Она вешает трубку. И идет вдоль платформы к своему вагону. За чемоданчиком. Уезжать она передумала.
Светику дадут полных два года. Ей бы дали три, но судья (женщина) окажется из тех, кто тоже к старым книгам неравнодушен. И потому кое-что в жизни Светика ее тронет. Она бы и меньше дала Светику, но это невозможно. Налет на склад — весомая гирька.
И весы, покачавшись туда-сюда, оценят это. Как и положено весам.
Отбывать наказание Светик будет в Оренбургской области — это не так уж далеко от родного Челябинска. Работать она будет в тарном цехе при ИТК. Они будут сколачивать ящики для огурцов. И другую тару тоже.
Вдоль мелеющего Урала на песчаном грунте огурцы вырастают великолепные. И помидоры тоже, если для них не ленятся подавать воду с реки. Так что работы для тарного цеха будет хватать. И зимой тоже немало работы, потому что тара нужна загодя.
Светик частенько будет говорить своим подружкам:
— У меня, девочки, была большая любовь. Настоящая.
Или так:
— Если бы не большая любовь, я бы не загремела сюда.
Когда Каратыгин перестанет отвечать на ее письма, Светик ничуть не обозлится. Потому что она будет знать, в чем тут штука. Штука, по ее мнению, состоит в том, что Каратыгин — человек, с которым «надо быть рядышком». Кто с ним рядом — того он и любит.
И она терпеливо будет объяснять подруге Маше, что, как только она, Светик, отбудет срок и вернется к Каратыгину, все тут же наладится. Потому что ему без Светика тяжело.
— Он у меня малость чокнутый, — пояснит Светик.
Подруга Маша спросит:
— А деньги он любит?
— Он? Деньги?.. Да он плевать на них хотел.
Подруга Маша понимающе кивнет головой и скажет, что вот эта черта в нем хорошая. Ценная, можно сказать, черта.
Подруга Маша на воле была продавщицей в буфете с вином. Она, конечно, недоливала. Но не настолько, чтобы попасть в этот тарный цех. И все же она попала сюда и сколачивает теперь здесь ящики. Потому что у нее тоже друг был, любимый, можно сказать, дружок Вова, — и вот он-то слишком любил деньги.
Оля поссорится и почти совсем перестанет общаться со своим другом-аспирантом. И опять влюбится в Каратыгина — теперь она возьмется за него, так сказать, во всеоружии женского опыта. И уже не упустит. Через год Каратыгин и Оля поженятся и будут очень ладить.
Когда Светик будет отбывать срок, легенда отделится от нее уже окончательно. В милиции, например, будут твердо знать, что пойманная Светик — это совсем не та Светик и что было лишь случайное совпадение имен у двух спекулянток. А настоящая Светик улизнула.
Особенно этот факт будет переживать старшина.
— Да, — вздохнет он, — это была птица высокого полета. — И начнет рассказывать: — Книгами Светик давно перестала интересоваться. Я слышал, она на валюту переключилась. С заграницей снюхалась…
— Ее же поймали, — возразит кто-нибудь из молодых и симпатичных ментов.
— Ее? — И старшина снисходительно засмеется.
Поговорив с симпатичным милиционером Сережей, Светик вешает трубку и идет вдоль платформы. К своему вагону. Но Светик не уедет. Если б она могла уехать, она б давно это сделала. Вот тут Светику и приходит в голову, что надо бы отсидеть свои два-три года. И что Каратыгин ее будет ждать. Все как в кино…
Светик сдает в кассе билет. И возвращается.
Ночь. Уже третий час. Светик негромко звонит. Дверь открывает старушка соседка.
— Куда это ты бегала среди ночи? — ворчливо спрашивает старушка. И не дожидается ответа. Зевает. Уходит в свою комнату.
А Светик входит к себе. Темно. Тихо. Все как полтора часа назад, когда Светик уходила, чтоб уехать.
— Это я.
Каратыгин слышит и отрывает от теплой подушки голову — со сна не понимает. Глядит внимательно. И ничего не понимает.
Светик решается. И говорит:
— Алеша, дело такое… Я ведь та самая Светик.
Каратыгин зевает.
— Что?
— Вот тебе и что.
И опять видно, что он спит.
— Алеша, Алеша…
— Что?
— Я Светик. Та самая, которую найти не могут… Которую ищут.
Каратыгин резко садится.
— Ах ты ч-черт!
Еще некоторое время он сидит молча. Дошло.
— Это ж тюрьма, Света.
— Ну да.
Он не знает, что сказать. Головой туда-сюда — сигарету хочет. А Светик ее уже в руках держит. Приготовила. И спички тоже.
Он делается озабоченным:
— Тебе, Света, надо носа не высовывать. Сидеть тихо-тихо. Даже в магазин не ходить. Поняла?
— Так и жить?
— Конечно!