Она вошла в дом, и сразу навстречу ей из светелки выплеснулся тревожный вопрос:
- Что там, Кланя?
- Спи, братеник твой разоряется.
- На свет бы мне - я бы его мигом в чувства привел.
Клавдия усмехнулась, и не без горделивости: помнила, в каком страхе держал ее благоверный Прохора.
- Лежи...
И осеклась на полуслове: в окна, в двери, во все, казалось, открытые щели, хлынуло в дом с Прохорова двора:
Я люблю тебя, жизнь,
И надеюсь, что это взаимно...