— С женщиной происходит черт знает что!.. Моя, например, бывшая жена говорила, что обожает мою работу. Говорила, что у нее дух захватывает от моих рассказов о монахах и старых книгах. У тебя тоже дух захватывает?
— Захватывает, — улыбается Светик в темноте.
— Точь-в-точь было с ней… Но как только она сделалась женой, у нее стало захватывать дух совсем от других штук — знаешь, эти бумажки, на которых изображены цифры? Красненькие или, бывает, зелененькие. Шелестящие.
— Знаю, — смеется Светик. — Кто же их не знает.
— Вот-вот. У нее захватывало дух именно от их шелеста, а если я тратил несколько бумажечек на книги, она в крик. И в какой крик!.. Ты когда-нибудь слышала, как кастрируют слона?
— Нет.
— А иногда это был крик раненого лебедя. Белого лебедя.
Светик смеется. Приятный он мужик. Ласковый. Говорливый. Любит она его, вот и все.
— Это был крик криков — серебристый, тонкий, страдальческий!..
— Да, — говорит Светик. — Старушка соседка рассказывала, что на крик твоей женушки прибегали из соседней квартиры.
— Из квартиры?.. Из дома соседнего прибегали. — Он тянется за сигаретой.
— Очень много куришь, Алеша.
Каратыгин рассказывает:
— Я еще совсем молодой был — поехал за книгами к одному старцу. Это в Архангельской области. Книги, я знал, были у него ценнейшие…
— Продавал их? Или даром?
— Погибли книги. Только я приехал, а там пожар. День в день. Меня даже в милицию водили — не я ли поджег…
— Все книги сгорели?
— Начисто.
— А старик?
— Живой… Мы с ним ходили после по лесу и собирали листки. Листочек к листочку. Штук пятьдесят собрали.
— Жалко.
— Чаще всего листки на деревьях висели — разнесло во все стороны. Во время пожара ветер был. Сильнейший.
Светик слушает. И опять ловит себя на мысли, что старые книги можно любить удивительной, не похожей ни на что любовью.
Она говорит об этом Каратыгину.
— Да, — соглашается он, — это как зараза.
Бабрыка прорезался. Ему кажется, что он умен. Ему кажется, что он хитер как бес. И что вообще он гений-аферист, каких земля рождает приблизительно раз в столетие.
Вечером он рассказывает Светику о своих планах:
— Я буду разъезжать по городам — почему не поехать, если у меня машина? — в Питер! в Харьков! на Урал!
Глаза его горят.
— Я разверну громадную деятельность. Я буду бывать здесь и там. Пусть-ка побегают менты!
Теперь он говорит с гордостью:
— Я — книжник!
И еще:
— Я не лошадь, которая вкалывает. Не кобыла. Я свободный человек!
Он вдруг снижает голос до шепота. Говорит тихо. И вкрадчиво:
— Знаешь, Светик, во мне пробудилось что-то поэтическое. Я как поэт стал, а? Ты знаешь, что я чувствую, когда берусь за очередное дело?
— Что?
— Сказать?
— Скажи.
И он говорит:
— Я чувствую, что я ангел. Ангел, который летит над землей в лунную ночь…
— А крылья?
— А крылья все в серебре…
В этот самый вечер на рынке ловят с поличным одного из качков.
Книга называлась «А. С. Грибоедов». Двухтомник стоил рубль восемьдесят. Качок просил за него всего-навсего четыре рубля, то есть вдвое. По-божески.
Он ходил по рынку и предлагал.
— Великолепная комедия Грибоедова «Горе от ума». Автора зарезали в персидском гареме.
Качок, когда его хорошенько допросят, назовет дяденьку Николай Степаныча.
Дяденька Николай Степаныч (когда его возьмут) назовет Бабрыку. Светика он все еще будет бояться — поэтому не назовет.