– Именно! Я просматриваю только то, что достойно замечания.
– Скажите же мне, пожалуйста, какого вы мнения о Швеции?
– О Швеции?
– Да, о Швеции!
– Гм!.. То есть... Вы спрашиваете, какого мнения я о Швеции?
– Именно, – отвечал француз и подумал про себя: «Он не хочет высказать своего мнения».
– Извольте видеть... Швеция... то есть... знаете! – и Польдерс хлебнул опять пива, спрятав нос в кружку, чтобы скрыть свое смущение.
– Я угадываю вашу мысль! – вскричал собеседник его.
– Угадываете? – с изумлением спросил Польдерс, у которого никакой мысли не было.
– Совершенно! Вы хотите сказать, Швецию надобно щадить. Не так ли?
– Справедливо, справедливо! Швецию надобно щадить. Вы удивительно проницательны, мосье!
Француз улыбнулся со скромностью.
– Но скажите, пожалуйста, намерены ли вы так же поступить с Англией? То есть я спрашиваю: такое же ли мнение вы имеете о гордом, кичливом Альбионе?
– Я с ним не знаком, – отвечал Польдерс.
Француз громко засмеялся.
– Ah parfait! charmant! {О совершенство! прелесть! (фр.).} – вскричал он. – Этот ответ исполнен остроумия, и я совершенно постигаю вашу мысль, мосье Камилов. Вы не знакомы с Альбионом, то есть вы не имеете и не хотите с ним ничего общего.
– И знать его не хочу! – вскричал Польдерс.
– Вы презираете гордость его?
– Презираю!
– И при случае вы дадите ему почувствовать вашу силу.
– Я ему переломаю все ребра! – вскричал Польдерс, более и более разгорячаемый пивом.
– Под ребрами вы, вероятно, понимаете министров и полководцев? – спросил, лукаво улыбаясь, француз.
– Вы совершенно постигаете мою мысль, мосье, – с важностью отвечал Польдерс.
– Какое счастие! –вскричал француз, радостно потирая руки. – Позвольте мне снять перед вами маску... уважая инкогнито вашего вел... то есть, уважая ваше инкогнито, мосье Лимаков, я не изменю ему; но позвольте мне объявить вам, что во всех мерах, которые вам угодно будет принять против Англии, вы найдете во Франции верную союзницу.
– Неужели!
– Точно так, ваше... мосье Макилов, я нарочно прислан, сюда из Франции для того, чтобы предложить вам союз...
– Покорно вас благодарю! – отвечал Польдерс с глупым выражением лица и не приходя в себя от изумления.
– Надеюсь, что вы позволите мне сообщить Парижскому Кабинету весь наш разговор...
– Я не заслужил такой чести...
– Помилуйте! Вся честь с моей стороны!
– О!
– Нет, сделайте одолжение...
Минут пять продолжались комплименты с обеих сторон.
Наконец француз встал и раскланялся. Польдерс проводил его до дверей, покачиваясь.
ГЛАВА XI
ПУТЕШЕСТВИЕ В ТРУБУ
Расставшись с французом, работник мельника простоял несколько минут как ошеломленный. Он не понял ни слова из предшествовавшего разговора, кроме того, что русский плотник вместе с Францией был зол на какого-то Альбиона.
Но весь этот разговор еще более подстрекнул любопытство Польдерса, а выпитое вино придало ему смелость, и он решился еще раз забраться в хижину Михайлова и утащить у него бумаги.
В доме русского плотника по-прежнему было темно.
По мере приближения к нему Польдерс чувствовал, что смелость его уменьшалась и сердце начинало биться сильнее и сильнее. Долго не мог решиться отворить двери, но наконец собрался с духом и вошел в хижину. Глубокая тишина, царствовавшая в ней, была прерываема только ровным стуком маятника простых стенных часов. Ощупью пробрался Польдерс до стола, на котором лежали некоторые бумаги, слабо освещенные лунным светом, пробившимся в маленькие стекла квадратного окна.
При этом свете Польдерс увидел, что на этих бумагах были разные чертежи и рисунки; ему хотелось не это, из чертежа ничего нельзя было узнать, между тем как письмо или какая бы то ни было рукопись могли объяснить много. Не теряя надежды, работник мельника стал шарить по столу, по сторонам его, и нашел незамкнутый выдвижной ящик. Скоро запустил он в него руку и нашел довольно толстую тетрадь. Польдерс чрезвычайно обрадовался этой находке, поспешно вытащил тетрадь и увидал, что она вся исписана.
– Ага! Попался, голубчик! Теперь мы узнаем все твои проделки! – произнес он вполголоса, взял тетрадь под мышку и поспешил убраться вон, так как Михайлов мог каждую минуту вернуться.
Но он не успел еще дойти до двери, как услышал, что кто-то взялся за ручку.
Мурашки пробежали по всему телу Польдерса, и ему показалось, что из глаз его посыпались искры, точно будто бы кто-нибудь ударил его дубиной по голове. Он осмотрелся с невыразимым страхом, и в то самое время, как дверь отворилась, он забился под стол. При свете луны узнал он высокую, стройную фигуру Михайлова и прижал тетрадь к сердцу, чтобы заглушить биениє его: ему казалось, что сердце его стучало громче часового маятника.
Между тем Михайлов подошел к камину, высек огня и засветил сальную свечу.
Польдерс съежился и прижался в самый темный уголок. Он надеялся, что Михайлов ляжет спать в другой комнатке и что тогда ему можно будет уйти, но ошибся.
Молодой человек запер дверь на ключ, взял ключ к себе, сел к столу и стал рассматривать лежащие на нем чертежи, напевая тихим голосом песню, слов которой Польдерс никак не мог разобрать. Потом Михайлов выдвинул ящик. У похитителя, сидевшего под столом, замер дух.