Естественно утром я был весь мокрый, измотанный, невыспавшийся и жутко уставший. Это была своеобразная изощренная пытка. Я снова заказал мыльню у помощницы тетушки Марты и попросил заменить постель извинившись. Ходить весь день воняя потом за милю, то еще удовольствие. С утра ко мне заявился радостный Николас. Только я разложил на столе блокнот мейстера Хоннекера на котором выписывал рецепты из трактата “Алхимических истин” когда пропадал в библиотеке, как дверь распахнулась и в комнату ввалился Ник. Не говоря ни слова, он прошествовал к моей кровати и завалился на нее лицом кверху свесив одну ногу.
— Наконец то! — воскликнул он, садясь на кровати и болтая своими короткими ножками. — Я нашел работу! Настоящую работу, теперь буду как ты! Меня взяли подмастерьем в кузницу в среднем городе, так что собирайся, мы пойдем есть, пить, гулять!
— А чего это с тобой. Он заметил мое хмурое состояние.
— Да кошмар ночью мучил. Не выспался совсем.
— Ну вот тем более, сейчас пойдем наедимся и все пройдет. Я когда поем мне всегда сразу легче.
Я немного подумал, в принципе почему бы и нет. Потом пойду отнесу оплату за обучение дону Агостино, как и планировал.
— Ну хорошо, подожди меня пока я переоденусь, соберусь и пойдем.
Так как у меня не осталось серебра, я взял все свои сбережения. Нужно будет разменять остальное, и заплачу сразу за полгода. На том и решив я переоделся, взяв кошелек вышел к ожидавшему меня на улице другу. Дорога до квартала мечников была ближе не через центральные ворота, возле которых находилась моя таверна. А ближе было через северные, возле которых Ник знал хороший недорогой трактирчик, чтобы отметить его трудоустройство. Мы шли, весело обсуждая прошедшие Игры, обойдя площадь на которой Ник обычно работал. И вышли в небольшую улочку когда я услышал странный шепот на ухо.
— …Сзади…
Я резко обернулся на этот странный шепот, увидев, как пять мужчин выходят из подворотни, один из них раскручивал пращу кидая в меня свой снаряд и я тут же получил удар по голове. В глазах сразу все начало двоиться и меня зашатало. Сбоку ко мне подскочил один из той же пятерки и нанес короткий удар, так что голова моя дернулась назад. Тут же я получил еще два удара — по зубам и в ухо. Я попятился и, запнувшись обо что-то, почувствовал, что одна нога у меня подгибается. Падая, я видел, как Ник, замахиваясь, кинулся навстречу нападавшим. Пытаясь собрать все свои силы, я вскочил на ноги и даже сумел пару раз ударить, давая сдачи. Ник упал рядом со мной, вскочил, и тут же заработал сокрушительный удар по голове, от которого у него все похоже поплыло и он, закачавшись, упал. Я хотел было подойти поближе к нему, чтобы помочь, но сзади в спину меня толкнули и я неловко рухнул на мостовую. Удары и пинки тут же посыпались на меня со всех сторон. Я прикрывался как мог лежа на земле. Трое навалились пиная безостановочно, а четвертый опытными пальцами обшарил меня. Забрав нож и сумку главарь, присвистнув, приблизился ко мне и опустился на корточки рядом. Я хотел было подняться и вновь вступить в бой, но трое остальных пресекли мои попытки и быстро прижали к земле наступив на руку и грудь. Бандит, наклонившись, заглянул мне в глаза.
— Это кто еще такой? Вы его знаете? Обратился он к своим подельникам.
— Не, раньше не видели, да опять беженец наверно, они сейчас сотнями каждый день прибывают.
— Богатенький попался, он подбросил мой кошелек радостно оскалившись. Повезло.
Бросил на Николаса взгляд, полный ненависти с презрением.
— Я же тебе что сказал сучёныш, чтобы были деньги вчера. Мне теперь самому нужно за вами ходить? Может тебе руку сломать чтобы был понятливее. Ты работаешь на нашей территории, и должен за это платить! В следующий раз легко не отделаешься. Это, — он потряс моим кошельком, в счет уплаты.
Когда бандиты скрылись за переулком, мы с Ником шевелясь и барахтаясь сучили ногами и руками, как перевернутые жуки на мостовой, встали на ноги пошатываясь и постанывая при каждом движении, держась за отбитые ребра. Что-то липкое было у меня на голове в месте удара. Я осторожно дотронулся до ушибленной головы, испачкав пальцы в чем то коричневом и вонючем. Навоз, эти умники засунули в навоз камень, я бы наверное смог оценить всю изобретательную изящность идеи, если бы меня только что этим снарядом не приложило. Оставив на голове липкий вонючий след. Если бы просто камнем попали, могли бы и убить. А так твоя цель жива, и слишком оглушенная, чтобы сопротивляться.
— Ник, ты знаешь кто это был?
Он стоял на четвереньках слегка потряхивая головой, чтобы прийти в себя.
— Нет, вижу его второй раз. Он недавно появился у нас на площади, заявив, что это теперь его территория и все кто там работает должны ему платить. Такие часто появляются, раз в месяц примерно новый. Ох, ну и крепко же меня приложили по голове, все плывет. Ты как?
— Да вроде жив.
— Я сейчас пойду к нашим, спрошу кто это был. Пойду пожалуюсь Гибу. Он поможет.
Придя в комнату и попросив зеркало, я посмотрел на свое лицо. Урон был не таким уж большим. Под глазом расцветал синяк. Нос распух и кровоточил, но не был сломан. Губы были разбиты и тоже распухли, как и правое ухо, на щеках и подбородке красовались многочисленные ссадины и болели отбитые ребра. Но зубы и кости все были целы. Все могло обернуться несравненно хуже. В армии, да и в деревне у деда, меня и не так меня колотили деревенские мальчишки. Ничего серьезного. Но бандиты отобрали у меня почти все деньги, у меня осталось два медяка, это не хватит, чтобы заплатить за комнату на ночь. И мне совершенно негде их взять, никого из знакомых или друзей у меня не было. У меня осталась одна последняя маленькая трофейная серебряная цепочка, и все.
Собрав вещи и размышляя где ее продать я спустился по лестнице. Услышав, как помощница Марты пререкается из-за барной стойки с посыльным который доставил ему письмо и требовал ответа отправителю.
— Но я не умею читать! Как я узнаю, что тут написано?! Сказала она потрясывая письмом.
— Я не знаю, попросите кого-нибудь. Мне предельно четко сказали, чтобы вы мне передали сейчас ответ.
— Где я найду кого-нибудь сейчас, тут только матросы и рабочие в зале сидят. Подождите пока Марта вернется.
Стойка была очень высокая, даже для взрослых, мне же, чтобы видеть её приходилось вставать на цыпочки, задирая голову. Я подошел к стойке и потянулся, ложа на нее ключ сдавая комнату, невольно слушая разговор.
— Простите, пожалуйста, но я умею читать. Если вы хотите, я могу прочитать для вас послание и помочь составить ответ.
Они удивленно уставились на мою избитую и опухшую физиономию, еле торчащую из-за стойки. Я прочитал ей послание, и помог составить ответное письмо. За это она мне вернула ключ, разрешая переночевать, и накормила. Так случайно подслушанная беседа подсказала мне, каким образом я могу заработать себе на жизнь. У меня конечно был еще рюкзак лекаря с инструментами, которые стоили весьма дорого, но продавать их я категорически не хотел. Я мог подзаработать врачевателем, помогая с легкими травмами и болезнями. Но на работу лекарем в городе требовалось разрешение управителя, а его у меня не было, и сомневаюсь, что подмастерью его дадут. Не то чтобы меня это сильно пугало, но для постоянного заработка нужно было место где принимать. Да и платежеспособная публика, которая не кинет малолетнего. Но как вариант, чтобы выжить, было вполне приемлемо. Сидя в номере, я взвесил свои шансы. Шансы были невелики, запас денег…практически отсутствовал. И хотя я случайно обнаружил источник дохода в посредничестве с письмами я не был уверен, что смогу зарабатывать этим достаточно для того, чтобы проживать в таверне и вдоволь питаться. Такова была суровая правда жизни, и превратности бесприютной судьбы беженца.
Это все было конечно печально, тем не менее, проблемы надо было решать, так что я собрался идти продавать свою единственную и последнюю цепочку. Не успел я выйти из таверны и пройти десяти шагов, как меня окликнули. Обернулся, смотрю Ник прыгает среди толпы и машет мне рукой.
— Ты что тут делаешь?
— Я к тебе, а ты куда-то идешь?
— Да, у меня не осталось денег совсем и есть последняя цепочка, нужно ее продать, хотел пойти поискать где лучше. Ты что-то хотел?
Он нахмурился и проглотил комок в горле, как будто не знал, как приступить к разговору.
— Да, это же считай из-за меня у тебя забрали все деньги. Так что я хотел позвать тебя к нам, там не так плохо как многие думают. И платить никому не надо жилье, пока поживешь с нами и накопишь, чтобы снимать комнату. А там видно будет, все лучше, чем в городе на улице спать. Тут стража если поймает за бродяжничество, мало не покажется, поверь я знаю о чем, говорю.
У меня сразу всплыла картина открывшаяся когда я приехал в город в первый раз. Когда мы сидя в телеге глазели, шокированные увиденным. Убийственный запах, вопиющая нищета, многотысячный людской муравейник живущий в ужасных условиях, — на мой взгляд человека из другого мира, это был сущий ад, символ самого большого несчастья, какое может случиться с человеком. Хуже только рабство. Видно все эти мысли отобразились у меня на лице.
— Ну ты хотя бы посмотри. Говорю не все так плохо.
Выбора у меня все равно не было. Тощая цепочка не помогла бы, максимум прожил бы на нее пару дней, а дальше улица. Так что я, вздохнув, сказал.
— Нечего смотреть, погоди я вещи возьму и пойдем.
Собрав вещи и с жалостью посмотрев на ставшую за короткий срок мне родной комнатушку и попросив попрощаться с тетушкой Мартой, я пошел с Николасом в сторону городских ворот. Выйдя из города мы прошли застройки пригорода и начались трущобы. На близком расстоянии хижины представляли собой еще более жалкое зрелище. Они были сооружены из поломанных кусков старых досок или самодельных тростниковых циновок и старой парусины, натянутых на различные шесты, воткнутые в землю. Полом в хижинах служила земля. Кое-где, правда, виднелись островки каменной кладки — остатки домов, некогда стоявших на этом месте, но давным-давно снесенных. Строились они абсолютно хаотично, никаких ориентиров не было, тропинки и дороги были извилисты. Иногда приходилось пробираться между хижинами боком. На дорогах встречались бродячие собаки сбившиеся в стаю голов под двадцать, которые рыча и громко лая, выясняли между собой кто будет грызть обглоданную кость. Во всех домиках сновали их обитатели. Десятки и сотни людей жили в этом временном прибежище, ставшем постоянным. Сновали в дверях и в проходах между домами. На нас никто толком не обращал внимания. У нас на всех была одна беда, одно несчастье. Повиляв в этом лабиринте минут двадцать мы наконец подошли к очередной лачуге.
— Дарий, вот тут ты можешь жить, это старейшина сказал — объявил Николас, останавливаясь перед одной из хижин стараясь перекричать детей живших в соседней лачуге.
Лачуга была такой же, как и все окружавшие ее. Крышей служил кусок парусины, а опорными балками — кривые шесты по-видимому срубленные в ближайшем подлеске, связанные грубой бечевкой, между которыми были натянуты изготовленные вручную циновки. Земляной пол был утрамбован до гладкости ногами предыдущих жильцов. Тонкая дверь судя во всему бывшая раньше ставнем окна, висела на веревочных петлях. Потолок был низким, но я был маленьким и мне было в самый раз. В “комнате” можно было сделать три шага в длину и два в ширину. Соседями слева была семья с тремя детьми, мальчик лет семи, и двумя девочками еще совсем крохами. Похожий детский сад был и сзади моей комнатушки. Там было две девочки, тоже лет семи восьми на вид. Справа от меня жили двое мужчин, их не было сейчас, они были на работе и приходили только поздно вечером. Ник познакомил меня с семьей соседей, мужчину с отсутствующей по плечо рукой, звали Найджел, а его миловидную и довольно молодую жену Иви. С мужчинами справа меня заочно познакомили, представив их, как Арчи и Эван. Я разложил свои невеликие вещи в своей пустой комнатушке когда Ник позвал меня покушать.
— Дарий, пойдем. Я вроде как обещал тебя накормить. Он был смущен, как будто это он был виноват в том, что нас ограбили и побили. — Заодно познакомишься со Старейшиной. Он тебе понравится, вот увидишь.
Я немного помялся, думая, как бы деликатно у него спросить, не обидев стоящих рядом соседей. Можно ли тут оставлять свои вещи, не боясь что они пропадут. Все-таки инструментами я очень дорожил. И больше у меня ничего не было. В комнате таверны хоть был замок, на который ты мог закрыть свою комнатушку. Хоть какая-то уверенность, тут же, все было нараспашку. Заходи кто хочешь, бери что хочешь. И попробуй потом, найди. Да просто соседские дети могли залезть из любопытства. А таскать повсюду свой объёмный чемодан мне отчаянно не хотелось. Но видно почувствовав, что именно я хочу спросить, он уверенно мне сказал.
— Не переживай Дарий, твои вещи никто не тронет. Хоть мы все тут бедняки, у нас в общине не принято брать чужое. В других общинах часто такое бывает. У нас нет. Если ты берешь чужое, тебя выгоняют.
Иви мило улыбнулась глядя на меня, нянча на руках дочку, завернутую в не крашеное одеяло из мягкой овечьей шерсти.
— Не переживай Дарий. Я присмотрю за твоими вещами. Никто их не тронет.
Старейшиной общины оказался уже совершенно седой мужчина, с немного родным именем Витале. Но все его называли просто Старейшина. Хоть он и был уже возрасте, двигался он на удивление плавно. Так двигаются молодые, полные сил и энергии парни. Но самое главное в нем, это были его карие глаза. Удивительно живые и яркие, в них четко читался ум и недюжий жизненный опыт. Всклокоченная седая борода свисала с его заостренного подбородка. Он устало мне улыбнулся, обнажив заметно выступающие вперед зубы. При улыбке глаза его щурились, придавая ему хитрый вид.
Общиной тут называют группу беженцев, обычно изначально это целая деревня. Снявшаяся с насиженного места в поисках спасения от того или иного бедствия прибывала в город. Потом община меняется, сливаясь с другими такими же группами бедолаг, или как наша в частности, впитывая в себя другие. Сколько именно общин в Райлегге, по моему не знает даже Всевидящий. Иногда между общинами вспыхивали конфликты на той или иной почве. Но в большинстве случаев всегда решали мирно. Потому что другого варианта особо нет. Никому другому беженцы были не нужны, их считай бросили на произвол судьбы, просто мирясь с их присутствием. По правам они были чуть лучше рабов. Никакая стража сюда не заходила никогда. По сути это было своеобразное гетто. И если что, всегда решали между собой. Старейшина данной общины был раньше старейшиной деревни. Уже как лет семь, они прибились спасаясь так же как и моя родная деревня от работорговцев, только жили они раньше на побережье.
Старейшина был опытным и справедливым руководителем. Он часто выступал в спорах судьей между людьми, и его решения практически никогда не оспаривались и были справедливы. За это он пользовался безграничным доверием и уважением людей как у себя в общине, так и в других. На нем лежала большая ответственность за своих людей. По сути он работал руководителем на общественных началах. И никакой платы или привилегий за эту должность в принципе не предусматривалось. Он постоянно решал вопросы связанные с пропитанием и водой, строительными материалами. Чистая вода в трущобах была огромной редкостью и достать ее было сложно. За ней отряжались целые караваны. Именно к нему обращались люди, которые не могли сами решить тот или иной вопрос. Пожилые или одинокие женщины, которые не могли починить свое прохудившееся жилище. Или они совсем голодали. Со всеми этими мелочными на первый взгляд, но важными в повседневной жизни вещами, все шли к нему. Он отряжал свободных людей помочь нуждающимся, за это прося их помочь чем то другим. Посидеть с детьми например, пока их родители пропадали на работе, или связать одежду для тех у кого она прохудилась. Он целыми днями проводил в общине, решая вопросы то тут, то там, и я очень сильно сомневаюсь, что у него были выходные.
Да вообще, взаимопомощь, являлась той соломинкой, за которую и держались все сбившиеся в кучу беженцы, помогая друг другу именно в той небольшой и казалось бы незначительной возможности, именно которой и не хватает, чтобы выжить в суровом окружающем мире. Подобная бескорыстная помощь в немалой мере служила основой существования общины в трущобах; обыденная и порой незначительная, она способствовала общему выживанию. Когда соседские дети плакали, люди успокаивали их, как своих собственных, поправляли покосившуюся доску на крыше, проходя мимо, или затягивали ослабший узел веревки, которая скрепляла строение. Они помогали друг другу, не ожидая, когда об этом попросят, как будто были членами одного племени или большой семьи.
В основной части это были люди работящие и порядочные. Крестьяне, лесорубы и пахари. Так что такого разгула разбоя, что был совсем рядом в Нижнем городе, тут невозможно было даже и представить. Люди просто выгоняли тех кто отказывался жить по негласным правилам. Да и позже я смог убедиться, что преступная братия все как один гедонисты и все это с их точки зрения, абсолютно бессмысленно. Они тянулись к себе подобным, отказываясь заниматься общественно полезным трудом на благо общества. Это был как индикатор, точно показывающий насколько гнилое нутро человека. Только желающие если туда уходили, ища более легкого заработка и разгульной жизни. Назад уже их не принимали. Крестьяне и рабочий люд все-таки инстинктивно не любили бандитов. Отождествляя их с теми, из-за кого они и оказались в таком положении. Это все естественно знали в магистрате. Именно поэтому, терпели и мирились с трущобами, раскинувшимися вокруг стен города, помогая им в тех или иных вопросах. И если магистрат даже просто заподозрит, что трущобы превратились в очередной рассадник преступности, полагаю, что они даже и думать не станут, просто сметут их солдатами и весь вопрос.
Естественно такой проверке подвергли и меня. Когда старейшина узнал, что я лекарь, он очень обрадовался. На все трущобы было всего пятеро человек, кто хоть как то мог помочь. Причем трое, это были бабки повитухи, которые могли принять роды и наложить мази при порезах укусах или ожогах. Один бывший солдат который немного разбирался в ранах и недоучка, бывший подмастерье лекаря, который так же как я бегал за пивом. В общем получалось что я был один, на огромное скопление людей. Так что меня покормили вкусными тушеными овощами с рыбой. И я пошел к себе в “апартаменты” готовиться к приему больных. Основными проблемами тут были укусы крыс и собак, ожоги, больные зубы, переломы, и различные травмы. Которые люди получали на тяжелой работе. Я старался помочь всем как мог, теми скромными средствами которыми располагал. А если не мог, записывал на клочках бумаги, что им требуется купить. Пустив на это дело блокнот мейстера Хоннекера. Так и прошел мой первый рабочий день. И уже поздно вечером, я был совершенно без сил из-за бессонной ночи и тяжелого дня. Сидя у костра под холодным, еле пробивающимся из под набежавших облаков серебряным светом луны, занявшей центральное место на небосводе, вместе с соседями за нехитрым, но вкусным ужином, я подумал, что все сложилось гораздо лучше, чем я бы мог ожидать. Мне нравились все эти люди, их простой и бесхитростный быт. Они умудрялись оставаться людьми в полном жестокости мире.