-- Как это?
-- Ты ж хотел тела.
-- Не понимаю.
-- Ты что, котик, с неба свалился?
-- Хороший вопрос...
Долорес покрутила старенькое радио, нашла подходящую рок-группу и закачалась в такт музыке, возвращаясь в мир, где все разумно и понятно. Она поводила бедрами (что, с ее точки зрения, выглядело крайне возбуждающе), дергалась в такт перестуку барабанов и близко к сердцу принимала текст, состоявший из одной-единственной, без конца повторяемой фразы непонятно на каком языке.
Мистер Смит наблюдал за танцем через полуприкрытые веки. Долорес отрабатывала свой обычный номер, готовясь перейти от монотонного ритма музыки к монотонному ритму секса, а Смит все глубже увязал в вязком болоте скуки.
Приплясывая, девица расстегнула мини-юбку, и та послушно скользнула к ее ногам. Однако изящно переступить через тряпку, не нарушая ритма, оказалось непросто -- Долорес зацепилась длиннющим каблуком и чуть не грохнулась. Смит на миг оживился, но танцовщица удержалась на ногах, и взгляд зрителя снова померк. Далее Долорес расстегнула лиф и выпустила на волю груди, немедленно принявшие положенную им по природе форму -- они словно ожили и закачались в собственном ритме.
Внимание мистера Смита привлекли главным образом борозды, оставленные на коже бюстгальтером.
Долорес скатала сетчатые чулки и спустила трусики, для чего ей пришлось перемежать танец различными малограциозными телодвижениями. Явление прелестей Долорес во всем их надменном великолепии не слишком заинтересовало клюющего носом Смита. Последним, что зафиксировал его угасающий взор, была мудреная траектория резинки на талии и ягодицах танцовщицы, очень похожая на след проползшей сороконожки.
Когда Смит разомкнул очи, радио уже не грохотало, а едва слышно потре-
скивало. Оглядевшись по сторонам, искатель удовольствий вдруг сообразил, что вид обнаженного женского тела совершил чудо -- впервые была прервана многовековая бессонница. Смит порылся в карманах и не нашел там ни единой купюры. В ярости он выскочил в коридор, сбежал по лестнице -- никого. Нелюбопытного субъекта с ключами тоже как ветром сдуло. Лампа на его столике, и та погасла.
На улице занимался рассвет, тротуары почти опустели. Смит помчался назад, ко входу в "Оскал Уайльда", но не обнаружил Долорес и там. Зато на ее месте терпеливо ждал Старик, седовласый, седобородый, все в той же белой тоге. У его ног стояли два маленьких чемодана.
-- Как ты меня нашел? -- пропыхтел Смит.
-- Ты же сам назначил место встречи, забыл? Я заказал номер в гостинице -- тут неподалеку, за углом. Называется "Башня слоновой кости". Не самая уютная, но ведь мы на Землю не отдыхать явились.
-- Это уж точно, -- злобно буркнул мистер Смит и осторожно спросил: -- Ты не наводил обо мне справки в "Оскале"?
-- Нет. Решил, что разумнее этого не делать.
-- Временами ты меня просто поражаешь.
-- Тут поражаться нечему. Ведь я достаточно хорошо тебя знаю.
-- А зачем тебе два чемодана?
-- Один мне, другой тебе. Ведь свой багаж ты, похоже, потерял.
-- И не только багаж, -- всхлипнул Смит. -- Пропали все мои деньги! Их украли! Гнусно украли!
Старик тяжко вздохнул, порылся в кармане, извлек пачку иен.
-- Ну уж нет, хватит! -- плаксиво взмолился Смит. -- Японец из меня получается препаршивый.
Терпение Старика было на исходе. Он насупился, сосредоточился вновь и выгреб из кармана ком бумажек другого цвета.
-- Эти лучше?
-- Швейцарские франки, -- констатировал Смит. -- Ты настоящий друг. Простишь ли ты меня? -- И опять хлюпнул носом.
-- Не знаю, но попытаюсь. Однако тащить твой чемодан я в любом случае не намерен. Бери его и следуй за мной.
x x x
"Башня слоновой кости" не относилась к разряду гостиниц, где в одном номере селят только близких родственников. Поэтому Старик и мистер Смит беспрепятственно обосновались вдвоем в жуткой конуре, тусклое освещение которой с лихвой компенсировалось нервным сиянием заоконного неона. Прямо за стеклом красовалась пожарная лестница, ее тень пролегала на волглых обоях интересным геометрическим узором. Болезненный свет пробуждающегося дня лишь усиливал общее впечатление бесприютности.
-- Возьми себя в руки, успокойся, -- увещевал Старик мистера Смита, который попеременно то всхлипывал от обиды, совсем по-детски, то вдруг вскипал праведным гневом. -- Ничего не поделаешь. Мы с тобой не ведаем сна, а людям необходимо отдыхать после трудов дневных, для чего и создана ночь. Нам с тобой ежесуточный переход от света к тьме и обратно представляется тяжким испытанием, но нужно смириться. Таков был мой проект, и его изменение повлекло бы за собой нарушение всего экологического баланса. Терпение, друг мой.
-- О Господи, -- заворчал мистер Смит, -- ты разговариваешь совсем как эти твои епископы -- сплошь общие места да банальности. Неужто ты думаешь, что купальщики из "Оскала Уайльда" почитают заведенный тобою распорядок? Эти
педерасты с наступлением дня укладываются в постель, отключают телефон, глаза прикрывают повязкой, уши затыкают заглушками и мирно дрыхнут под журчание электронного водопада. Сейчас не средние века, когда единственной альтернативой ночной тьме были свечи, а дневному свету -- шторы. Человек теперь может предаваться пороку в любое время суток, лишь бы настроение было подходящим. Чтобы работал электроприбор, люди втыкают его в розетку. Точно так же тыкаются они друг в друга частями своих тел, чтобы урвать кусочек блаженства, а потом отлеживаться кверху пузом, сыто похрюкивая и попукивая, перекидываясь бессмысленными словами, отхлебывая из бокала пузырящийся эликсир и затягиваясь ментоловой сигаретой с пониженным содержанием никотина.
-- И все же есть люди, относящиеся к акту зачатия с должным пиететом, -- возразил Старик.
-- Есть, есть, такие всегда находятся, -- отмахнулся Смит. -- Но тех, других, подавляющее большинство. Ты все еще носишься со своим великим проектом, а ведь это давно уже не проект, а реальность. И люди успели изучить, как она устроена. Инструкция по эксплуатации им уже не нужна. Выкинули они давным-давно твою инструкцию вместе с оберточной бумагой! Поэтому мы сюда и вернулись, правильно? Чтобы сопоставить практику с теорией, так? Ты ведь хотел проверить, как приспособилось человечество к жизни на планете Земля. По-моему, именно в этом состоял твой замысел. Взглянуть правде в глаза. И будь что будет. А?
Старик улыбчиво ответил:
-- Ну разумеется. Ты задаешь риторический вопрос, не требующий ответа. -- Тут он назидательно сдвинул брови. -- Выслушай меня внимательно, без легкомысленных реплик и неуместного остроумия. Я знаю, оно тебе свойственно, но бывают моменты, когда следует подавлять в себе жажду развлечений, ибо суемудрие уводит в сторону от обсуждаемого предмета. -- Старик выдержал паузу и в той же неспешной, рассудительной манере продолжил: -- Видишь ли, конечно, очень мило существовать этаким бесплотным духом, вездесущей субстанцией, оживляющей пейзаж то сполохом солнечного сияния, то скорбной просинью дождя, а по временам с отточенной тысячелетиями магической утонченностью разыгрывать эффектные спектакли стихийных бедствий. Но внезапно я осознал, что, если я хочу воскресить в памяти картину некогда рисовавшегося мне земного жизнеустройства, необходимо вновь заключить себя в рамки человеческого облика. Ограничения, налагаемые смертной плотью, -- вот что мне нужно: неумение летать без самолета, мчаться по дороге без автомобиля, взмывать вверх без лифта, разговаривать с другим концом Земли без телефона! Все эти штучки человек изобрел, чтобы казаться самому себе Богом. Блестящие изобретения, особенно если учесть, что я не оставлял людям никаких подсказок. Когда я последний раз видел человека, он тоже пытался летать -- прыгал с обрыва, отчаянно махая руками. Один летун разбивался -- сразу же находился другой, и упорство это было неиссякаемым. Долгие века человек кряхтел, тщась найти лошади менее норовистую замену. Он подчинил своей воле металлы и нефтепродукты и ныне, благодаря упрямству да еще некоему таинственному свойству, именуемому интеллектом, научился многому, что прежде умел только я. Человек может, хитроумно используя логику бытия, даже из голых абстракций выводить законы и исчислять закономерности. Меня восхищают успехи младенца, который еще совсем недавно тянулся слабыми ручонками к расплывчатым и непонятным предметам окружавшего его мира. Ныне человек может за несколько секунд связаться с противоположным концом планеты. Правда, в этом межконтинентальном разговоре он не скажет ничего принципиально нового по сравнению с эпохой, когда дальность коммуникации определялась зычностью голоса, но не будем слишком строги. Мудрость приобретается куда медленнее, чем научное знание.
-- Ты вечно на все смотришь с радужной стороны, -- проскрипел мистер Смит.
-- Наверно, так и должно быть: добродетель почему-то всегда неразлучна с оптимизмом. Лакировка действительности -- профессиональное заболевание всех попов, оно меня безумно бесит. Неужели все вы не видите, как деградировал порок? Он стал механическим, холодным. Никогда не забуду, как эта выпукло-вогнутая шлюха зачитывала мне свой вульгарный каталог радостей плоти, призванный распалить сладострастие тупого обывателя. К чему плотский грех, если его порождает не огонь безрассудства, безрассудства необузданного и в то же время тщательно контролируемого? Если уж хлещешь кнутом, делай это самозабвенно, дохлестываясь до самых врат Смерти, как божественный маркиз де Сад! Если хочешь страдания, страдай не понарошку, а как истинный великомученик! Если обожаешь трахаться, делай это как великий Казанова!
-- Казанова не делал, а выдумывал, -- вставил Старик.
-- Ну, значит, я выбрал неудачный пример. Ты ведь понял, что я хочу сказать. У страсти только одна цена -- отдать ей всего себя. Лишь подмоченные страстишки могут выставляться на продажу, а они похожи на подлинный товар еще меньше, чем твои доллары похожи на настоящие. Однако люди считают, что плотские утехи -- вполне нормальное платежное средство!
-- Только в том случае, если платят за эти утехи нормальными долларами, -- озорно покосился на собеседника Старик, но продолжил уже серьезнее: -- Мы с тобой пока выяснили о людях так мало, что я не вижу смысла обмениваться впечатлениями. Судя по всему, ты осведомлен лучше меня, благодаря старательному штудированию этих твоих помоечных газет. Но наверняка есть более эффективный способ держать руку на пульсе человечества.
-- Само собой, -- кивнул Смит и показал на какой-то ящик, стоявший в углу комнаты.
-- Что это?
-- Телевизор. В аэропорту, в зале ожидания, я наблюдал такую сцену. Отец и маленький сын ссорились, тыча в кнопки. Папа хотел смотреть футбол, а малыш
-- что-то другое. Не знаю, чем закончился спор, -- объявили посадку на мой рейс.
-- А как эта штука работает?
Несмотря на прочувствованный панегирик в защиту страсти, мистер Смит имел природный талант к технике -- не то что Старик, чьи мысли обычно парили в более высоких, удаленных от всего земного сферах. Смит в два счета освоил нехитрую науку, и на экране появился супермаркет, где целая орава уже не очень молодых людей с длинными волосами и в престранных повязках на головах палила куда ни попадя из всех видов оружия. Одной женщине пулеметной очередью снесло полголовы, потом свинцовый ливень настиг некоего гражданина, нагруженного покупками: покупки покрылись черными дырками, гражданин -- красными. Далее эта впечатляющая сцена была повторена, но уже в замедленном хореографическом темпе, с неправдоподобно разлетающимися во все стороны брызгами крови, а за кадром гнусненько подтренькивал джазовый оркестрик, в котором лидировало расстроенное (в тон печальным событиям) фортепьяно.
Когда побоище закончилось и на полу сломанными куклами раскинулись погубленные покупатели и продавцы, злодеи в повязках принялись наваливать товар в тележки. Переезжать колесиками через трупы оказалось не так-то просто, поэтому душегубы грязно ругались, плевались и орали что-то невнятное -- в общем, выражали неудовольствие.