— Я же уже согласилась, — она упрямо склонила голову.
Йохан откинулся на спинку стула и принялся раскачиваться на задних ножках. Улыбнулся странной улыбкой, которой Кира у него раньше не видела.
— Столько сопротивления, — заметил он. — Правило только одно: я говорю, ты делаешь. Либо ты участвуешь, либо нет. Никаких споров и промежуточных решений.
— А если ты прикажешь мне убивать людей? Что за ерунда.
Он пожал плечами.
— Ты можешь отказаться в любой момент.
— Но тогда всё закончится?
Он с грохотом поставил стул и наклонился к ней.
— Ты не хочешь убивать людей? Или ты не хочешь, чтобы игра кончалась?
Она медленно провела языком по губам. Вся её жизнь была подчинена её же правилам и последовательностям. Она привыкла полагаться на свой здравый смысл. То, что предлагал Йохан, — новые знания, новые правила — манили её. Но вместе с тем пугали.
Она попыталась прочитать, о чём он думает, но перед ней тут же упал блок. Кира в удивлении отпрянула. Она так привыкла их общению на всех уровнях, что даже предположить не могла, что Йохан был способен закрыть ей вход куда-то.
— Что ты чувствуешь? — прошипел он.
— Замешательство, — ответила она так же словами, не понимая, зачем это нужно. — И злость.
— Хорошо, — он был доволен. Она посмотрела на него с плохо скрываемой яростью. Но он видел, что за этой злостью плещется азарт, который она понимает не хуже него. Они молча смотрели друг на друга.
— И что теперь? — не выдержала первой Кира.
— Тебе всё ещё надо сказать, — Йохан вертел чашку кофе, не отрывая взгляд от её глаз. — Скажи, что ты — моя. Что готова делать всё, что я скажу, и так, как я скажу. Своей воли в этих вопросах у тебя нет и быть не может.
— Но я могу прервать игру в любой момент? — уточнила Кира.
— У тебя такое право есть, — кивнул Йохан. — Но вот сможешь ли ты, я не знаю.
— Зачем ты это делаешь? — она прищурилась. — Понятно же уже, что я согласна. С самого начала было понятно.
— Затем, что могу.
Кира опять облизнулась. Сухой язык неприятно зашуршал по сухим губам.
— Я — твоя, — её голос сел, но она продолжила говорить. Слова вылетали всё быстрее и легче. — Я готова делать всё, что ты скажешь, и так, как ты скажешь. Своей воли в этих вопросах у меня нет и быть не может.
— Умница, — его улыбка стала мягкой и по-настоящему тёплой. За этой теплотой плескалась тьма. Что таилось в ней, Кира не знала. Она закрыла глаза и поняла, что плачет. — Что ты чувствуешь сейчас?
— Облегчение, — прошептала она.
— Хорошая моя, — сказал он мягко, но у Киры внутри всё сжалось. Ей показалось, что его пальцы сомкнулись на её позвоночнике. Что он держит её мягко… пока она хорошая. И делает то, что он говорит. Стоит ей не подчиниться — и хватка превратится в кулак, разламывающий кости. — Идём, — он протянул ей руку. Она с сомнением посмотрела на его ладонь. — Я говорю — ты подчиняешься, — напомнил он. — Почему ты продолжаешь сомневаться уже после того, как согласилась на всё?
Она уцепилась за его руку. В конце концов, он прав. Контракт заключен. Да, они не подписали его кровью — но кого волнуют эти анахронизмы. В их мире слова имели силу и значение. Кира проследовала за ним.
Они пришли в небольшую уютную кальянную, спрятанную во дворе. Официант протянул им меню. Кира отрицательно покачала головой.
— Мужчина закажет обоим.
Йохан оценивающе посмотрел на неё. «Красиво», — уловила она.
Он сделал заказ: чай чёрный, без бергамота, без сахара с лимоном обоим и лёгкий кальян — вытянул ноги и прикрыл глаза. Кира какое-то время ждала, что будет дальше, потом тоже постепенно расслабилась.
Заказ принесли. Йохан сам раскурил кальян, сделал несколько затяжек и протянул Кире. Она обхватила мундштук губами и втянула дым, пахнущий сладким печеньем и какими-то ягодами. Йохан вставил ей в уши наушники, закрыл ладонью её глаза и включил музыку.
Кира узнала «Зиму» Вивальди с первых аккордов. Йохан подтолкнул её руку с кальяном, и она затянулась. Он обхватил её голень обеими ладонями и замер. Кира курила и слушала музыку.
Запах дыма постепенно раскрывался и менялся. Печеньки ушли, уступив место каким-то духам, слишком резким, на вкус Киры. Ягоды растаяли и превратились… в запах вентиляции метро. Кира распахнула глаза и изумлённо оглянулась.
Она стояла в центре вестибюля на Киевской. Йохан сидел на стуле, зажав между ног виолончель, и водил смычком по струнам, не спуская взгляд с Киры. Мимо сновали люди, кто-то останавливался послушать. Постепенно вокруг них образовалась толпа.
Кира обнаружила, что держит в руках пиратскую шляпу.
Музыка набирала обороты. Кира оглянулась, изучая лица слушателей. Какие-то она видела в самых мелких деталях: морщинки у глаз, седые волоски в бровях, сломанные уши, застрявшая между зубами зелень. Какие-то были закрыты разными предметами, будто сошедшими с полотен Магритта: яблоки, букеты цветов, цилиндры. По ним Кира лишь скользнула взглядом — они её не интересовали. Музыка набирала обороты, приближаясь к первой кульминации. Кира вдруг поняла, что надо делать.
Она встряхнула шляпу и подошла к первому мужчине, чьё лицо она видела.
Он протянул купюру. В тот момент, когда его рука коснулась шляпы, Кира увидела всю его жизнь, будто бы кто-то промотал фильм на высокой скорости перед её глазами.
Его звали Вадим, его мать мечтала стать шахматисткой, поэтому отдала его в шахматную школу. С пяти лет он только и делал, что учил гамбиты и комбинации. Он участвовал в турнирах, к двадцати пяти годам у него была коллекция кубков и медалей, и ему казалось, что вся жизнь — шахматная партия, в которой он раз за разом проигрывает. Он побеждал в турнирах, и каждая такая победа была его поражением. Он не мог перестать играть.
— Ты куда? — спросила мать.
— На день рождения.
— У тебя завтра турнир. Ты изучил все его партии? — Она стояла посреди коридора, перегородив ему выход.
— Ма, у меня с ним уже было несколько встреч.
— Да, и последняя чуть было не закончилась ничьёй. Ты хочешь повторения этого позора? На день рождения он собрался. С шалавами и алкоголем. Чего ты встал? Иди! Ты же самый гениальный, зачем тебе готовиться! В конце концов с равным счётом дальше пройти ты сможешь. Как все это делают, так и ты сделаешь, — она отступила. — Чего ты встал? Иди, я закрою дверь. В отличие от тебя, у меня нет столько времени, чтобы стоять с тобой здесь полвечера!
Кира глубоко вздохнула. Печеньки. Запах метро. Злость. Боль. Страх.
— Благодарю, — кивнула она Вадиму и подошла к молодой девушке, протянула ей деньги и коснулась шляпы.
Даша училась на последнем курсе магистратуры по экономике. Она приехала из Воронежа. Когда ей было пять, отец ушёл из семьи. Мать снова вышла замуж, когда ей было семь. Новый папочка оказался очень добрым, ей повезло. Он водил её в парк и покупал мороженое, взяв обещание, что она ничего не скажет маме. По вечерам они смотрели кино. Она сидела у него на ручках. Он гладил её, ей было смешно и приятно. Папочке тоже приятно, она знала.
Когда ей было десять, мама уехала в командировку. Папочка гладил её, как обычно. Когда он добрался до трусиков, ей вдруг стало стыдно, и она попыталась уйти. Но папочка очень крепко держал её. Она попыталась вырваться.
— Тебе же нравится, когда я тебя глажу? — спросил он.