А теперь каждый товарищ и брат
Да закричит другому: виват!
– Виват! Виват! Виват!
Последнее «виват» было громче и продолжительнее прежних, потому что каждый кричал для себя.
Вы знаете, что конец
Всему делу венец.
А коли я не умел договорить,
Так прошу меня извинить.
– Виват Видеманну! Виват! – закричали плотники. – Славную речь сказал! Виват!
Оратор Видеманн сошел с бревна и, когда крики унялись, сказал:
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, посвятим это бревно тремя ударами на заложение нового киля шестидесятипушечному кораблю. Минхер Блундвик, вам, как хозяину, принадлежит первый удар.
Мастер приблизился, снял шапку и, с усилием подняв свой красивый топор, сделал первую зарубку на бревне, но зарубка эта была едва заметна.
– Теперь моя очередь, как главного смотрителя за работами, – сказал оратор и, сняв шапку, сделал вторую зарубку. – Гаарден! – продолжал он. – Теперь тебе, старшему плотнику.
Гаарден хотел уже выступить, но кто-то схватил его сзади за руку. То был новичок, русский плотник.
– Товарищ, – произнес он умоляющим голосом, – уступи мне!
– Тебе? – угрюмо возразил старый плотник. – Молод больно! Заслужи сперва!
– Я уступлю тебе первый месяц своего жалованья, – продолжал молодой человек умоляющим голосом.
– Пошел! – сердито отвечал Гаарден и пошел к бревну.
Михайлов невольно последовал за ним.
Толстый Блундвик слышал просьбу молодого человека и, будучи в веселом расположении духа, хотел услужить ему.
– Пусти его! – сказал он старому плотнику. – Раз можно сделать исключение и пустить младшего вместо старшего.
– Ни за что не пущу! – вскричал Гаарден.
– Гаарден! – строго произнес мастер, – Я приказываю тебе, я, хозяин зтой верфи!
Гаарден отступил, бросив грозный взгляд на молодого человека. На лице Михайлова выразилась радость, он бросил шапку наземь, засучил рукава и твердыми шагами подошел к бревну.
– Да узрит моя отчизна этот новый корабль на своих морях! – произнес он вполголоса по-русски. – И да будет ему прозвание «Царь Петр»! Господи, благослови!
Михайлов перекрестился, замахнулся и нанес такой удар, что чуть не перерубил бревно пополам, щепки так и брызнули во все стороны. Михайлов взял одну из них и спрятал ее в карман. Потом он поднял голову и выпрямился. Все с особенным удовольствием глядели на статного, прекрасного молодого человека, в черных, огненных глазах которого блистали ум и благородная гордость.
Сам Блундвик чуть не снял шапки, взглянув на величественную наружность своего младшего работника.
– Братцы! – сказал последний, – Сегодня вечером я угощаю вас всех. Принимаете приглашение?
– Принимаем! Принимаем! – отвечали все плотники, исключая Гаардена, который не мог простить Михайлову, что он лишил его принадлежащей ему чести.
– Странный парень! Настоящий москвич! – сказал Блундвик, у которого от смеха трясся живот. – Правду говорят, что русские тароваты; это, вероятно, какой-нибудь маменькин сынок, которому из дому посылают денежки.
– Видели ли, – спросил Видеманн, – как он топором владеет? Я думал, что он испортит бревно.
– Да-да, силач!
– А заметили ли вы, как он спрятал одну щепку в карман? Видно, хочет послать маменьке свою работу.
Блундвик продолжал смеяться, но, вспомнив, что не завтракал еще, сделался весьма серьезным, пожелал счастливого начинания плотникам и ушел домой. Михайлов с прочими работниками приступил к работе.
ГЛАВА IV
ПЕРВОЕ ЖАЛОВАНЬЕ
Прошла неделя.
Однажды вечером дети Гаардена вернулись домой с двумя корзинами, доверху набитыми щепками.
– Как вы сегодня много набрали! – сказала им мать. – Да и какие славные щепки!
– Да, – ответил Фриц. – Мы были у русского. Он так рубит, что успевай только подбирать. Мы к другим и не ходим; он такой добрый, ласковый! Он очень удивился, когда мы ему: сказали, что должны платить за каждую корзину щепок. У нас, говорит он, столько лесу, что щепки годятся только на растопку, и бери их даром сколько хочешь.
– А какой он ловкий, маменька! – продолжала Анна. – Якову попала щепка в глаз, и он стал кричать от боли. Услышав крик, русский бросил работу и подбежал к Якову. Увидав, в чем дело, он вынул из кармана какие-то стальные щипцы и вытащил щепку; потом посоветовал еще Якову приложить к глазу хлеб, смоченный в молоке.
Мать с изумлением покачала головой.
– У него всегда в кармане маленькая плоская коробочка со щипчиками, ножницами и ножами, точно у доктора, – сказал Фриц.
– И как все любят его! – прибавила Анна.