Это был двухэтажный кирпичный домик с зеленой оградой из подстриженного терновника. Просторные, как витрины, окна. Двор, выложенный клинкером. Туи в кадках, на калитке медная плашка - "Отто Шульц". Под ней прорезь почтового ящика. Возле открытых дверей гаража картонный ящик, из него вывалились банки с консервами.
- Обратите внимание, - сказал хмура Зуев, - местные жители утверждают, что о происшествии им неизвестно, а ведь даже с улицы видно - лежат продукты, и никто ничего не взял.
- Может, такие честные.
- Мы тут одному антифашисту полуторку угля привезли, свалили в сарайчик, а на следующий день - тю-тю, растащили начисто. - Добавил сердито: - Из этого следует, что о происшествии они знают, но уклоняются от разговоров и помогать следствию боятся.
Поднялся по бетонным ступеням, по-хозяйски распахнул дверь:
- Прошу!
В вестибюле почему-то на столике лежала проволочная подстилка для ног. На ней куски ваты.
Зуев пояснил:
- Это я брал грунты для анализа. На всякий случай. Обычно при злоумышленном вторжении о половик ноги не вытирают. Но возможно и отклонение:, допустим, кто-то чисто машинально вытер. - Он взял кусочек ваты, поднес к носу, понюхал, положил обратно, потом другой так же взял, снова понюхал, как цветок. Объявил: - этот самый, чуть-чуть отдает аммиаком, и химическим анализом подтверждено - аммиак. - И тут же раздумчиво добавил: - Но могло быть и так: заходил он в место общественного пользования, где обстановка идентичная с подземной коммуникацией. Но пока это лишь домысел... - Предложил: - Следуем дальше, вот в эту дверь. Встать у стеночки. Не фиксируйте внимания на трупах. Сейф распорот клешней. Теплоизоляционный материал между стенками - порошковый асбест. Теперь соображайте. Когда преступник из сейфа ценности извлек? До убийства или после? Предполагаю, после совершения злодеяния. Почему? На полу асбестовая пыль, а под трупом ни одной пылинки асбестовой не обнаружено.
Теперь вот, товарищи, смотрите. Полдня я эти стекляшки собирал, клеил. Кварцевое стекло - изделие для технических нужд. Судя по конфигурации, назначено для производства какого-то сильного вещества, особо едкого.
Эта химическая посуда побита в присутствии хозяина квартиры и даже, возможно, им самим - частицы стекла обнаружены в отворотах брюк, на ворсе халата. Возле входной двери найдены мелкие осколки, - возможно, они просыпались, когда он дверь открывал.
На руке трупа имеются порезы, видно, что нанесены они обломками стекла. Но к медикаментам не прибег, хотя вот аптечка. Выходит, не имел времени или находился в состоянии крайней взволнованности.
- Кем был этот человек? - спросил кто-то из стоявших у стены.
- Инженер-технолог на берлинском заводе по производству кварцевого стекла для предприятий химической промышленности. До войны часть акций принадлежала американской компании "Дюпон", имелись и представительства во многих западных странах. Поставляли свои изделия на заводы, изготовлявшие топливо для Фау-1, Фау-2, в состав которого входят едкие кислоты и щелочи. Что он был за человек? - Зуев сделал несколько шагов, снял простыню. На полу лежала, скорчившись, женщина, лицо ее залито черной, уже засохшей кровью. В вытянутой руке - каминная кочерга. - Вот кто за него заступился. Домашняя работница. С лагерной наколкой на руке. Можно предположить, что он относился к ней по-человечески и даже с сочувствием. Личные вещи домашней работницы скудные, ничего похожего на подарки нет. Предполагаю, никаких шашней с хозяином не было. На теле ее множество ссадин, ранений, что свидетельствует о длительной борьбе с преступником.
- А хозяин, выходит, наблюдал, как ее калечат?
- Хозяин был подвергнут пытке посредством введения определенной дозы вещества, применяемого при допросах в гестапо и СД к личностям, наружное повреждение у которых нежелательно. Вещество вызывает особо сильные болевые ощущения и ослабление мозговой деятельности. Деталь: губы не искусаны, а язык искусан. Можно допустить, что жертва таким способом пыталась не столько переключить болевое ощущение, сколько посредством повреждения органа речи лишить себя возможности выдать что-либо тайное преступнику. Вытерев руку, Зуев открыл чемодан, вынул из него пять пробирок. - Глядите здесь собраны из-под ногтей от каждого пальца жертвы остатки, которые могут при анализе еще что-нибудь дать. Вот тут в коробочках - мастичные слепки с зубов работницы, в полости ее рта обнаружена кровь, по составу ей не принадлежащая, и волоски ткани. Допускаю, защищаясь, нанесла укусы преступнику. Улика существенная. Еще отпечатки...
- Пальцев?
- Перчаток. И вязаных и кожаных.
- Значит, тут не один действовал?
- Мы говорим - преступник! Пока других точных доказательств нет, строго оборвал Зуев, потом негодующе осведомился: - А вы что, товарищ Лунников, такой серо-зеленый стали? Слабонервный, что ли?
- Разрешите выйти, - хрипло пробормотал Лунников.
- Идите, - брезгливо бросил Зуев. - Храбрый разведчик, а тут скис. И вы вот, товарищ Дзюба, я вам демонстрирую, а вы все в окно смотрите.
- Не приходилось мне такое... - робко начал было Дзюба.
- Разъясните своей группе, - прервал его Зуев, обращаясь к Букову, взять опознанного преступника может любой солдат комендантского патруля. Прикажите, чтобы поняли - по элементарной технике расследования буду спрашивать с каждого.
- Разъясню, - согласился Буков и предложил: - Покурим.
Вышли во двор. Зуев указал на крышу дома!
- Вон видишь - вытяжная вентиляционная труба. Лаборатория в подвале. Там производились испытания различных сплавов стекла едкими веществами. Но вытяжная труба опущена ниже подвала. Надо обследовать.
- Можно начистоту? - спросил Буков.
Зуев кивнул.
- В городе еще столько гестаповцев, военных преступников попряталось. А мы тут с вами будем уголовников ловить, так, что ли?
- Ответственность за население на нас легла.
- Это конечно, - хмуро согласился Буков. - Только я говорю, кто в душегубках людей морил, заживо в лагерных крематориях жег, те еще на свободе бродят. А мы тут обеспечиваем нормализацию жизни всеми средствами, вплоть до уголовного розыска. Тех, кто наших казнил, не переловили, а тут немец немца убил, ограбил, а мы, будьте любезны, переквалифицируем фронтовиков на гражданских сыщиков. У Виктора Должикова всю семью убили. А как ему, когда он не тех ищет, кто перед нашим народом виновен, а простых грабителей?
- Не считаешь, что надо твоему Должикову объяснить, что к чему?
Буков произнес уклончиво:
- Ты, конечно, может, и знаменитый и образованный в своем деле сыщик. Но вот небось так по-научному не обследовал во время войны, когда мы их палачество обнаруживали. Некогда было. Обидно ребятам, я так полагаю.
- Следствие мы вели, это ты напрасно. И на судейский стол народов протоколы будут положены - злодейства не только против нас совершены, против всего человечества, и, значит, против немцев тоже. А за Должикова ты не рассуждай. Он мне кое-что подсказал. На запястьях покойника следы от наручников заметил. Браслеты в гестапо штампованные, с незашлифованными углами, кольцо стандартное, рассчитано на глубокое вжатие в мышечную ткань. Я это сам бы, конечно, засек. Но важно, что именно Должиков подсказал. Мысль у него в каком направлении работает: раз убийца - значит фашист. Хотя подобной конструкции наручники применяются и у американцев и англичан и еще у германских криминалистов тоже. Для меня это еще не доказательство. А вот обрадовало, что Должиков зажегся, улики ищет. Это для оперативника чувство наипервейшее - зажечься! Ни одно убийство безнаказанным нигде никогда остаться не должно.
- Ну, это ясно.
- Сказать людям, что мы с большим фашизмом кончили, а теперь с малым кончаем, - это не все сказать. Важно, чтобы поняли, усвоили: мы теперь защитники немецкого народа, его безопасности. И что в нашем деле главная опора - это дружеская помощь населения.
- А оно к нам пока - спиной.
- Что отсюда следует? Чтобы наше Особое комендантское подразделение помимо всего обеспечило снабжение водой, газом, электричеством. Через это дружеские контакты. Каждому дому в нашем районе надо вернуть нормальную жизнь. Нелегкая задача. Диверсии по порче подземных коммуникаций совершаются, чтобы воспрепятствовать нам оказать помощь населению. Нам надлежит раскрыть не только преступление, но и глаза людям раскрыть. Они должны понять, что гитлеровцы не только во время войны преступления совершали, но и после войны, и против самих же немцев.
Буков заметил, что здесь, на месте совершенного преступления, Зуев один только не удручен, не испытывает щемящего чувства подавленности, какую он подметил у других своих сослуживцев по Особому подразделению. Напротив, Зуев чрезвычайно бодр, оживлен, весь охвачен деловым азартом.
Подвязав резиновый фартук и щегольским движением натянув резиновые перчатки, Зуев уверенно, словно опытный врач, обследовал деревянной плоской палочкой рты у трупов, давая пояснения таким тоном, будто проводил занятие с бойцами по изучению материальной части трофейного оружия.
Пинцетом, какие употребляют коллекционеры марок, он бережным движением прихватывал с пола волосок или раздавленный окурок и помещал каждый в отдельности в стеклянные коробочки. И на стенке коробочки делал отметки восковым синим карандашом. Лицо его при этом выражало такое удовлетворение, будто он нашел какие-то редчайшие музейные ценности. Пыль собирал с разных мест помещения, втягивая ее небольшим, как шприц, насосом, внутри которого имелись бумажки - фильтры.
Вынимая эти фильтры, он, не дыша, укладывал их, тоже каждый в отдельную коробочку. И если фильтр хорошо покрывался пылью, он любовался им, словно юный натуралист крылом диковинной бабочки.
Фотографировал он трупы так любовно и старательно, как армейский фотокорреспондент - генералов, в надежде потом вручить портрет начальству и заслужить этим его благосклонность.
Разувшись, в одних носках, он бродил по помещению, вытянув шею, скособочившись, держа в руке лупу в черной пластмассовой оправе, и вдруг петушиным, клевательным движением начинал мотать головой над лупой.
И он приказывал другим смотреть через эту лупу на рану, нанесенную, как он уверенно утверждал, после того, как жертва уже была лишена жизни, о чем свидетельствует незначительное количество вытекшей крови. Он приказывал это делать тем, кто немало сам наносил ранений. Но ведь никто никогда не разглядывал, как после этого выглядит противник.
Никому из бойцов Особого подразделения не доводилось так долго смотреть на мертвые тела, как здесь вот, на месте происшествия, да еще с научной, можно сказать, целью.
Поверженными противниками на поле боя занимались похоронные команды. Когда же выносили с поля боя и хоронили своих, то у каждого в сердце настолько прочна была память о них живых, что опровергнуть ее сама смерть была бессильна.