Её голос прозвучал так строго, что захотелось начать оправдываться, однако вопрос предназначался вовсе не мне, а другому мужчине, который находился гораздо ближе и сейчас тоже стоял на месте, не отрывая взгляда от женских прелестей.
Хотя на предвзятый вкус прелести были всё же довольно скромными. Девичьими. Полушария грудей, обтянутые кафтаном, плотно застёгнутым до самого подбородка, были хорошо заметны, но казались ещё не созревшими до той спелости, что обычно притягивает к себе мужскую ладонь. При этом гибкая фигура отнюдь не производила впечатление тонкой и хрупкой, скорее указывая на то, что девица слегка задержалась в том возрасте, когда различия между подростками ещё малозаметны. Зато лицо говорило об обратном. Серьёзное, совсем взрослое и какое-то отрешённое: даже прямо глядя на мужчину, которого пыталась отчитывать, незнакомка словно смотрела сквозь него в некую недостижимую для других даль, и резковатые черты, обрамлённые капюшоном, оставались безмятежно-бесстрастными, несмотря на явное неудовольствие в её голосе.
Или отменно владеет собой, или принадлежит к той редкой разновидности людей, что заслуживают прозвания «эрте». Впрочем, сия возвышенность над толпой почему-то не вызывала у окружающих чувства благостного смирения. По меньшей мере у одного из них.
— А то ты не догадываешься? — ухмыльнулся мужчина.
Вернее, я, поскольку видел только его спину, мог предположить, что он именно ухмыляется, уж больно приторным и в то же время напряжённым тоном был произнесён вопрос, который вряд ли требовал ответа.
— Вы выбрали не тот предмет для своего интереса.
— А мне думается, тот самый!
Он сделал шаг, приближаясь к девице на расстояние вытянутой руки.
Незнакомка не выглядела ни доступной, ни гулящей, скорее наоборот, но вполне возможно, мужчина был навеселе, а пара-тройка кружек крепкого эля застит глаза так, что и в дурнушке разглядишь королеву, причём благосклонную.
— Оставьте меня в покое.
Она добавила в голос ещё больше суровости, но, похоже, совершила ошибку, потому что преследователь только воодушевился:
— Ох люблю таких, дерзких и вздорных!
И он качнулся вперёд, намереваясь схватить предмет своего вожделения за локоть. Девица в свою очередь сделала шаг назад, поднимая на уровень груди сжатые кулачки.
— Только попробуй!
Судя по постановке рук, к драке она привычку имела. Должно быть, в детстве и юности предпочитала мальчишеское общество. Но как бы то ни было, между противниками существовала разница, которая заведомо отдавала победу на мужскую сторону. Разница в размерах и тяжести тела.
Я никогда и никуда не вмешивался без получения на то недвусмысленного приказа, да и сейчас не чувствовал себя ответственным за предстоящее, неприглядное действо, вот-вот грозящее развернуться прямо передо мной. В конце концов, это не Дол, а у города другой хозяин. Или вообще никого начальствующего. Но с другой стороны…
Моё сознание помнило лишь одного воина женского пола. И хотя во внешности Ньяны и незнакомки не было ничего общего, да и обстоятельства происходящего тоже немало разнились, одно оказалось неизменным. Чёткое и до рези ясное ощущение, накрывшее меня с головой.
Она не должна драться.
Бой — мужское дело.
— Дама не находит ваше общество приятным.
Мужчина не обернулся, хотя и отчётливо расслышал мои слова, зато прорычал:
— Проходишь мимо и проходи, не задерживайся!
— Только после вас и ни мгновением раньше.
— Сам, что ли, глаз на неё положил?
— Положил, снял… Мои глаза — моё дело.
— А мы сейчас посмотрим, какое дело чьё…
Он попробовал ударить с разворота, но, как оказалось, и в самом деле был изрядно пьян, потому что двигался медленнее, чем полагалось для удачного завершения атаки. А поскольку удержаться на ногах нападающий смог бы, лишь воткнув кулак мне в скулу, мужчина, промахнувшись, вытер добротным сукном своего кафтана с десяток камней мостовой. Правда, грохнувшись, пьяница не потерял способности воспринимать действительность: увидел, что в противниках у него не один человек, а целых два, и быстро расхотел драться. Но оно было и к лучшему, потому что прохожие уже начинали с угрожающим интересом присматриваться к нашей маленькой группе.
— Ещё посмотрим, кто кого! — заявил воздыхатель-неудачник и, не с первой попытки поднявшись, поспешил покинуть поле боя, припадая на левую ногу.
Девица даже не проводила мужчину взглядом, подарив всё внимание мне. Вернее, не всё, а то, которое вообще уделяла окружающему миру.
— Благодарю вас, эрте. Вы поступили достойно.
Я вспомнил, с каким удовольствием наблюдал за покачиванием пояса на бёдрах, и попытался скрыть смущение за улыбкой:
— Он отоспится и выкинет из головы дурные мысли.
— Или не выкинет.
Она так подчеркнула коротенькое отрицание, что стало ясно: разговор не закончится так просто.
Я упрямо повторил:
— Его языком двигала выпивка.
— Да. Но что, если он не захочет протрезветь?
Будь обстоятельства чуть другими, могло бы показаться, что девица давным-давно выстроила насчёт меня и Натти какие-то планы, а только что состоявшаяся сценка была разыграна нарочно. Но я хорошо разглядел глаза мужчины, лишившегося желанного развлечения: они вмиг наполнились разочарованием и почти звериной злостью. Если бедняга и был актёром, то невольным, ничего не знающим об уготованной ему роли. А глаза девицы, прозрачно-серые, того же оттенка, что коротко стриженные волосы, обнаружившиеся, когда капюшон сполз с её головы, смотрели уверенно, но опять же не на меня.
Не на Ханнера Мори со-Веента.
Не на Смотрителя Блаженного Дола.
Складывалось впечатление, что на моём месте мог оказаться кто угодно. А если участников спектакля можно менять настолько произвольно, то, значит, пьеса ещё не написана и есть надёжный способ отметиться в тексте своей рукой. Например, поставить точку:
— Всего доброго, эрте.
— Не уходите.
Другая завела бы извечную песню о том, что настоящие рыцари не бросают только что спасённую от лап насильника женщину на произвол судьбы, захлопала бы ресницами, в общем, применила бы весь арсенал природных хитростей, а эта словно и не подозревала о возможностях, коими обладает женский пол, потому что даже не попыталась убрать с лица отрешённость. Наоборот, спросила прямо:
— У вас есть дела в этом городе?
— Да.
— Они требуют всего вашего времени?
Ну вот мы и подобрались к главному.
— Вы хотите добавить к ним ещё одно?
Девица приподняла уголки губ:
— Оно не останется неоплаченным.
Разумеется. Иначе ты бы не старалась нанять нас. Если даже стражники на воротах посчитали, что люди, входящие в вольный город без оружия, собираются заниматься какими-то особыми делами, моё вмешательство в чужой спор тоже сказало тебе о многом. Правда, о том, чего не существует на самом деле.
— Что мы можем для вас сделать?
— То же, что сделали сейчас. Мне нужна защита.
Она произнесла это слово тоном, предполагающим совершенно обратный смысл, из чего можно было сделать вывод: лукавит. Скорее, ей нужна не защита, а возможность спокойно действовать в собственных интересах. Но всё же почему именно мы? Неужели во всём городе больше нет свободных наёмников?
— Я соглашусь, если вы честно ответите на один вопрос.
— Спрашивайте.
— При всём уважении, вы не самая прекрасная женщина на свете, чтобы подвергаться домогательствам со стороны каждого встречного мужчины. Нам нетрудно следовать за вами, но не хотелось бы вводить вас в траты только потому, что один пьяница позволил себе лишнее. Итак, зачем вам нужна защита?
Уголки её губ приподнялись ещё выше, но гримаса всё равно не стала похожей на настоящую улыбку.
— Пойдёмте, и всё увидите сами.
***
Вряд ли все самые важные сделки совершались посреди гула и гомона торговых рядов, но трапезный зал гостевого дома, куда нам предложила пройти незнакомка, был заполнен отнюдь не бедными людьми. Конечно, золотые отблески глаза не слепили, однако удачливые купцы редко выставляют напоказ драгоценный металл, хотя и не упускают случая покрасоваться. Просто поводы для похвальбы и средства исполнения оной у них другие.
К примеру, ткань, пошедшая на кафтан. Она может быть прошита шёлковыми нитями, добавляющими блеска, а может полностью состоять из сих благородных волокон. Причём на взгляд разницу определит только свой же брат-торгаш, у которого глаз наловчился не то что каждый цвет, а каждый оттенок раскладывать на целую палитру.
С сапогами та же история. Грубоватая кожа сама держит заданную форму, а хорошо выделанная натягивается по ноге, и нужно точно знать, на складочки в каких местах обратить внимание, чтобы определить, поскупился ли человек на собственную обувку или, наоборот, монет не жалел.
Рубашечные вороты, которые можно сейчас хорошо разглядеть, потому что в тёплом зале нет нужды кутаться в верхнее платье. Перчатки, заткнутые за пояса. Сами пояса, переливающиеся радужными узорами спиленной кожи. Бороды, подстриженные на разный манер, у кого-то ровнее, у кого-то неряшливее… Мелочей для наблюдения предостаточно. И если бы я чуточку напрягся, то смог бы угадать годовой доход каждого из людей, сидящих за трапезными столами. И вряд ли это им понравилось бы. Людям, конечно, а не столам.
Пожалуй, из трёх десятков мужчин в плохо освещённом и немного задымлённом зале только о нас с Натти нельзя было сказать ничего определённого. Кроме одного: таким здесь не место. Поэтому с периодичностью в четверть минуты, не реже, я ловил на себе любопытствующе-настороженные взгляды и вынужден был принимать решение, отвечать на них либо оставлять без внимания. А совсем избегать подобных гляделок не удавалось, потому что незнакомка попросила нас занять такой стол, откуда были бы хорошо видны все уголки зала. По возможности.
— Долго будем сидеть-то? — спросил рыжий, воодушевлённо поводя носом, потому что мимо как раз проносили что-то горячее и завлекательно пахнущее.
— Сколько понадобится.
— Ты что, всерьёз думаешь с этой бабой дело завести?
Пока ещё даже не думаю. Но если мир перевернётся с ног на голову и я соглашусь…
— Есть целых два дня.
Натти вздохнул:
— Зачем ей защита-то нужна? Не дай Бож, затевается что-то недоброе!
— Думаешь, не разберусь?
Ржаво-карий взгляд скакнул в сторону, явно не желая встречаться с моим.
— Разберёшься, куда ж денешься… Только лучше бы сразу это сделать, а не потом.
Я думал примерно так же, как мой помощник, но отказываться от предложенной дармовой кормёжки не хотелось, к тому же женщина обещала, что мы увидим нечто любопытное, а получение новых впечатлений было для меня единственным развлечением все последние годы, и перед напомнившей о себе привычкой устоять было трудновато.
— Мы всегда можем встать и уйти. В любой миг.
Натти пробормотал что-то вроде «если ноги никто не подсечёт», но я уже не прислушивался к недовольным репликам рыжего, потому что на пороге трапезного зала появилась давешняя незнакомка и…
Мир вокруг нас всё-таки перевернулся.
Если минуту назад купцы, вкушающие питьё и пищу, либо чавкали молча, либо вели с соседями по столу пространные беседы о погодах и прочей ни к чему не обязывающей чепухе, то с пришествием женщины в место, полное мужчин, все звуки разом утихли. А когда незнакомка медленным шагом направилась в нашу сторону, стало заметно, как следом за ней катится волна вожделения.
Признаться, я даже растерялся. Нет, наша нанимательница выглядела довольно привлекательно, но не на каждый же вкус! Тем более можно было поручиться, что по меньшей мере десяток купцов, почему-то провожавших её маслеными взглядами, на самом деле предпочитают видеть в своей постели девочек совсем иных форм. Но реальность тем не менее оставалась реальностью, наплевав на доводы разума: каждый мужчина, находящийся в трапезном зале, желал сейчас одну-единственную женщину. Ту, которую видел перед собой.
Без ответа оставался всего лишь один вопрос. Если незнакомка владеет каким-то секретом обольщения, то почему он не действовал на меня и Натти? Впрочем, рыжий даже и не смотрел в сторону женщины, предпочитая приглядываться и принюхиваться к жаркому, принесённому подавальщиком на соседний стол.
А она всё шла и шла, преодолевая намеченный путь так медленно, как только могла. И волна, катящаяся за ней, словно уставая от собственного напряжения, постепенно затухла, вскоре полностью растворившись во вновь возникающем обычном гуле, присущем любому питейно-едальному заведению.
— Надеюсь, вы всё рассмотрели достаточно хорошо? — бесстрастно спросила женщина, присаживаясь за наш стол.
— Да. Но ровным счётом ничего не поняли.
— Тогда мы с вами по одну сторону, — с удовлетворением заключила незнакомка. — Потому что я тоже ничего не понимаю.
— Если бы в этом городе вовсе не было женщин… Но ведь это не так?
— Не так, — кивнула она — Надеюсь, теперь вы понимаете, что меня тревожит?
Ещё бы. Всеобщее назойливое внимание конечно же. А оно тебе не нужно, потому что ты…
— У вас есть здесь дело, не терпящее лишних свидетелей.
Я не спрашивал, и моя собеседница отметила это чуть удивлённым, но тут же начавшим расслабляться взглядом, как будто последний вопрос был чем-то вроде очень важного экзамена.
— Да. Дело есть.
На меня снова посмотрели, но уже не испытующе, а скорее лукаво. Мол, продолжишь расспросы или удовольствуешься уже услышанным и увиденным?
Значит, в одном Натти оказался убийственно прав: всё, что требует участия как можно меньшего количества народу, добрым не бывает. А что, если наша нанимательница — наёмница, посланная придушить кого-то из купцов или местных жителей? Или воровка? Не хватало ещё ввязаться в подобную передрягу!
— И сколько должно продлиться его выполнение?
— Это имеет значение?
— Мы пробудем в городе ещё два дня. Потом уйдём.
Она нахмурила светлые брови, о чём-то раздумывая, и, хотя было видно, что названный мною срок её не обрадовал, за молчанием последовал кивок:
— Пусть будет два дня. — Сказано это было с выражением типа «на безденежье и медный грош — сокровище». — А сейчас не желаете ли отужинать?
Ужин? В самом деле, пока мы ходили туда-сюда, день приблизился к вечеру, и желудок всё чаще заявлял о своём неудовольствии. Ну нас хотя бы накормят, уже за это следует быть благодарным.
Женщина махнула рукой подавальщику, и тот, ловко пробравшись между столами, в мгновение ока возник рядом снами.
— Ужин. Всем троим. И чтобы мяса было больше, чем всего прочего.
Служка понимающе ухмыльнулся, умчавшись исполнять поручение, а я невольно задумался о том, сколько денег может находиться в кошельке незнакомки, если она так легко заказывает не самую дешёвую еду. В столице я ел свежее мясо ранней весной только потому, что за него платила казна Сопроводительного крыла. Здесь, поближе к земле, на которой пасутся стада, цены явно были пониже, но с соседние столов всё же больше пахло овощами и кашами.
Впрочем, долго раздумывать не позволили обстоятельства: прибыли глубокие миски с дымящимся жарким, в которые мы и погрузили наши ложки, причём женщина ела чуть ли не быстрее и жаднее нас с рыжим. Так быстро, что, когда подавальщик ещё только шёл к нашему столу с кружкам эля на подносе, от её порции осталась едва ли одна треть.
Но питьё до пересохших от жажды глоток не добралось, потому что случилось то, что очень часто случается в переполненных трактирах и харчевнях. Парень споткнулся, не удержал равновесие, и все три кружки соскользнули с подноса прямо на спину женщине. Вряд ли удар был сильным, тем более что глиняные сосуды скатились вниз целыми, зато их содержимое почти полностью вылилось на одежду незнакомки.
Прозрачно-серые глаза сверкнули отнюдь не холодной яростью, но женщина вовремя вспомнила, в каком неудобном положении находится и что сейчас не время устраивать взбучку провинившемуся служке. Тем более что он тут же кинулся извиняться и махать полотенцем, вытащенным из-за пояса, в безуспешной попытке стряхнуть на пол хотя бы часть капель жидкости до того, как они успеют впитаться в ткань кафтана.
— Я пойду наверх. Переоденусь и вернусь.
Последовала ещё одна волна вожделения, на сей раз даже сильнее, нежели предыдущая, потому что намокшая одежда намного яснее обрисовала тонкую гибкую фигуру, а потом всё вновь стихло. Всё, кроме кислого запаха пролитого эля.