– Щепки по улицам собираю да бедным ношу, кому на дрова денег не хватает.
– А где живешь сама?
– Дом свой, батюшка государь, мужнин дом. Вчера я была в приходе и попу сказала: как умру, так возьми, батюшка, дом наш на церковь да молись за души грешников Лихонцев.
– Послушай, старуха, мне жаль тебя, я хочу тебя пристроить!
– Бог пристроит, надежа-государь, а тебе деньги не нужнее нашего. А за милость твою царскую благодарствую. Позволь ножку поцеловать.
И, не ожидая дозволения, старуха почтительно коснулась устами царского сапога и отступила с глубоким благоговением.
– Как хочешь, матушка, а я к тебе буду! – Сказал государь и тронулся в путь.
– Милости просим, солнышко мое! Милости просим!.. На похороны! – сказала старуха вослед государю и пошла своей дорогой.
X
Поздно ввечеру, когда совсем смеркалось, к дому Лихончихи подкатилась новая царская одноколка, впоследствии единственный любимый экипаж Петра Великого. В доме все двери были отперты, пронзительный холод и сырость обдали гостей. Соседи, приметив, что государь вошел в дом Лихончихи, где с некоторого времени вовсе не видали огня, поспешили кто со свечой, кто с фонарем к старой Авдотье. Но ее уже не было ни дома, ни вне дома. Она переселилась в лучшую обитель.
– Примерная мать! – сказал государь. – Генерал, Бог лишил ее детей, заступим их место!
– Я буду с этим заниматься, ваше величество! Позвольте мне принимать похороны на мой кошт!
– Пополам, генерал! – отвечал государь, крепко сжав руку верного своего слуги. – Мы и проводим ее на могилу детей и первые бросим землю на гроб доброй матери.
1840
СПРАВКА ОБ АВТОРЕ
Кукольник Нестор Васильевич (1809–1868) – романист, поэт, художественный критик. Один из популярнейших литераторов николаевского времени. Его перу принадлежат романтические исторические драмы (среди них «Рука всевышнего отечество спасла», «Генерал-поручик Паткуль», «Князь Даниил Дмитриевич Холмский», «Торквато Тассо»), исторические романы, повести, преимущественно из эпохи Петра Великого («Капустин», «Сказание о синем и зеленом сукне», «Позументы», «Прокурор» и др.). Издавал сборники «Сказка за сказкой» (1841–1844), «Художественную газету» (1836–1841), «Иллюстрацию» (1845–1847).
ИСТОЧНИК ТЕКСТА
Кукольник Н. В. Авдотья Петровна Лихончиха. Впервые: Библиотека для чтения, 1840, т. 41. Печатается по изд.: Кукольник Н. В. Повести и рассказы. Спб., 1852, т. 3.
Нестор Васильевич Кукольник
Сержант Иван Иванович Иванов, или Все заодно
Исторический рассказ
I
ВСТУПЛЕНИЕ
Недалеко от провинциального города Костромы, почти по соседству с Татарскою слободою, на небольшой возвышенности, стоял барский двор вдовы Ландышевой; несколько повозок и привязанные к ним лошади не оставляли никакого сомнения, что у Варвары Сергеевны гости, а по опрятному виду и лошадей, и повозок, и сбруи можно было заключить безошибочно, что гости из города высокого ранга, потому что между разного рода рыдванами была и карета! В Костроме – карета! И когда? В начале XVIII столетия! Неудивительно, что у самых ворот стояла толпа зевак обоего пола из большой соседней вотчины Варвары Сергеевны да из Татарской слободы.
– Знать, Ерема, сам воевода в этой избе приехал, – сказал Иван, высокий и статный парень в дешевом, но опрятном кафтане.
– Видишь, – отвечал Ерема, указывая на карету, – и окна в избе поотворяли, стало быть, проветривают.
– Вестимо, проветривают! А что, Ерема, когда бы нам с Домной в воскресенье да к венцу на таком диве поехать!
– Видишь, выдумал! Воевода – полковник, так ему и по чину в такой повозке ездить. А ты и в санях доедешь!
– Лишь бы только доехать. Что-то барыня скажет? Вот мы и теперь с Домной пришли позволенья просить. Ан тут гостей нанесло из города! Станет она с холопьями толковать.
– Ну, так завтра!
– Не ровен час, Ерема. Как барич дома, да не спит, так к барыне приступу нет. Надо так уноровить, чтобы барич с татарами псов гонял по полю, али чтобы по Волге дичь стрелял с дядькой, али чтобы, где ни есть, к девушкам приставал. А так еще, чего доброго, наткнешься на беду.
– Да, шутник барич, нечего сказать.
– Хорош шутник! Третью невесту от Андрюшки во двор оттягал. Дитя, говорит барыня; борони Бог от такого дитяти!
В это самое время на небольшом коне подъехал молодой человек лет осемнадцати. Он был одет в короткий полушубок тонкого синего сукна с бобровой опушкой, на голове – соболья шапочка с кутасиком, как тогда носили дворянские дети. За ним на огромном донкихотовском Россинанте во весь галоп скакал Ефремыч, дядька Ландышева. И руки, и ноги, болтаясь, показывали, как он спешил за дорогим питомцем. Наконец несколько человек верховых (так и назывались) заключали поезд. Володя наскакал на толпу и кричал, размахивая плетью: «Раздавлю, раздайся!» Бедные зрители разбежались, один только Иван, схватив за руку дорогую свою Домну, посторонился с дороги и не бежал от наездника дальше. Володя грозно посмотрел на смелого холопа, на Домну и вскрикнул:
– Тьфу ты, черт, какая хорошенькая!
В одно мгновение соскочил с лошади, подал уздцы Ивану и сказал, не глядя на него:
– Держи, болван! Из чьей ты волости, красавица?
– А вон из Кудиновки, – отвечала девушка, покраснев по уши.
– Из нашей волости! Да как же я про тебя ничего не знал? Видишь ты, старый черт! Что ты, верно, для себя ее прятал?!
Это обращение относилось к Ефремычу. С трудом удержав сухопарого, вислоухого своего коня, Ефремыч отвечал почтительно:
– Володимер Степаныч, а Володимер Степаныч! Того... Ведь всех не усмотришь!