Ярко светило солнце. В жарком воздухе плавал сосновый запах. Он щурился, подставляя солнцу лицо. Говорят, сосновый лес лечебный для лёгочников. Ему бы хотелось в это верить. Лёгкие были его слабым местом, с того момента, как незалеченный вовремя туберкулёз повредил их. Тогда, на Колыме, он не предавал особого значения своему состоянию. Работа была важнее всего. И дело было даже не в том, что государство и партия требовали ни перед чем не останавливаться. Его захватывало ощущение божественной мощи, теперь доступной его разуму и рукам.
А лёгкие… да, когда он потерял сознание на третьем тестовом участке в присутствии Сыщика, его отправили в санаторий на Кавказе, где было замечательное горное озеро и самшитовые леса. Тамошние врачи говорили, что в том состоянии, до которого он довёл себя, у него не было бы никаких шансов выжить ещё лет пять назад. Теперь же появились новые препараты, а с ними и программы реабилитации, которые достали его с того света.
Во время перелёта он бредил. Ему казалось, что он несётся среди облаков на ангельских крыльях, а внизу лежит страна — такая, какой она должна обязательно стать. Ради чего они работали и были готовы положить свою жизнь.
От страшной войны там не осталось и следа. Красивые города с прекрасными зданиями и парками. Зоны отдыха и развлечений. Наукограды. Космодромы… и надо всем этим объединяющей и всепобеждающей силой парит алое знамя!
Нет, он не думал, что жизнь в той новой стране стала легче. Он вообще считал, что лёгкость — это ловушка сознания. Когда что-то даётся слишком легко, жди беды. Вот только трудности там совершенно другого уровня. Больше никто не думает о том, как бы прожить на карточки до конца месяца и положенного пайка. Нет очередей за красивыми вещами: потому что сделать это очень просто.
Куда сложнее раздвигать горизонты. Следовать пути познания, принимать научные вызовы.
Он видел, как взлетают в космос корабли. И это не те жалкие химические ракеты, которые делают сейчас. Там… что-то принципиально новое.
С этим видением перед глазами он готов был расстаться с жизнью. Но вместо этого одним таким же прекрасным весенним утром он открыл глаза и увидел за распахнутым окном самшитовую рощу.
Тело было слабо, но он заставил его встать.
Тут же подбежала дежурная сестра, а потом и доктор, который занимался его случаем. Началась долгая и изнурительная программа реабилитации. И он с честью её прошёл, невзирая ни на какие трудности: потому что иначе ему было бы стыдно перед потомками, чей образ так ярко рисовался в бреду. Уже потом он узнал, что центр реабилитации находился на территории дачи Верховного. И тогда он порадовался, что не сдался. Потому что стыдиться было нечего.
В такие жаркие дни где-то в глубине его существа поднималась волна чувства, совсем неуместного в его работе. Ему хотелось пробежаться до седьмого пота по дорожке на городском стадионе, потом подтянуться на гимнастическом комплексе, чувствуя, как ноют мышцы… он ведь когда-то на полном серьёзе хотел стать спортсменом. Но голодная тыловая жизнь во время войны, холод и лишения превратили его в тщедушного очкарика. И тогда он решил, что сила разума — важнее.
В чём-то он, возможно, был прав. Но что поделать, если сейчас из него прорастало нераскрытое, подавленное, задвинутое в дальний угол.
Жизнь должна быть гармоничной. Человек — это не мозги в банке. Это ещё и чувства, устремления. Можно сколько угодно иронизировать над этим, но ведь и в космос человека выведет именно чувство. Потому что космические программы не имеют рационального объяснения. Роботы и автоматы всё сделают куда лучше. В конце концов, даже нацисты поняли, что живой пилот в дальнобойных ракетах излишнее и ненадёжное звено…
Он вздохнул. Как странно всё получается в научном мире. Ядовитая гадина, выросшая на западе, создала внутри себя научный кокон, напитала его ошибочной, но такой привлекательной идеологией — и люди пошли за ней. Создали то, что казалось невозможным.
И ушлые американцы прекрасно понимали, что люди могут быть важнее машин и чертежей. У них теперь есть Фон Браун, верный прислужник, легко сменивший павшего хозяина. Впрочем, павшего ли? Многие считают, что зло просто сменило личину, избегая полного разгрома, чтобы зализать раны и взять реванш…
Но ведь и среди полной черноты находятся люди, способные видеть свет истины. Ему было прекрасно известно происхождение материалов, которые в разы ускорили реализацию проекта. Он не знал, кем они были, но проникся героикой их поступка.
Он не имел права проиграть. Хотя положение было, прямо скажем, безнадёжным.
Готовилась большая ядерная война. Единственное, чего не хватало для его начала — это числа зарядов, которые давали гарантированную победу той стороне. Но они спокойно и методично продолжали их накапливать, справедливо рассчитав, что Советы не успеют развернуть достаточные производственные мощности. Что мы отстаём на десятилетия.
Им казалось, что надо всего лишь подождать.
И вот тут он придумал то, что дало шанс новой жизни. Способ обойти все ограничения на работу реакторов.
Потому что он знал, что такое сибирские реки, знал их мощь… а ещё потому, что ему помогали.
Потому что у него был свой Чёрный Монах. И так же, как когда-то он смертельно боялся его появления — так же теперь он его ждал.
И предчувствие его не обмануло.
— Любуешься плодами трудов своих? — знакомый голос за спиной.
— Чтобы любоваться, надо это видеть, — возразил он. — А что отсюда разглядишь?
И действительно: перед его взором была только покрытая лесом гора, или сопка, как это было принято говорить у них. А ещё уходящие вдаль среди леса электрифицированные пути.
— Но ведь так и задумано, верно?
— Верно. Совершенно верно. — Он кивнул и улыбнулся.
Он оглянулся. Чёрный Монах был похож на него самого. Тот же костюм, который ему сшили в ателье при ЦК по специальной брони. Шляпа с узкими полями. Кажется, такое сейчас не модно, но ему было плевать. Это было и той жизни, когда он хотел стать спортсменом.
— Ты ведь сделал так, как я сказал? — Чёрный Монах сверкнул очками.
— Ты же знаешь.
— Верно. Знаю.
— Поделишься со мной, зачем это было надо?
— Сам не понимаешь?
— Нет.
Он был честен. Врать не имело никакого смысла.
— Хорошо. И не нужно. Пока.
— Главное, что всё работает как надо, — вздохнул он, смирившись, что Чёрный Монах ему ничего не расскажет.
— Это да. Пойдём на платформу. Поезд будет через две минуты. Нам нужно туда.
— В самый круг?
— В самый круг.
«Значит, пора», — подумал он.
Они прошли тропинкой и вышли к новенькой бетонной платформе. Народу не было: подъездной путь только проектировался. На поезд можно было сесть на центральном вокзале, но он предупредил, что сядет здесь. Машина довезла его до зоны оцепления, а дальше он шёл пешком по лесу. Прихоть, но он мог себе её позволить.
— Если бы ты не справился, вам оставалось года два. Не больше.
— Гибель цивилизации?
Чёрный Монах засмеялся.
— Людям свойственно переоценивать свою значимость. Почти всем. Кроме, разве что, буддистов.
— Я не религиозен.
— К счастью. Но, если будет возможность, обязательно посети Иволгинский Дацан в Улан-Удэ.
— Что было бы, если бы мы не справились? — он продолжал настаивать на ответе на свой вопрос.
— Сотни миллионов жертв. Последующая колонизация. Потом, лет через пятьдесят, откат. Попытка возродить культуру, которую даже назовут успешной. Только это будете совсем не вы. Впрочем, в истории ведь так уже бывало.
— Я боюсь большого временного масштаба. Теряется смысл.
— Смысл не теряется никогда. Просто нужно дорасти, чтобы увидеть…
Поезд, скрипя тормозами, остановился у платформы. У него была необычная окраска: над привычным зелёным шла жёлтая полоса. Будто у ядовитого насекомого.
Он поморщился непрошенной ассоциации и вошёл в вагон.
Народу было немного, человек пять. Его, конечно, узнали — но не подали виду, как это было принято среди своих.
Он занял свободное место у окна.
Поезд тронулся. Гора нависала над рельсами. Солнечные лучи мелькали меж мощных стволов вековых сосен. В глубине души он порадовался, что их удалось сохранить.
За поворотом он успел увидеть портал с названием комбината над ним. Несколько секунд — и солнце вместе с безмятежным летним лесом осталось снаружи. За окно мелькали провода коммуникации, закреплённые на кронштейнах, и скальная порода.
Горы тут основательные. Не то, что Кавказ с его известняком: тут основной породой был гранит. Поэтому строить внутри горы было адски трудно. Он прикрыл глаза, вспоминая бессонные ночи на объекте. Совещания со взрывняками. Расчёты, пробы, испытания, снова расчёты…
Боялся ли он не справится? В тот момент, наверно, уже нет. С момента появления Чёрного Монаха он перестал бояться таких мелочей. Даже на совещаниях с участием Сыщика больше не тушевался. Говорил всё, как есть. Не стеснялся просить. И, кажется, тот начал его по-настоящему ценить…
Он вдруг понял, что будет скучать по той эпохе. Ему не нравилось, что произошло на съезде, пускай многие и считали, что это к лучшему.
Как бы то ни было, жизнь в закрытом городе на Енисее в сорока километрах от Красноярска шла своим чередом. Строились красивые дома. Магазины ломились от товаров. Сотрудники были довольны жизнью и политикой партии… казалось, такой уклад надёжен, как сама гранитная скала, внутри которой они ехали.
— Ничто не вечно. Тут будет серо и страшно через какие-то сорок лет. Проигрыш в войне без единого выстрела соберёт свою жертву, — прошептал ему в ухо Чёрных Монах.
Что-то у него внутри возмутилось.
— Ещё одно вероятное будущее? — спросил он с иронией.
— Почти наверняка определённое.
Он закрыл глаза. Представил себе, как будет выглядеть комбинат через сорок лет. Стало неприятно и даже страшновато. В Магадане он как-то остановился в квартире, которую ведомство забронировало для командировочных. Там была старая сантехника, ещё имперских времён. Ржавчина, грязь…
На платформе пахло так же, как в Московском метро. «Ну что за бред, в самом деле?» — подумал он, вдыхая этот запах. Тут заложен такой потенциал для развития… даже когда Штаты падут, нужно будет горючее для межпланетных кораблей. Мы точно не останемся не у дел.
— Оптимист. Это хорошо, — одобрил Чёрный Монах.
Его встречали.
Начальник участка подошёл с докладом. Потом поздоровался за руку.
— Сегодня? — уточнил он в самом конце.
Все ждали команды на запуск.
— Возможно, — ответил он. — Я к себе.
У него был свой кабинет рядом с главным пультом. Да что там кабинет: целые апартаменты — спальня, кухня, душ.
Сюда вёл коридор с того уровня, о существовании которых знали только рабочие особой бригады, которые точно никогда и никому ничего не расскажут.
Основной научно-производственный коллектив был не в курсе, разумеется. А после съезда не осталось тех, кто был в курсе вообще. Кроме него самого и Чёрного Монаха.
Дверь была замаскирована под деревянную стенную панель. Он откинул пульт управления, вмонтированный в стол, набрал нужную комбинацию. Панель с электрическим гудением отъехала в сторону.
Тоннель был узким, двум людям средней комплекции едва-едва разминуться. Вдоль побеленных стен шли провода, на которых крепились лампы освещения. Спуск шёл по спирали и был довольно долгим.
Наконец, он оказался в большом зале со сводчатым потолком, в центре которого была установлена конструкция, похожая на пятилучевую звезду. В конце каждого луча находился блок соленоидов в криогенной «рубашке», а в центре — сгусток силовых кабелей, проводов и шлангов, перед которым блестело нечто вроде выгнутого зеркала. Конструкция была довольно большой: в высоту метров пять. Верхний соленоид упирался в центр свода.
— Отъём мощности заметят, — произнёс он.
— Нет. Ты же сам настраивал систему. К центральному пульту пойдут скорректированные данные.
Он поёжился. Было не слишком приятно осознавать, что прямо над сводчатым потолком находится дно бассейна, куда сбрасывались сборки после выработки. Точнее, не бассейна, конечно, а «системы транспортировки промежуточной продукции», которым был содержащийся в сборках плутоний оружейного качества.
— Да. Ты прав.
Справа от конструкции находился пульт. Кажется, он монтировал его сам, из комплектующих, заказанных для третьего реактора. Ни у кого мысли не возникло проверить проект… впрочем, даже если бы возникло, докопаться до истины было едва ли возможно. Комплектующие были стандартными, только на тестовых пусках из-за мелких неисправностей замена достигала пятидесяти процентов. Плата за скорость, наказывать подрядчиков не было ни времени, ни желания, а до этого уровня секретности не имели допуска даже курировавшие объект особисты.
Он встал рядом. Обрезиненной кнопкой активировал приборы, и пульт ожил.
Привычным взглядом проверил фон. Повышенный, конечно — но в безопасных пределах.
— Что случится, когда я сделаю это? — Он задал давно мучавший его вопрос.
— Я уйду, — ответил Чёрный Монах.
— Но это значит…
Он прекрасно помнил, чем закончилась повесть Чехова. Странно, что он выбрал для него такое имя — но так было проще в тот момент, когда только приходило осознание происходящего. Классика помогла заключить сделку с самим собой. И в итоге он добился успеха…
Едва подумав об этом, он испытал что-то вроде приступа паники. А что, если он безумен на самом деле? Что, если эта сделка помогла обмануть других людей — но не саму природу? Что, если этот пульт сделает что-то непоправимое, о чём сознательная часть его личности предпочитает не знать?..
— Сомневаешься? — Чёрный Монах посмотрел на него с укором.
— Да, — честно ответил он.
— Уже поздно.
— Знаю…
Он вздохнул и повернул рубильник на правой стороне пульта. Дёрнулась стрелка магнитометра. Побежали светящиеся цифры, показывающие давление в основных магистралях. Температура хладогента выросла на два градуса, но тут же вернулась к нужным показателям, когда подключились резервные насосы.
— Молодец, — одобрил Чёрный Монах.
Возле установки что-то происходило. Будто сам воздух сгустился и начал вибрировать мелкой дрожью. Неприятно заныли зубы.
— Что дальше? — спросил он. — Я… умру?
Чёрный Монах посмотрел на него с удивлением.
— Разумеется. Но не сейчас. У тебя впереди почётная старость. И знаешь что…
— Что?
— Когда тебе предложат дачу в Крыму — не отказывайся.
— Зачем мне дача…
Он был одинок. Когда-то очень помогало ощущение, что все они, весь советский народ — одна большая семья. Но теперь он вдруг особенно остро ощутил своё одиночество… а ведь он ещё не старик. Ему едва исполнилось сорок пять — но кто захочет пойти замуж за такую развалину? Да и риски слишком велики. Ребёнка — инвалида он просто не перенесёт. Никогда не простит себя за это.
— Чтобы наслаждаться жизнью, конечно, — ответил Чёрный Монах.
— Не уверен, что мне нравится такой тип наслаждения.
— Что ж. Другой тип наслаждения ты пережил сполна. Так что оставь шанс чему-то попроще.
Тем временем электрический гул нарастал. Зеркальная штуковина у основания конструкции подёрнулась рябью. На вершинах конструкции, где были закреплены соленоиды, появилось красноватое сияние. Потом вспыхнули красные лазерные лучи, образовав правильную пятилучевую звезду.
Зеркальная штуковина исчезла. Вместо неё появился провал, из которого повеяло прохладным воздухом.
Он стоял, открыв от удивления рот.
— Не ожидал? — спросил Чёрный Монах.
— Нет… — выдохнул он.
— Что ж. Теперь ты знаешь.
— Я… могу посмотреть? Хоть одним глазком?
— Валяй, — улыбнулся Чёрный Монах.
Он подошёл. За чернотой провала были ночные звёзды и невиданный по красоте город. Его широкие проспекты сверкали мягким оранжевым светом, будто золотом. Справа от стеклянных башен причудливых форм, одна из которых была даже скручена спиралью, виднелась знакомая высотка, а ещё правее — рубиновые кремлёвские звёзды.