-- Какое? -- раздражился Старик, считая, что мистеру Смиту в его жалком состоянии можно было бы обойтись и без умничанья.
-- Мне кажется, будет эффективнее, если ты поговоришь с ними не по-польски, а по-японски.
-- Я заговорил по-польски? Старею. И Старик перешел на японский собачий:
-- Вам очень хочется спать... Видеть сны о косточках... Внимательные глаза один за другим закрылись.
-- Вам снится, что в дом пробрались чужие...
Акиты нервно задергали всеми шестнадцатью лапами.
-- А вы их ка-ак цапнете за лодыжку...
Ощерились четыре клыкастые пасти, на мохнатых мордах выступила пена.
-- Ну вот... а теперь можно спокойно спать... спать... Псы погрузились в глубокий сон.
-- А они не проснутся до нашего возвращения?
-- Не проснутся. Идем.
Когда на пороге появились двое незнакомцев, в доме началась настоящая паника -- заметались какие-то уменьшенного размера женщины, по-средневековому закланялись, бормоча извинения, суетливые молодые люди.
-- Мацуяма-сан? -- обронил мистер Смит с высокомерием самурая, принесшего вызов на дуэль.
Челядь расступилась, словно воды морские, и пропустила компаньонов внутрь. Комнат в доме оказалось на удивление много, причем все были похожи друг на друга: голые стены, низкие столики, кое-где -- свернутые одеяла.
В самой дальней из комнат обнаружился старичок, сидевший на диковинном сиденье -- большой подушке с плетеной спинкой. Старичок был совсем древний, его усохшее, морщинистое личико разительно контрастировало с массивным, лысым черепом, где кожа напоминала гладкую поверхность барабана. Такая неравномерность натяжения кожного покрова, очевидно, доставляла Мацуяме-сан известные трудности: рот его был перманентно полуоткрыт, в уголке поблескивала слюна. Когда приходилось говорить, старичок произносил слова медленно и неуверенно, с натужным причмокиванием. Глаза (впрочем, обычно зажмуренные) были неопределенно-глиняного цвета и казались двумя узенькими шрамами. Несколько седых волосков обрамляли лысину сиротливыми травинками на берегу пруда.
-- Мацуяма-сан? -- вновь произнес мистер Смит. Едва заметный кивок.
Мистер Смит опустился на корточки и жестом предложил Старику сделать то же самое, однако тот предпочел сесть на пол.
-- Мы -- друзья. Приехали издалека, -- громко сообщил мистер Смит, резонно предположив, что старичок глух как пень.
Мацуяма-сан поднял узловатый палец, что означало: сейчас буду говорить, а вы уж решайте сами, слушать меня или нет. С иностранцами старичок говорил по-английски, с собаками и слугами -- по-японски.
-- Я видел, как вы обошлись с моими акитами.
-- Видели? Каким же образом? -- прокричал мистер Смит.
Высохший палец ткнул в какую-то кнопку на обширном пульте, и одна из бамбуковых стен уползла в потолок, обнажив целую когорту телевизоров -- их тут было по меньшей мере штук сорок, и каждый показывал какой-нибудь завод или цех. На самом крайнем экране светилась знакомая подворотня с мирно спящими собаками.
-- Сильный препарат.
-- Это не препарат, -- ответил мистер Смит, -- а самое настоящее чудо Господа Бога.
Мацуяму-сан эти слова несказанно развеселили, и он затрясся в беззвучном смехе.
-- Что тут смешного?
-- Бог.
Старик принял вид оскорбленного достоинства, а хозяин дома непостижимым образом внезапно перешел от веселости к ярости. Он злобно ткнул пальцем в другую кнопку -- в комнату, низко кланяясь, вошел молодой человек в кимоно. Мацуяма-сан показал ему три пальца, потом еще два.
-- Тридцать второй экран, -- шепотом повторил секретарь и издал неповторимо японский звук, выражавший гипертрофированное неодобрение и более всего похожий на приглушенное гудение тромбона в нижнем регистре.
-- Что случилось? -- поинтересовался мистер Смит.
Молодой человек посмотрел на Мацуяму-сан -- можно ли ответить. Разрешение было дано -- таким микроскопическим кивком, что заметить его мог только человек привычный.
-- На заводе номер тридцать два, в префектуре Яматори, где компания производит турбины для подводных лодок и электронные синтезаторы, две минуты назад закончился обеденный перерыв, а кое-кто из служащих до сих пор смеется.
Секретарь взял телефонную трубку и нажал две кнопочки -- очевидно, линия была прямой. Произнеся несколько отрывистых, сердитых фраз, молодой чело-
век вновь устремил взгляд на экран номер тридцать два. Работницы расходились по рабочим местам. Мацуяма-сан повернул рычажок, чтобы включить звук. Появился начальник, выкликнул по бумажке два имени и принялся отчитывать виновниц, которые замерли на месте, низко кланяясь и чуть не плача. Все это было похоже на сцену наказания в каком-то зловещем детском саду.
-- Что происходит? -- спросил любопытный мистер Смит.
-- Сотрудниц клавишного сектора синтезаторного цеха наказывают за смех после окончания перерыва.
-- И какое наказание?
-- Штраф. Половина недельной зарплаты. Если повторится еще раз, будут уволены. А если будут уволены, то не смогут найти работы ни в одной солидной японской компании в течение пяти лет. Такое соглашение подписали крупнейшие корпорации по инициативе господина Мацуямы, который владеет крупнейшей из крупнейших корпораций.
-- Такая страшная кара за хихиканье после окончания перерыва?
-- И за хихиканье до начала перерыва тоже.
-- Ну, а во время перерыва хихикать можно?
-- На то он и перерыв, чтобы отхихикаться.
-- Тяжело, наверно, приходится неисправимым хохотушкам. Этого замечания Мацуяма-сан, судя по всему, не понял и решил не полагаться на клеврета -- внести собственную лепту в разъяснение:
-- Мацуяма-сан дает работу двум миллионам человек, -- сказал он о себе в третьем лице и показал два пальца.
-- Не может быть! -- ахнул Старик.
-- Так вы -- Бог?
-- Бог.
Японец игриво хмыкнул и поднял палец.
-- А меня зовут Смит! -- крикнул мистер Смит.