Мать. Ты что-нибудь предпринял?
Леонид. Я ей за щеку проспиртованный тампон положил. Пусть посидит. Конечно, лучше бы грамм сто внутрь.
Юлия (ласково). Баломут (уходит).
Леонид. А вообще, пасть у этой девочки, как у тигрицы. (Задумчиво.) Где я ее видел?
Мать. Это Женя, из соседнего подъезда. Мы с ее мамой в приятельских отношениях.
Леонид. Да, я уже слышал. Мама, я заметил, когда у женщин смешанные имена, в них развивается что-то хищное.
Слышется голос Юлии с кухни.
Юлия (зовет). Мама, иди скорее, мы про тесто забыли.
Мать (ворчит). Ничего не забыли. Как что, так мы. (Уходит)
Леонид подходит к столу, наливает рюмочку коньяка, собирается выпить. Раздается звонок в дверь. Леонид открывает дверь. На пороге мрачный человек в старом зимнем пальто.
Почтальон. Шнейдерманы тут живут?
Леонид. Да, живут, а в чем дело? (Смущенно сдирает тюбетейку.)
Почтальон. Вам телеграмма... международная, из Израиля (делает ударение на втором "и"). Распишитесь (протягивает замусоленный клочок бумаги).
Леонид. Пройдемте к столу.
Почтальон, поеживаясь, проходит к столу. Пока Леонид подписывает, оглядывается вокруг.
Леонид. Не пишет.
Почтальон. Конечно, не пишет, такой мороз, ты дыхни на нее, (Леонид дышит на ручку) во, во, сильнее.
Почтальон продолжает осматриваться.
Почтальон. Значить, съезжаете.
Леонид (раздраженно). Да.
Почтальон. Навсегда.
Леонид. Да.
Почтальон. А квартера как же?
Леонид борется с ручкой.
Почтальон. Ну-ну, сбегаете, значить.
Леонид (наконец подписыват, протягивает бумагу). Где телеграмма?
Почтальон. Нате. (Отдает и выжидательно смотрит на Леонида).
Леонид роется в кармане, протягивает трешку.
Почтальон (усмехнувшись). От крыс не беру. (Круто поворачивается и уходит, хлопнув дверью).
Леонид, остолбенев, стоит среди комнаты. Появляется мать с очередным блюдом.
Мать. Кто это был?
Леонид (Подбегает к двери, ударяя кулаком). Сволочи, мразь, варвары.
Мать ставит на стол блюдо. Подходит к сыну, пытается обнять.
Мать. Что случилось?
Леонид. Мразь, ненавижу.
Мать. Успокойся.
Леонид. Ни дня, понимаешь, ни дня здесь оставаться нельзя! Они нас ненавидят.
Мать. Перестань, успокойся, кто, кто нас ненавидит?
Леонид. Они, все.
Мать. Да, кто это был?
Леонид (безнадежно машет рукой). А, черт с ним! (Замечает телеграмму.) Вот телеграмма (рассматривает) от Моисея. (Протягивает матери).
Мать (читает вслух). Джулия, Мама, Лео. Поздравляю с визой. Жду. Целую. Ваш Мойша. (Растерянно опускает руки. Плачет.)
Леонид (подходит к матери, обнимает). Мама, не плачь, не смей. Я знаю, все наладится, там все наладится.
Мать. Абрам Иосич никогда бы не согласился уехать. Он был патриотом.
Леонид. Да брось, тогда они все были патриотами-интернационалистами.
Мать. Он любил эту страну.
Леонид. На это я скажу: "ха-ха"! Какую страну, позволь, мамочка, где она, страна? Держава? (Подходит к столу, выпивает рюмку.) Все трещит по швам, и скоро начнут искать крайнего. Ты знаешь, что он, этот почтальон, сказал мне? Он назвал нас крысами. Мама, мы для них - крысы, мерзкие, вонючие жиды, ему плевать, что отец положил жизнь за это мурло...
Мать (сквозь слезы). Перестань, все не так, все сложнее...
Леонид. Нет, все просто, понимаешь, все просто, как лабораторный анализ крови. Я раньше смеялся, не верил, что какой-то там химический состав жидкости красного цвета может серьезно что-то определять. Мы все были лысенковцами. Мы думали - главное уход и увлажение почвы. Но ведь это же глупость, чепуха, ветвистая пшеница. Сколько ни поливай огурец, он помидором не станет. Все дело в том, что мы разные. Понимаешь, раз-ны-е. Мы жуки в этом растревоженном муравейнике.