Тигрица бесшумно кралась, пригнув морду к самой земле, -- видимо, готовилась к финальному прыжку.
Старик поднялся.
-- Нет! Не оставляй меня! -- взвыл мистер Смит, вцепившись в край его тоги. Тигрица замерла на месте и возбужденно заморгала -- скрежещущий звук определенно вызывал у нее повышенное слюноотделение.
-- Закрой рот и больше не вопи, -- приказал Старик, простер ладонь и стал делать ею в воздухе ласкающие движения. Тигрица перевернулась на спину, раскинула лапы и недвусмысленно дала понять, что ей нужно почесать живот.
Компаньоны уходили вдаль по узкой тропинке, святые старцы махали им вслед, а тонкий, неугасающий голос произносил слова последнего напутствия:
-- Мы увидели великую силу Добра и теперь еще более укрепились в вере, что природа едина и каждая ее частица столь же священна, как целое. Идите, путники, и знайте, что отныне, где бы вы ни были, мы всегда будем неподалеку.
x x x
Первым нарушил молчание Старик. Это произошло примерно полчаса спустя, но мистер Смит по-прежнему держался за его подол.
-- Природа, возможно, и едина. Не стану спорить и насчет того, что ее частицы, равно как и целое, священны. Но меня во всем этом трогательном равновесии смущает одна мысль: тигрята-то остались голодными!
-- Как несостоявшийся тигриный обед позволю себе заметить, что меня подобный исход вполне устраивает.
-- Надеюсь, они нас не слышат.
-- Если, конечно, они не научились читать по губам через линию горизонта.
-- Мы повернуты к ним спиной.
Впереди показалось какое-то селение, которое компаньоны поначалу приняли за маленькую деревеньку, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что это окраина городка. По улице бродили священные коровы. Они мешали движению транспорта, лениво жевали товар, разложенный на прилавках зеленщиков, -- одним словом, вели себя как вдовствующие императрицы, которые уверены, что
им все, то есть абсолютно все дозволено. Только корон на рогах не хватало.
Мистер Смит опасливо косился на бродячих собак, а те поглядывали на него застенчиво и виновато, похожие на небольшие авиабазы блох и зловещего вида мух.
-- Брысь! Фу, какие грязные, -- бормотал мистер Смит и все ближе жался к Старику, стараясь избежать контакта с несчастными псинами, которым все время хотелось почесаться об него, причем с самыми дружелюбными намерениями. Людей на улицах постепенно становилось больше, жаркий день отступал, сменяясь более умеренным вечером. Компаньоны шагали по глиняной мостовой, лавируя между трехколесными автомобильчиками (водители отчаянно дребезжали велосипедными звонками) и священными коровьими лепешками. Внезапно мистер Смит оставил подол Старика в покое и со словами "Подожди секундочку" скрылся в магазине, где торговали всем на свете -- от электровентиляторов до развесного шербета.
Такая неожиданная решительность изрядно встревожила Старика. Если уж Смит преодолел трусость, значит, соблазн оказался нешуточным. Тут Старику пришлось посторониться -- прямо на него перла священная корова. На пресыщенной физиономии этой Марии-Антуанетты было запечатлено бескомпромиссное "Раз у них нет хлеба, пусть едят пирожные". Старик сделал вид, что и так собирался отойти в сторонку (что было неправдой).
В сточной канаве лежал какой-то человек столь ужасающего вида, что по сравнению с ним мистер Смит показался бы настоящим денди. Старик обратился к нищему на урду, но бедолага, покрытый толстой коркой грязи и заросший буйной, много лет не стриженной гривой, ответил ему на чистейшем английском:
-- Не говори со мной на этой кошмарной тарабарщине, приятель. Или на языке ее величества, или вообще никак.
-- Извините. Я думал, вы, хиппи, все давно уже вернулись домой.
-- Куда домой?
-- В Англию.
-- Мой гуру вернулся, а я застрял. Невезуха. Ты не поверишь, дружище, но ведь я был когда-то кинозвездой. Бенедикт Ромэн, слыхал? Псевдоним, конечно. Хотя твое поколение меня вряд ли знает. Я был кумиром подросткового зрителя. Потом решил отдать дань моде -- нашел себе гуру и отправился в Индию постигать мудрость. Платил кучу денег, особенно если учесть, что меня совсем не кормили. Зато пил по-черному. Денежки все тю-тю, даже на обратный билет не осталось. Настоящая трагедия. Так что выручи, подбрось пару рупий, а?
-- Увы. Единственное, чего у меня нет, так это денег, -- сочувственно вздохнул Старик.
-- Все вы так говорите. Ничего, я уже привык. Тут нищему подают, только если он индуист или буддист. А такие, как я, у которых кожа смугла не от природы, а от грязи, хуже неприкасаемых. Особенно если ты верный сын англиканской церкви -- не столько по убеждению, сколько по воспитанию. Ладно, что я могу для тебя сделать, пока я еще жив?
-- Я знаю, это звучит абсурдно, но я ищу гору Эверест.
-- Ты что, собрался на нее залезть в ночной рубашке? На что только люди не идут, лишь бы попасть в Книгу Гиннесса. Безумная идея. В самый раз для нашего чокнутого века. Я бы составил тебе компанию, но дальше лагеря номер один мне не вскарабкаться... Значит, так. Идешь в том же направлении, за городом сворачиваешь направо и дальше все вперед и вперед. Дорогу спрашивать не понадобится -- горы видно издалека. Только не перепутай Эверест с другими пиками, некоторые из них на взгляд кажутся выше.
-- Огромное спасибо.
-- Не за что. Передавай привет родителям, если окажешься в тех краях. Генерал сэр Мэтью и леди Йокселл-Мокселл. Скажи им, что их сына, скорее всего, уже нет среди живых. Бенедикт Ромэн! Не мог же я сниматься в кино под своим настоящим именем -- Робин Йокселл-Мокселл. Да и для сточной канавы как-то не очень. Старика эта скорбная повесть несказанно растрогала. Он решил, что не может бросить в беде падшего, но не утратившего достоинства аристократа. Зачем возвращаться из путешествия на Землю с таким незавидным трофеем, как угрызения совести? Оглядевшись по сторонам, Старик засунул руку поглубже в карман и пролил на бродягу дождь рупий. Тот, дрожа от возбуждения, кинулся подбирать добычу.
-- А еще говорил, что пустой! -- истерически захихикал обездоленный.
-- У меня и в самом деле нет денег. А с этими будьте поосторожней, они фальшивые. Уж я-то знаю, сам их изготовил. Советую для начала потратиться на кусок мыла и ножницы. Это повысит вашу кредитоспособность.
-- А я все видел! -- злобно объявил невесть откуда взявшийся мистер Смит. Под мышкой он держал картонную коробку. -- Значит, для старого друга денег у нас нет, а для чужого дяди -- пожалуйста?
-- Что там у тебя? -- спросил Старик, готовясь к самому худшему.
-- Телевизор. Японский.
-- Ты его одолжил? Но зачем?
-- Затем, что ты мне денег не даешь, вот зачем. И не одолжил, а стибрил, как обычно. Давай поскорей затеряемся в толпе, пока продавец не хватился.
-- Прошу прощения, -- извинился Старик перед бродягой.
-- Ничего, я люблю слушать, как ссорятся педики. Будто на родине побывал.
-- Идем. -- Старик потащил мистера Смита за собой, и компаньоны поспешно удалились с места двойного преступления.
-- Прошу тебя больше не устраивать публичных сцен, -- пилил спутника Старик. -- Видишь, какую ты нам создаешь репутацию,
-- Не нам, а тебе. У меня репутация уже имеется. И потом, я не виноват, что ты пробуждаешь в моей натуре все самое худшее.
-- К чему тебе телевизор? Без антенны он работать не будет, а в твоем невентилируемом жилище антенну не поставишь.
-- Ничего, что-нибудь придумаю. Должен придумать. Пришла пора возвращаться к монотонности рабочих будней, и я уже чувствую, чего мне будет не хватать в первую очередь. Телевизора. Я к нему душой прикипел. Телевидение -- сплошной, бесконечный рекламный ролик моего образа жизни. Тотальное разрушение, коррупция в верхах, беспредельная вульгарность и дивная бессмысленность. Очень жаль, что все это, как говорят люди, туфта. После конца съемок покойники оживают, смывают грим и отправляются домой к женам и любовницам, чтобы отдохнуть перед следующей серией. Однако утешительно, что телевизор смотрят мириады дебилов, и кое-кто из них, вдохновленный этим блевотным кошмаром, пытается претворить его в жизнь. Дебилы выходят из дому и начинают убивать. Дебилы верят, что жизнь такая, какой показана на телеэкране, и хотят быть частицей этой жизни. Человек, лишенный воображения, может воспользоваться воображением коллективным, оно-то и называется телевидением. Если б на свете существовала справедливость, телевидение должно было бы платить мне процент от прибылей за авторские права!
-- Какая досада и какое разочарование, -- произнес Старик, слегка запыхавшийся от быстрой ходьбы, -- что накануне возвращения в свое одинокое царство ты решил вернуться к своим прежним взглядам, стал таким злым и колючим. Подумать только, во время нашего путешествия были моменты, когда я начисто
забывал, кто ты!
-- Вспомнил? То-то, -- повеселел мистер Смит и прижал к груди телевизор, словно мать плаксивого младенца.
Старик замер как вкопанный.
-- Что это?