Никто не говорил, что будет легко. Никто не говорил, что будет невообразимо трудно. Все просто это знали. Не обязательно было произносить что-то вслух, потому что за всё время пребывания людей в нашем поселении, им удалось выработать некий негласный, невербальный способ общения. Хватало одного лишь взгляда, кивка или грустной улыбки. Так мы всегда справлялись с трудностями. Вслух всегда говорилось о мелочах, о чём-то несерьезном и приятном. Дескать, у нас все хорошо, посмотрите, у каждого из нас есть цель в жизни и место в обществе: чем богаты, тем и рады.
Разговаривает в основном молодежь. Взрослые никогда не осуждают нас, потому что на своем опыте убедились — привычка молчать вырабатывается годами. За ужином чаще всего говорится: «Передайте, пожалуйста, миску». Так родители создают видимость нормальности. Или, по крайней мере, очень стараются. Молимся мы про себя, хотя, наверное, молится лишь мой младший брат Тигра. Я всегда смотрела на его усердный шепот и на отстраненные взгляды родителей, и самая первая начинала есть. Часто хотелось спросить: «Кому ты молишься, малыш? Тебя все равно никто не услышит», однако какое право я имею портить ему сказку. Дети верят в это благоговейно, также как в Короля Фестиваля, приносящего подарки, и наше спасение. Хотелось бы, чтобы именно дети стали нашим спасением. Каждое ли поколение думало так же, как и я?
Сам Тигра называет себя «верителем». Ему кажется, что это очень почтительный статус. В рядах пятилетних малышей, скорее всего, так и думают. В конце концов, это, к сожалению, пройдет. Я имею в виду, «верительство». Детям еще разрешают много разговаривать в начальной школе, их как-то нужно учить читать и писать, считать и рассуждать. В средней и старшей школе учитель больше выполняет функцию блюстителя порядка, пока ученики сами читают и пишут короткие работы по пройденному материалу.
Все боятся быть услышанными.
Меня часто оставляют присматривать за малышами, в качестве награды за усердный труд. Папа иногда в шутку спрашивает, кончится ли у меня когда-нибудь заряд батареек. У нас между прочим даже есть парочка. Дедушкин трофей с раскопок. Я очень рада тому, что у меня много сил и энергии. У нас легко найти этому применение.
В поле, например, работают все: от мала до велика. И если нам удастся перекинуться парой слов — то это уже большая удача. Никому не хочется поймать на себе сочувствующий взгляд бабушки Роаны (Это бабушка Ника, но почему-то все называют её бабушкой). Работа почти всегда длится долго, и само собой в голову лезут разные мысли: мне уже не нужно думать о разных техниках полевых работ (или любых других), я все делаю автоматически. Именно поэтому я вкладываю всю свою энергию в работу — так я отгоняю отвлекающие от обыденной жизни вопросы. Очень помогает навык моментального засыпания и быстрого забывания снов. Мне всё это не нужно. Никому это не нужно.
Все боятся много думать.
Однако малыши часто невольно заставляют меня делать обратное. Они не могут не задавать вопросы, они не могут молчать, они ничего не боятся. Каждый раз игра в обычную настолку или крокодила оборачивается расспросами о картинках в старых облезлых журналах, которым место в музее. Расспросами о том, почему им нельзя ходить, где вздумается, даже в пределах поселения. Самое обидное для меня то, что я сама зачастую не знаю ответов на их вопросы. А кто-то знает.
На большие городские праздники мы готовим еду в электрических печах. Так получается намного больше еды, намного быстрее и удобнее. Ветряные мельницы подключены напрямую к печам, но долго работать они не могут: у нас нет ни идеальной проводки, ни хороших мастеров. Однажды подготовка к фестивалю закончилась пожаром, поэтому электричество теперь мы тратим только в особых случаях. В старых книгах и газетах можно прочитать о том, что люди раньше использовали электричество для всего, не только для приготовления пищи! Подумать только, существовали переносные аппараты для коммуникации, тонкие печатные машинки и даже электрические зубные щетки!
Поговаривают, что где-то в городских тайниках находится сундук (или колба, или сейф, или шкатулка — вследствие игры в испорченный телефон часто теряется истинная информация), в котором хранится «что-то» для чрезвычайных ситуаций, таких как нападение, катаклизм…И у каждого жителя существует своя теория на этот счёт. Кто-то считает, что там хранится бесконечный запас батареек (чем они-то могли бы помочь?), кто-то, что оружие массового поражения. Как ни странно, большинство придерживается самой бредовой, бессмысленной и трагической теории: магия. Люди давно плавно начинают сходить с ума…и это кажется совершенно нормальным следствием нашей жизни — вера в сверхъестественное. Нам позволено верить во что угодно, ведь мы не знаем ничего! Удивительный сундук, который поможет нам в случае…нападения?
Когда я все-таки размышляю, то размышляю о том, что мы одни. Что там, за куполом ничего нет. Пустота, разруха, ад? Возможно, мы единственные выжившие после чего-то страшного, что погубило человечество. Возможно, мы находимся в неком подобии библейского ковчега. Возможно, мы совсем не люди, а искусственные интеллекты, за которыми наблюдают, как за животными в зоопарке. Или мы на самом деле являемся людьми, но с какой-то целью нас изолировали от целого мира. Если он вообще есть.
Как быть на сто процентов уверенными, что все написанное в оставшихся у нас книгах, правда? Ведь их мог написать кто угодно, чтобы мы думали, что так и было. Об этом любит говорить Тигра. Частенько он приходит ко мне в кровать, потому что боится спать один, и иногда мы часами обсуждаем устройство поселения. Он слишком любознательный для мальчика его возраста и слишком недоверчивый. Он верит во что-то, чего не может увидеть своими глазами, в некоего Бога, в удивительный мир за стеной, но он не доверяет даже нашим жителям и сотням картинок в библиотеке. Он верит в тот мир, который, скорее всего, создал сам для себя. Ему там спокойно и уютно.
— Хочешь, я покажу его тебе?
— Что покажешь, Тигра? — Он приподнялся на кровати и положил руки на колени.
— Тот мир! За стеной!
— Тише, Тигра, всех разбудишь! Ты не сможешь мне ничего показать, при всем желании… — Мальчик надулся от обиды, но тут же остыл, как обычно бывает у детей, пододвинулся ко мне и прикрыл мне веки своими маленькими ручонками.
— Лежи и слушай. Где-то на границе есть невидимая дверь. Вход внутрь сторожит большой пёс, лабрабор…
— Лабрадор.
— Да-да, лабрадор, не перебивай! Он такой песочный и шерсть у него пушистая. Ты даешь ему косточку, а он открывает ту самую дверь. И ты входишь в лес. Настоящий, зеленый… с белочками в дуплах и зайчиками в норах. А потом ты доходишь до большого города, где есть все-все, а дома там есть и большие и маленькие, но обязательно с красной крышей, и в каждом доме есть собака! А в парках на лавочках лежат котики. А еще там есть кафе, знаешь, там можно съесть самое вкусное пирожное, шоколадное с кокосовой стружкой и…бананами! Слышишь? А после пирожного ты идешь еще быстрее и доходишь до пляжа! Там ногам так мягко и тепло, а потом море. Оно такое живое и шевелится, мокрое и теплое, и чудесное! И вот.
Тигра аккуратно убрал руки с моих глаз. Я села на кровати, взяла его руки в свои и поняла, что его ладошки были влажными. Значит, я плакала. Наскоро вытерев их кончиком пледа, я потрепала братика по голове и, притянув к себе, положила рядышком, накрыла пледом и прошептала:
— Это отличный мир, Тигра. Спокойной ночи.
Сильно впечатлившись своим собственным рассказом, мальчик сразу же погрузился в крепкую дрёму, даже не прошептав на ночь молитву, а я могла лишь надеяться, что снится ему тот самый, придуманный им, собранный по крупицам из мифов и сказок, мир. Сама же я, к своему несчастью, почти до рассвета думала о том, бывают ли все эти многочисленные породы собак, виды деревьев, существуют ли бананы, и если да, то каковы они на вкус и почему их всегда описывают именно вместе с шоколадом? Кокосы и пляж? Разве это не чья-то выдумка?
У нас есть пара колодцев и маленькое озеро. И там всегда есть вода.
Значит ли это, что где-то там есть море?
Может быть, Тигра все-таки в чем-то прав?