– Что это значит? – воскликнул Густав. – Неужели в самом деле русские?
– Очень может быть! – сказал Василий. – Подплывем ближе к крепости и посмотрим.
– А ты не боишься? – спросил Густав.
– Чего же бояться? На реку даром стрелять не станут. Если нападают на крепость, то, конечно, с сухого пути.
Они поплыли далее. По мере движения лодки крепость все явственнее и явственнее обрисовывалась. Видно было, что ее окружили нападающие. Наши пловцы уже начали различать солдат, суетившихся на стенах, и канонеров, которые то прочищали орудия, то заряжали их, то наносили фитили на затравки. Пальба рокотала, как гром.
– Посмотри, посмотри! – вскричал Василий. – Что это за огненные змеи на небе? Видишь ли, как извиваются снизу, летят дугой и падают в крепость!
– Это, без сомнения, бомбы. Поплывем еще подалее и посмотрим: откуда они летают?
Они поравнялись наконец с батареей, на которой увидели Преображенских солдат, и насчитали на ней двенадцать мортир. Из всех этих мортир стреляли залпами, и двенадцать огненных змей разом взвивались с батареи в воздух при оглушительном громе. Батарея стояла боком к Неве, почти на самом берегу. Вдруг несколько брандскугелей, брошенных из мортир, разлили ослепительный блеск на всю батарею. Стало светло, как днем, или, лучше сказать, как при неперестающей молнии. Густав и Василий ясно рассмотрели тогда капитана, который стоял на краю батареи, со шпагой в руке, и командовал солдатами. Подле него виден был другой офицер, который, почтительно выслушивая приказания капитана, подходил то к одной мортире, то к другой и потом опять возвращался к капитану. Оба они были высокого роста, но капитан был выше офицера. Черные волосы развевались из-под его невысокой треугольной шляпы. Того же цвета усы и густые брови придавали ему вид несколько суровый, но вместе с тем на всем лице его было разлито какое-то необыкновенное величие. Ни Василью, ни Густаву, конечно, не могло никак прийти в голову, что они видят капитана и поручика бомбардирской роты Преображенского полка: Петра Великого и Меншикова.
С неизобразимым любопытством и с тайным каким-то приятным страхом смотрели они на грозное и величественное зрелище. Кровь их сильно волновалась. Они совершенно забылись. С берега никто их не замечал, потому что глаза всех обращены были на крепость; да если б и заметил кто, то два человека, сидевшие неподвижно в лодке, не обратили бы на себя никакого внимания. Наконец довольно близко от них прожужжало ядро. Вслед за ним другое взбрызнуло высоким столбом вспененную воду саженях в четырех от их лодки.
– Не пора ли нам назад? – сказал Густав.
– Да кажется, что пора. Ведь перед нами не потешное сражение, а настоящий приступ.
Густав круто поворотил лодку, удалился к другому берегу и быстро понлыл вниз по Неве.
– Как бы желал я быть на той батарее, – сказал Василий, – под командой этого высокого офицера, который стоял на крае так спокойно, как будто бы из крепости стреляли холостыми зарядами. Он должен быть очень храбрый человек.
– А я очень желал бы быть теперь на стене Ниеншанца, – сказал Густав.
– Для чего так?
– Для того, чтобы отражать русских. Ах, если бы их порядком разбили!
– Ну посмотри, что они возьмут Ниеншанц!
– Не бывать этому!.. Сто чертей!.. {Шведское народное восклицание.}
– А вот увидишь.
– Не спорь со мной, Василий! Мы поссоримся. Ты забыл, кажется, что во мне шведская кровь?.. Тысяча бочек чертей!.. {Шведское же народное восклицание, следующее по порядку и по силе его вслед за первым, которое приведено выше.}
– А ты, Густав, забыл, что во мне русская?
– Ты подданный нашего короля.
– Не присягал я вашему королю!
– А отец твой?
Этот вопрос облил холодом сердце Василья. Разгоряченный зрелищем битвы, подавленный сильными впечатлениями, он позабыл все на свете, позабыл даже об участи, ожидающей его отца в случае победы русских. Он задумался. Молча приплыли они домой.
– Ну что? – спросили в один голос старики – отцы их и Христина, когда Густав и Василий вошли в комнату.
– Русские! – сказал Василий.
– Русские!.. Боже мой! – воскликнул Илья Сергеевич.
– Неужели русские в самом деле, Густав? – спросила Христина, устремив умоляющий взор на брата, как будто его упрашивая, чтобы он отвечал противное.
– Ну да, конечно, русские! Надеюсь, впрочем, что их отобьют. Из крепости пальба такая, что небу жарко.
– Да, да, жарко! – повторил расслышавший только последнее слово Карл Карлович, дрожа и махая на себя колпаком. – Мне очень жарко! Русские! Ах, боже мой! Да это ужасно и даже, можно сказать, чрезвычайно плохо! Сущая гибель и беда!
Всю ночь не смыкали они глаз, потому что пальба продолжалась до рассвета. В пятом часу утра (это было 1-го мая 1703 года) крепость Ниеншанц сдалась Петру Великому. По подписании капитуляции фельдмаршалом графом Шереметевым Преображенский полк занял город, а Семеновский введен был в контр-эскарп. Победителям достались восемьдесят две пушки, несколько мортир и множество разных военных припасов.
IV
Когда оба старика, утомленные тревожною, бессонною ночью, легли наконец и уснули, когда Христина, сидя у стола и протянув на нем свою белую ручку, прилегла на это мягкое изголовье разгоревшеюся от тревоги щекой и погрузилась в сон, Василий и Густав вышли тихонько на берег, снова сели в лодку и отправились по речке на Неву. Солнце уже поднялось из-за леса и осыпало рябевшую от утреннего ветерка речку дождем ослепительно блестящих искр. Воздух был напоен весеннею свежестию; птички громко пели, в лесу, нисколько не заботясь, что война нагрянула на пустынную, спокойную сторону, где они вили свои гнезда.
– Позавидуешь птицам! – сказал Василий. – Вечно веселы, вечно поют. Не то что мы, бедные люди. Как бы эти певуньи могли понять, что у меня и у тебя теперь на сердце, то наверное перестали бы петь.
– Да, признаюсь! – сказал Густав. – В сердце у меня такая теперь тревога и тоска, что в воду готов прыгнуть. Что-то, отстояли ли Ниеншанц?
– А вот увидим, – продолжал Василий. – Не знаю, что делается со мною! Боюсь, чтобы русские не взяли крепости, и желаю, чтобы они ушли отсюда, а сердце вот так и дрожит от радости при мысли, что мы, может быть, увидим теперь на стенах Ниеншанца русское знамя.
Густав нахмурился и проворчал сквозь зубы:
– Будь спокоен, не увидим!
Они выехали на Неву и поплыли к Ниеншанцу, чтобы взглянуть, что там делается.
– Смотри, смотри, Густав! – вскричал вдруг Василий радостно. – Какой на крепости-то флаг? Ведь белый, с двуглавым орлом.
– Ты ошибаешься, – возразил тот, напрягая вдаль зрение.
– Да уж не ошибаюсь! Крепость взята! Ай да наши!
– Послушай! Ты лодку опрокинешь. Ну для чего ты вскочил? Я с тобой поссорюсь, если ты будешь так глупо радоваться, как будто помешанный.
– Ах, Густав, не сердись! Я в самом деле боюсь помешаться. Как подумаю о русском царе, о котором чудеса рассказывают; как подумаю, что я русский; как подумаю потом об отце, что он шведский подданный, то, признаюсь, сердце разрывается на части, и хоть стыдно, а вот так и хочется заплакать.
В это время, заметив, что их догоняют две шестивесельные лодки, они принялись грести из всех сил, но лодки, их преследовавшие, были гораздо быстрее на ходу. Вот они все ближе и ближе к ним, с каждою минутой! Василий и Густав рассмотрели в обоих лодках каких-то офицеров; вместо гребцов сидели на скамейках солдаты в зеленых мундирах, с красными воротниками и, положив подле себя ружья, дружно взмахивали веслами, а на корме каждой лодки стоял усач-капрал и правил рулем.
– Кажется, они прямо едут на нас? – сказал Василий.