IV
Особое подразделение разместили в доме рядом с районной комендатурой. Дом был покинут владельцами, бежавшими на запад, и весь он был начинен вещами, свидетельствовавшими о богатстве, избалованности его прежних обитателей.
Но ко всем этим вещам служащие подразделения относились с какой-то брезгливостью. В спальне, где стояли огромные, как платформы, кровати, наставили топчаны. Не притрагиваясь к фарфоровым сервизам, ели из армейских котелков на кухне, которая и стала главным местом сбора подразделения. И когда дневальные получили приказ от Букова прибрать помещение, они сделали то, что подсказывали им их солдатские привычки, - унесли все крупные и мелкие вещи в одну комнату, заполнив ее до потолка, словно складское помещение. И хотя после такой приборки всюду на полу объявился мусор и пыль от снятых ковров, Буков объявил удовлетворительно:
- Вот теперь нормально! - И пожаловался: - А то что получалось? Повернуться негде. Что-нибудь заденешь. Натолкали имущества. Все время на психику давило. Неловко все-таки: чужим пользоваться не приучены.
- А они?
- Чего они?
- Как они нас грабили!
- Ты что, Должиков, лепечешь, ты соображаешь?
Должиков - тощий, долговязый, испитой, со впалой грудью, в обвисшем обмундировании - стоял, прислонившись спиной к стене, и, в упор глядя на Букова, сказал:
- Они к нам в квартиру вселились. До смерти буду все помнить. До самой своей смерти.
- Ну, теперь ты в их доме...
- Вам хорошо, вы воевали и того не видели, что я видел.
- Конечно, фронт для солдата вроде курорта, все время на природе, иронически заметил Буков, - питание по норме. И физзарядка в бою, чтобы не полнеть.
- А я за фашистами ночные горшки выносил.
- Ну, это кто на что способен...
* * *
Буков почувствовал недоверие к Должикову, когда впервые увидел его. Первые слова, которые сказал ему Должиков, указывая на войлочный самодельный футляр, который он бережно положил на койку, были:
- Пожалуйста, не трогайте, здесь у меня музыкальный инструмент.
- Ну! А я подумал - слесарный. Балалайка, что ли?
- Скрипка.
- Скажи пожалуйста - скрипка. Ее, значит, на койку, как куклу, а автомат, как топор, под лавку? Хорош солдат! - Спросил примирительно: Может, сыграешь?
- Нет.
- Почему ж так?
- Сказал - нет.
- Ты что же, во всем такой принципиальный?
- Вам поговорить хочется?
- Интересуюсь, что ты за человек.
- Биографию рассказать?
- Смотри, какой ершистый!
Должиков осторожно погладил рукой скрипну в футляре, спросил:
- Вы действительно любите музыку?
- Расстраиваюсь, это верно.
- То есть как расстраиваетесь?
- Очень просто, не в себе становлюсь.
- Зачем же тогда просили, чтобы я играл?
- Да ты что меня допрашиваешь?
- Интересуюсь, что вы за человек...
"Дерзкий парень, нахальный", - решил Буков и неприязненно посоветовал:
- Ты все-таки, когда к старшему по званию обращаешься, держи себя в норме, ясно?..
И сейчас, когда Буков сказал эти обидные слова: "Кто на что способен", видя, как побледнел при этом Должиков, смутился и произнес сипло:
- Ну, погорячился, понятно? - Спросил участливо: - Так ты, выходит, на оккупированной территории жил? Натерпелся. Оттого такой весь издерганный. С какой стороны ни коснись - больно. - Засуетился, протянул пачку немецких сигарет: - Закуривай.
- Нет.
- Ты что, от меня взять не хочешь?
- Нет, просто не курю.
- Правильно, и не кури. Оберегай здоровье.
- А зачем?
- То есть как это? Чтобы жизнь себе на полную ее катушку обеспечить.
- Вы что же, и в бою такие советы давали?
- Войну мы пришибли в самом, как говорится, ее первоисточнике. Теперь одна забота - благополучие жизни своему народу вернуть. И тебе тоже.