Не дожидаясь конца ужина, Доци распрощался. Как только он вышел, сразу же заговорил Варьяш:
— Послушай, Жока...
— Слушаю, папа.
— Я тебя в последний раз предупреждаю, чтобы ты в присутствии посторонних не пыталась меня воспитывать.
— А я тебя и не воспитываю, — возразила Жока. — Но согласись, папа, разве не странно, что твой сын лежит в больнице, а ты даже не спросишь, как он себя чувствует.
— Мне известно, что с ним, — проговорил Варьяш. — Но нечто подобное случалось и с другими, так что нечего бить тревогу раньше времени.
Жока не сказала ни слова, лишь молча отставила от себя тарелку.
Миклош попытался примирить отца с дочерью:
— Жока ведь не знала, что вы разговаривали с командиром полка.
— Это не меняет дела, — недовольно бросил Варьяш. — Она слишком молода, чтобы учить меня.
— Как бы молода я ни была, к моему мнению стоило бы прислушаться, — тихо проговорила девушка. — Будь добр, дай ключ от номера: я хочу уехать...
— Никуда ты одна не поедешь! — оборвал ее отец. — Мы уедем отсюда вместе. — В такие моменты Варьяшу надо было дать высказаться, иначе ярость захлестывала его. — Теперь я тебя поучу, как нужно себя вести. Ты, как я погляжу, до сих пор не усвоила, чем обязана отцу...
— Оставь счет, — перебила его дочь, — я сама его оплачу, а то я и в самом деле не знаю, чем обязана тебе. Впрочем, думаю, я должна тебе не так уж много. Вообще-то я давно собираюсь уйти из дома...
— В таком случае тебе действительно лучше пойти в номер, — сказал Варьяш и, вынув ключ из кармана, положил его на стол.
Жока поднялась.
— Подожди, я провожу тебя, — предложил ей Миклош. — Прошу прощения, товарищ Варьяш.
Когда они вместе с Жокой вышли в коридор, он спросил у девушки:
— Слушай, чего ты к нему все время придираешься?
— Если хочешь знать, я его терпеть не могу...
— Не надо так говорить и, ради бога, не плачь... — Он взял девушку под руку, но она оттолкнула его. — Ты что, и на меня сердишься? Но я-то ни в чем не виноват.
У дверей они остановились.
— Прости меня, — со слезами в голосе проговорила Жока. — Я просто дура набитая, к тому же очень боюсь за Банди.
— Успокойся, все обойдется. Завтра встретимся. Но завтра же мне обязательно нужно вернуться в Пешт.
— Мы здесь не задержимся. Встретимся, тогда и обговорим все. Сервус! — Поцеловав Миклоша в щеку, она ушла в свой номер.
— Ну как, утешили? — поинтересовался Варьяш, когда Лонтаи вернулся к столу и наполнил бокалы вином.
— К сожалению, из меня плохой утешитель, — объяснил Миклош, — а в такой ситуации вообще трудно утешать. Ваше здоровье!
— Как давно вы знакомы с моей дочерью? — спросил Варьяш, ставя пустой бокал на стол. — А хорошее вино это «Монастырское»!
— Неплохое. Мы знакомы немногим более полутора лет.
— У Жоки несносный характер...
— Обычный. А без характера человеку грош цена. Откровенно говоря, отец, у которого есть такая дочь, как Жока, должен чувствовать себя счастливым.
— Я вижу, вы знаете мою дочь только с хорошей стороны, хотя это и понятно. Но, дорогой мой, запомните, женщину по-настоящему узнаешь только тогда, когда долго живешь с ней. Скажите, товарищ подполковник, каковы ваши намерения относительно моей дочери?
— Как вас понимать?
— Вы намерены на ней жениться?
— Об этом мы пока не говорили, но вполне возможно, что дело дойдет до женитьбы. А если мы решим пожениться, товарищ Варьяш, что вы на это скажете?
Прежде чем ответить, Варьяш снова наполнил бокалы вином.
— За ваше здоровье! — дипломатично предложил он.
Они выпили.
Миклош посмотрел на бокал и спросил:
— Это все, что вы мне можете сказать?
Варьяш подался чуточку вперед, отчего пряди волос упали ему на лоб. Он откинул их назад и, сощурив глаза, несколько мгновений всматривался в подполковника.
— Жока уже взрослая, — начал он после долгого молчания, — следовательно, может самостоятельно выбрать себе мужа: ей с ним жить, а не мне. Если она остановит свой выбор на вас, я ей, разумеется, мешать не стану. Но, между нами говоря, Мне бы не хотелось, чтобы ее муж был военным. Не поймите меня превратно, я не имею ничего против вас лично, тем более что я вас совсем не знаю. Просто мне не очень нравятся люди, которые выбрали военную службу своей профессией.
— Почему же?
— До сих пор мне Казалось, что профессию военного выбирают для себя люди, имеющие какой-то изъян.
— Я вас что-то не понимаю.
— Чего уж тут непонятного! Люди, связавшие свою жизнь с вооруженными силами, руководствуются одной идеей — разрушение и уничтожение людей, Правда, эту идею они стараются завуалировать красивыми сливами. Инженер потому и является инженером, что он что-то планирует, изобретает, образно говоря, из ничего создает нечто, врач лечит людей и так далее. Короче говоря, представитель любой мирной профессии что-то создает ради жизни на земле. Мост Эржебет для большинства людей объект эстетического наслаждения и одновременно полезное сооружение, имеющее важное народнохозяйственное значение.
— А для военных?
— Для вас он объект, подлежащий уничтожению. Вольно или невольно вы ищете точки, куда бы можно было подложить взрывчатку, чтобы в кратчайший срок взорвать его. Я мог бы привести и другие примеры. На географическую карту страны вы смотрите как на театр военных действий, а холмы, горы, леса оцениваете как объекты, которые можно использовать в предстоящем бою. Такой образ мышления, само собой разумеется, влияет на человека. Усугубляет это влияние и власть, которая вам дана. Право отдавать приказы, применять власть по отношению к тем, кто отказывается эти приказы выполнять или выполняет их плохо, так или иначе порождает в солдате веру в собственную непогрешимость.
А как ведут себя военные в семье? Возьмем, к примеру, командира роты, под началом которого числится добрая сотня людей и который на службе не потерпит от них малейшего возражения. Разве дома он позволит жене сделать что-либо по-своему? Вряд ли. Те, кто знаком близко с жизнью офицерских семей, в восторг от этого не пришли. Конфиденциально могу сообщить, товарищ подполковник, что большая часть офицеров — люди невысокой культуры. Оно и понятно, ведь искусство уничтожения людей противостоит общечеловеческой культуре, идее гуманизма. Поэтому-то для военных средствами развлечения, как и прежде, остаются водка, карты и женщины. Условия в армии жесткие, не то что на гражданке, поэтому молодые люди порой с неприязнью относятся к военной службе...
Все время, пока писатель говорил, Миклош ни разу не попытался перебить его, и это еще больше раззадорило Варьяша.