— А что скажет ваша матушка?
— Я уже забыла, когда жила с ней.
— А соседи? Что скажут они, если увидят меня в вашем доме? Ведь в провинции нравы не такие, как у нас в Пеште.
— Нравы у нас другие, это верно, но меня не интересует мнение соседей. Я отвечаю за себя, а не соседи. Однако если вас это смущает, мы можем пройти ко мне так, что нас ни одна живая душа не заметит.
Юноша пожал плечами:
— Я не против.
Они не спеша направились к лесу. По пути Марика объяснила, что домик ее стоит на самой окраине, возле кладбища, к которому ведет дорога через лес.
— У меня небольшой садик, так он примыкает прямо к опушке, — продолжала объяснять девушка. — Со стороны леса в изгороди есть неприметная калитка. Весной я обычно хожу домой этой дорогой. Немного длиннее, зато приятнее: нет пыли и воздух свежий.
Когда они поднялись на вершину холма, Эндре впервые увидел затопленную вешними водами равнину. Он остановился, пораженный видом разбушевавшейся стихии:
— Словно огромное озеро!..
Марика тоже посмотрела на водное зеркало.
— Дорого нам обойдется это зрелище, — печально заметила она. — Под водой оказались не только луга, но и пахотные земли сельхозкооператива. А уровень воды в Кевешде продолжает подниматься. — Она показала рукой в сторону реки: — Посмотрите вон туда. Люди работают так уже третий день.
С вершины холма были хорошо видны и бульдозеры и грузовики, выстроившиеся в длинный ряд. Они беспрестанно подвозили грунт для укрепления насыпи.
— Когда у вас в последний раз было наводнение?
— По рассказам директора школы, в начале тридцатых годов. Говорят, вода поднималась тогда до церковной ограды.
— А ведь церковь стоит на самом высоком месте, — заметил Эндре, глядя в сторону вытянутой руки Марики. — Я читал, что Дунай тоже вышел из берегов. В Пеште почти все низкие места залило водой.
— Пойдемте, — предложила девушка и пошла дальше. — Вы где живете в столице?
— На проспекте Пашарети. Красивое место, хотя мне лично оно не нравится: там очень сыро, Вы бывали в Пеште?
— Я там родилась. И хотя с детских лет живу в провинции, в Будапешт не раз наезжала навещать бабушку.
— Вам нравится жить в провинции?
— Просто я привыкла, а привычка подчас сильнее любви.
В лесу стояла тишина. Когда Эндре и Марика на минуту умолкали, слышен был только шорох опавшей хвои под их ногами. Эндре казалось, что он идет по мягкому ковру. От царившей вокруг тишины и спокойствия его охватило такое блаженство, что и деревья, и кустарники, и скалы, и солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь густые кроны деревьев, навались сказочно прекрасными.
— Знаете, у меня такое чувство, будто я давно знаком с вами.
— А я думала, вы совсем забыли обо мне.
— Нет, не забыл. Напротив, мне даже немного обидно было, что вы не навестили меня в больнице.
— Я вас уже не застала там.
— А вы приходили?
— Конечно, приходила.
— А почему ничего не написали?
Марика искоса посмотрела на Эндре, желая встретиться с ним взглядом, но он в этот момент смотрел себе под ноги.
— Я писала, и не один раз.
— Но я не получил ни одного вашего письма.
— Дело в том, что письма я не отправляла.
— Почему же?
— То не смела, то не хотела.
— Тогда зачем же писали?
— Не могла не писать.
— И что же вы сделали с теми письмами?
— Оставила у себя.
— А нельзя мне прочесть их?
— Может, как-нибудь... потом... я отдам их вам...
— Когда же?
— Этого я и сама пока не знаю. Может быть, никогда...
— От чего же это будет зависеть?
Марика немного помолчала, затем сказала:
— Скоро мы придем.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Не захотела — и не ответила.
Эндре собрался было бросить окурок, но девушка схватила его за руку: