– За ружья? Что ты! Можно ли нам двум защищаться от стольких.
В это время одна лодка обогнала их, перерезала им дорогу, и кто-то закричал по-шведски: «Стой! Причаливай сюда!»
Густав взял в руки ружье, а Василий, правя веслом, подъехал к лодке.
– Что вам угодно? – спросил он офицера, который рассматривал их внимательно.
– Ах, ты русский? – сказал офицер.
– Русский.
– И ты также? – продолжал офицер, обратись к Густаву.
– Нет, я швед.
– Швед, а между тем говоришь так чисто на нашем языке.
– С детства все жил вместе с русскими, так и научился их языку.
– Что вы за люди?
– Здешние жители, – отвечал Василий.
– Давно ли вы в этой стороне живете?
– Я вырос в здешней стороне. Вероятно, дед мой или прадед был в числе тех русских, которые уступлены Швеции по Столбовскому миру.
– А зачем у вас ружья?
– Мы охотники.
– Вот что! Ну слушайте, любезные! Вы, конечно, очень хорошо знаете здешнюю сторону, все тропинки в лесах, все острова и островки, все реки и речки. Поэтому один из вас сядет ко мне в лодку, а другой – вот в ту, которая теперь подъезжает к нам. Нам нужно подробно осмотреть все здешние места. Вы будете нашими языками. Ну, перелезай же хоть ты, русский, ко мне. Вот, подполковник! – продолжал он, обращаясь к Преображенскому офицеру, сидевшему в другой лодке, – я и нужных для нас языков достал. Бери к себе этого шведа.
– А если я не позволю, чтобы меня взяли, – сказал гордо Густав.
– Ну так тебя сейчас же убьют, любезный, если станешь противиться. Вы теперь оба мои пленные, так уж поневоле надо меня слушаться. Я шлюссельбургский губернатор Меншиков. Если исполните ваше дело хорошо и будете верными языками, то я через несколько дней отпущу вас. Если же как-нибудь измените, нас обманете или наведете на неприятельскую засаду, то сейчас же велю вас расстрелять. Впрочем, вы, кажется, оба добрые малые. Надеюсь, что мы с вами не поссоримся.
Василий весело прыгнул в лодку Меншикова, а Густав, надувшись, пересел в другую лодку, которою командовал Преображенский подполковник Карпов, тот самый, который за полгода перед тем, бывши еще майором, отличился при взятии Шлиссельбурга и был тогда тяжело ранен. По приказанию Меншикова у Василья и Густава отобрали ружья и положили их в лодку, которую привязали к корме лодки Карпова. Поплыли. При истоке Большой Невки из Невы Меншиков и Карпов расстались. Первый продолжал путь прямо, а второй поворотил в Большую Невку. Перед подполковником лежала на маленьком низком столике доска с наклеенною на ней бумагою; тут же был компас, карандаш и несколько математических инструментов.
– Послушай, любезный! – сказал Карпов Густаву, чертя что-то карандашом на бумаге. – Какой это остров от нас влево?
– У него нет никакого имени. Остров, да и только...
– Смотри не лгать у меня!
– Я не лгу.
– Да что ты так надулся, приятель! Гляди повеселее. Не советую со мною ссориться. Не то из плена совсем не выпустят. Говори же правду: как название этого острова?
– Я вам сказал уже, что он безымянный.
– А велик ли он?
– Версты три с лишком в длину и более двух в ширину.
– Нам надобно его объехать кругом. Указывай гребцам, куда плыть.
У Густава лицо немного прояснилось. «Нам придется плыть мимо нашего дома, – подумал он, – без сомнения, увижу отца и сестру, успею сказать им несколько слов, чтобы их успокоить. Что-то с ними теперь делается?»
– Налево, – Сказал он гребцам, когда они доплыли до того места, где вытекала из Большой Невки речка, на берегу которой стояло жилище Густава.
Между тем Христина, которая, как было сказано, уснула, сидя у стола, раскрыла глаза, осмотрелась, вспомнила всю ночную тревогу и вскочила с беспокойством. Карл Карлович еще спал. Девушка вышла из хижины, боязливо посмотрела во все стороны. Ни души! «Куда брат Густав девался? – подумала она, едва удерживая слезы. – Оставил нас одних, когда мы в такой опасности, когда, того и смотри, придут сюда русские».
– Брат! Брат! – закричала она. – Где ты? Поди сюда! Мне страшно.
Нет ответа. Везде глубокое молчание, только ворон каркал на ближней сосне. Сердце у нее сжалось от страха и печальных предчувствий. Ей казалось, что вот сейчас же выскочат из-за деревьев русские солдаты и ее схватят. В это время Илья Сергеевич вышел из своей избы.
– Ах, Илья Сергеевич! – воскликнула девушка. – Как рада я, что вы вышли. Ищу брата. Ушел куда-то, бросил нас, и в какое время!
– И моего сына нет нигде. Куда это они в самом деле ушли? Ба! Да вот и лодки нашей нет. Верно, они уехали опять на Неву.
Голова Карла Карловича в колпаке высунулась из окошка.
– Доброе утро, сосед любезный! Ну что? Русских еще не видно? Помилуй, Господи, всех нас, грешных!
– Авось в такую глушь не скоро еще придут русские, если б даже и успели они взять Ниеншанц. Что-то там делается? Пальбы давно уж не слышно.
Карл Карлович, в синем немецком кафтане, с медными большими пуговицами и с зелеными заплатами на локтях, вышел из своей хижины.
– А где Густав? – спросил он у Христины.
– Не знаю, батюшка! – отвечала та печально.
– Как – не знаю! Ты должна знать, когда я тебя спрашиваю.
– Вероятно, наши сыновья поехали опять на Неву, – сказал Илья Сергеевич.
– Как на Неву! – воскликнул Карл Карлович и сильно зажевал от беспокойства. – Что им далась эта Нева! Такое ли теперь время, чтобы по ней кататься. Во-первых, надобно заметить, что Невы не существует, а есть река Ниен, как я говорил тысячу раз, а во-вторых, теперь на Ниене, когда там сражаются, это слишком опасно, смело, безумно и даже, можно сказать, глупо. Я скорее думаю, что мой Густав и твой сын ушли на охоту.
– А вот я, Карл Карлович, проберусь через остров, сквозь лес, до берега Невы, и взгляну сам, что там делается. Может быть, и встречу наших сыновей.
Он вошел в свою избу, надел через плечо кожаную перевязь со старою заржавевшею саблею, нахлобучил шляпу, сел в челнок, переправился на другой берег речки и скрылся в чаще леса.
– Батюшка, батюшка! – закричала вдруг Христина. – Сюда плывут в лодке солдаты. Убежим!
– Где, где они?