– Это что значит? – произнес он вполголоса. – Я очень хороша помню, что положил ее именно в этот ящик. Куда же она девалась?
Если б Польдерсу в это время предстоял выбор, то он охотнее согласился бы просидеть всю ночь по горло в холодной воде, нежели несколько минут под этим столом. Надежда на минуту вкралась в сердце его, если у него было сердце, когда Михайлов взял со стола свечу, чтобы идти в другую комнату посмотреть, нет ли там того, что он тщетно искал в ящиках и на столе.
Михайлов встал, мимоходом заглянув под стол, увидел спрятавшегося там человека и невольно отступил.
– Кто там? – вскричал он громовым голосом.
Польдерс не отвечал – не потому чтобы не хотел, а потому что не мог.
– Вылезай! – вскричал Михайлов и, отодвинув табурет в сторону, схватил одной рукой Польдерса и дернул его так сильно, что тот вылетел на самую середину комнаты.
Страх Польдерса был так велик, что он оставался на полу, свернувшись в клубок, точно насекомое, притворяющееся мертвым. Но Михайлов увидел уже тетрадь. Скоро поставив свечу на стол, он бросился к похитителю и вырвал у него тетрадь.
– А, негодяй! – вскричал он громовым голосом. – Ты дерзнул вкрасться в мой дом.
Страшный гнев выразился на лице Михайлова; жилы на лбу его обозначились синими полосками, глаза сверкали, и, схватив со стены топор, он замахнулся на Польдерса.
Это движение возвратило жизнь несчастному.
Он отскочил в сторону и, стоя на коленях, завопил плачевным голосом:
– Пощадите, минхер, пощадите!
Михайлов опустил топор.
– С какою целью хотел ты украсть тетрадь? – спросил он грозно.
– Не знаю, минхер... лукавый попутал.
– Лжешь!
– Право... ей-богу... не лгу.
– Тебя кто-нибудь подучил?
– Никто не подучил! – отвечал жалобным голосом Польдерс. – Вы, может быть, думаете, что меня подучил господин Альбион.
– Кто-кто? – с изумлением спросил Михайлов.
– Господин Альбион... Но клянусь вам, я его не знаю... и никогда в глаза не видал... Я даже сегодня только в первый раз слышал имя его от господина француза, который принял меня за вас.
– Что ты. за чепуху городишь? Какой господин француз принял тебя за меня?
Тогда Польдерс рассказал Михайлову встречу и разговор его с французским тайным агентом.
Михайлов был чрезвычайно вспыльчив, но гнев его был непродолжителен. По мере того как Польдерс рассказывал, лицо его прояснялось и он с трудом удерживался от смеха.
– Теперь я требую, – сказал он, когда Польдерс кончил, – чтобы ты признался мне откровенно: что побудило тебя украсть у меня эту тетрадь?
– Любопытство, минхер, одно любопытство.
– Но знаешь ли ты, что за это любопытство ты можешь поплатиться тюрьмой?
– Пощадите, помилуйте!.. Я никогда больше не буду, – умолял Польдерс, все еще стоя на коленях.
– Негодяй и подлый трус! – сказал Михайлов с презрением. – Убирайся же скорее вон! Если через пять минут ты еще будешь здесь, то я созову соседей – и завтра тебя упрячут в тюрьму! Вон!
Польдерс вскочил и бросился к двери, но она была заперта.
– Пожалуйте ключ, – произнес он тихим голосом.
– Я тебя не впускал, а потому и не выпущу. Выходи сам, как знаешь, –хладнокровно отвечал Михайлов, садясь за стол и принимаясь записывать что-то в тетрадь.
Польдерс осмотрелся со страхом и бросился к окну.
– Не отворяй окна, – сказал Михайлов с прежним спокойствием. – Я боюсь ночной сырости.
– Как же мне выйти? – спросил Польдерс плаксивым голосом.
– Как знаешь. Смотри, две минуты прошли.
– Ах ты, Господи, Господи! Что же мне делать?
Польдерс осматривался с отчаянием: нигде не было ни малейшей щели, в которую бы он мог пролезть.
– Минхер! – продолжал он жалобным голосом. – Пощадите! Не губите меня!
– Я тебе дал пять минут времени.
– Да где же мне выйти? Дверь заперта, окна вы не велите открывать.
– Полезай в трубу! – отвечал Михайлов, не оглядываясь и продолжая писать.
В самом деле это был единственный путь, остававшийся Польдерсу. За границей трубы каминов и вообще печей устроены прямо, так что маленькие трубочисты, чистя их, спускаются сверху вниз или подымаются снизу вверх, упираясь спиною в одну стену трубы, а коленями – в другую. Но пролезть в трубу казалось Польдерсу более унизительным, нежели украсть чужое добро; притом же ему, мельнику, казалось неприличным выпачкаться сажей.
– Одна минута осталась! – сказал Михайлов, взглянув на часы и продолжая писать.
Эти слова заставили наконец Польдерса прибегнуть к последнему средству. Скорчившись, полез он в камин, но, посмотрев в длинную черную трубу, опять остановился в нерешимости.
– Пять минут! – произнес Михайлов и оглянулся.
Эти магические слова подействовали. С ловкостью кошки полез Польдерс в трубу и стал карабкаться вверх, цепляясь за кирпичи и глотая сажу.
Несколько минут спустя очутился он на крыше. Там ему представилось новое затруднение, о котором он прежде не подумал, а именно: как спуститься вниз? Хотя крыша была невысока, но все-таки расстояние ее от земли было довольно велико, для того чтобы сломить шею. По счастию, он нашел с одной стороны лестницу, приставленную к самой крыще, и благодаря этой лестнице благополучно достиг до земли и пустился бежать со всех ног. Но отбежав на довольно далекое расстояние, он остановился, издали погрозил кулаком дому русского плотника и проворчал:
– Постой, приятель! Я тебе отплачу!