— Проклятая погода, разбушевалась, как в адском котле!
Действительно, на памяти жителей Северного Флодмунда подобное неистовство стихии было замечено в последний раз лишь их отцами. Необозримые нивы небесного свода были сплошь укрыты мрачным и грозным свинцовым навесом из облаков, обильно произлевающим на головы смертных буйные потоки воды, хлыстающих их в виде нескончаемых стен крупных дождевых капель, под натиском которых не слышно и слов собеседника, стоящего в двух шагах от вас. Могучий ветер, гонимый с гор, в порывах бешенства неистово завывал и нёсся в иступленном галопе над долинами и полями Флодмунда, преклоняя перед собой столетние деревья, ломая спины непокорных, вырывал с корнем кусты и заставлял в панике разлетаться во все стороны света черепицу с домов. Угрюмое полотно, нависшие над головами жителей, то и дело разряжалось сияющими вспышками молний, беспорядочно метущихся в своём страшном веселии с одного облака на другое, озаряя блистающим светом подёрнутую мглой землю. Сопровождалось это поистине страшное действие ревущими раскатистамы громами, рассыпающимися бесчисленными отголосками в горах, гул которых принуждает сердца обывателей каждый раз вздрагивать в животном страхе и молить духов о пощаде и прекращении их гнева.
Вполне естественно, что всякая благоразумная тварь поспешила укрыться в надёжном месте, пока злоба небес благополучно не стихнет. Однако, как вы могли уже заметить, скрылись не все. Одинокий путник, одолеваемый промозглой сыростью, пронзающей не только плоть, но и сами кости, укрытый в длинную холщевую накидку, бичуемую небесными потоками, неопределённого цвета льняной камзол, коричневые толстые перчатки до самого локтя и грубые высокие сапоги с внушительным раструбом, полностью покрытые дорожной грязью, медленно, но верно пробирался по улице городской окраины, неся на своей могучей спине внушительный мешок, содержимое коего покамест останется тайной. Грозя ежечасно увязнуть в местном болоте, которым становятся большинство улиц Флодмунда после подобных погодных происшествий, да, по правде говорю, после любых осадков, он, тем не менее, ни мало не сбавлял обороты своей спешной ходьбы, дерзко огибая бездонные лужи, — в одной из которых безвестно сгиб его сосед после прошлого ливня, — что, по-видимому, говорило о том, что наш субъект куда-то спешил. Рыская по улице, он, как будто не обращая должного внимания на бурю и происходящий повсюду хаос, да весь час что-то самоупоенно бубнил себе под нос.
— Правильно, надо, надо отсюда бежать, бежать куда угодно, — с жаром убеждал сам себя путник, — ведь, что за жизнь ждёт детей в этой стране? Сколько лет мы сидим в этом балагане и никак не можем выбраться? Бежать, бежать хоть в Дартад! Хотя, впрочем, почему "хоть"? В сущности, если верить словам этого доброго господина, — сама его одежда и манеры говорят, что он имперский дворянин, — то народ там пребывает в благополучии, — тучные нивы охотно изрыгают свои богатства, стоит только их засеять, всегда есть возможность сменить себе хозяина или вовсе уйти под лоно государства, а, к тому же, что наиболее важно, последнее время они сменили свои воинственные амбиции на мирное устроение, так что там нам не будет угрожать опасность разорение вражьими войсками; почтить Императора за Бога — на те, пожалуйста! Хоть пень коцолапый, лишь бы было, чем набить пентюх, — самое главное, чтобы там не прознали, что мы из Флодмунда.
— Остфар тоже неплохая страна, — продолжил человек, держа совет сам с собой, — армия там сильная, земля поплодоредней нашего, да и в делах у них, как слышал, покамест не полный разлад. Флоревэндель, по словам купцов, сущий рай — земли цветов и вина, текущего, как сейчас этот проклятый ливень, — но что-то мне не верится, — эти паскуды всегда обманывают и ищут себе выгоды, чесо ради теперь я должен им верить? Впрочем, всё одно, куда бежать, — главное уйти с этих земель, а там уж видно будет.
Судя по тому, что после этих слов человек сомкнул свои усты, он был полностью удовлетворён своим решением.
Наконец, перед его взорам вырос двухэтажный домишко, выстроенный из дерева, покрытой сверху глиной, и с островерхой соломенной крышей… Должно быть, некогда этот дом представлял собой замечательный образец народной архитектуры Флодмунда, однако время и неустройство дел в стране знатно подточили благолепие этой обители. Несмотря на это, жилище охотника, — ну вот, проговорился, — отличалось значительно большей привлекательностью, чем соседние, накренившиеся в изнеможении сил, халупы.
Отворив хлипкую на вид калитку, человек юркнул под дверь жилища и быстро вник в сени. С глубоким вздохом, он бережно скинул с плеч тяжёлую ношу и, не успев толком снять промокшую до ниток накидку, был в миг окружён своим семейством. Дети, что неокрепшие птенцы, голосили во всю глотку, и, активно хлопая своими клювами, весьма недвусмысленно намекали, что неплохо бы подкрепить растущий организм. В сущности, этобыл уже формализированный обряд, за исполнение которого они получали лишь сочный кукиш с маслом, но, к их удивлению, на сей раз тёмную бороду отца семецйста озарила светлая улыбка. Стянув плотные перчатки, он запустил правую руку, покрытую молчаливыми свидетелями его неустанных трудов — мозолями, в недра таинственного мешка, из глубин коего был извлечён на всеобщее обозрение кусок хорошего остафарского сыра. По рядам детворы прокатился восторженные возгласы, подобные тому, как простолюдины поражаются махинациям цирковых волшебников.
— Благодарите дартадского господина, дети, — не без торжественности в голосе проговорил patre familia, — если бы не его милость, не выдели бы мы нынче этого изобилия ещё долго.
Да, мешок оказался полным съедобной снасти, купленной охотником за городом у сельских торгашей за деньги, данные им одним благодарным аристократом, впрочем,
Это случилось буквально вчера днём. Охотник зашёл в одну из лавчонок на торговой площади города для сбычи своего улова — нескольких подстреленных куропаток, — мягко говоря, не густо, но в условиях нынешнего положения довольно солидный улов.
Вышел он от мясника в пламенеющем воинственном духе, ведь старый прожжённый негодяй по доброй традиции всеми силами пытался непременно обставить охотника вокруг пальцев. Первоначально в ход пустилась оценка дичи, где первая сторона, представленная служителем тесака, всячески пыталась занизить качество товара, а вторая, представленная служителем стрел и лука, наоборот, нахваливала во весь свой словарный запас. Увидев тщетность этой затеи, владелец лавчонки заявил, что ему требуется деньги на лечение грыжи, которую поспешил было показать в удостоверение, но остановился из-за охотника, напомнившего, что он недавно слышал из самих уст страдальца весть о том, что с грыжей покончено. Провалив и этот предмет, мясник внезапно вспомнил о своей многочисленной бедной родне и стариках-родителях, которым необходим уход, хола и лелея, но и этот выпад охотник искусно парировал упоминанием своей шумной и голодной коголоты детишек. Истощив запас аргументов по этому поводу, лавочник, изменившись в голосе и напустив на себя грозный и неумолимый вид, которым обычно щеголяют чиновники перед тем, как взять подношение, и напомнил, что, согласно недавнему закону, для охоты в лесах близ городов требуется особое разрешение бургомистра; довольный своей ловушкой, пугалец сам не приметил, что применил против своего опоннента обоюдоострое лезвие, испытать режущие действие которого ему пришлось тут же: охотник ледяным тоном подтвердил слова мясника, однако приметил, что, согласно этому же постановлению, если кто-либо купит дичь, имеющую подозрительное происхождение, то он повинен наказанию в равной степени. Дородная физиономия лавочника в мгновение ока была заволочена мрачным и свирепым выражением, ясно говорящим о том, что совесть у этого достойного гражданина была с небольшими чёрными вкраплениями, явно портящими его благонадёжность. По совести оценив весомый довод супротивника, он прибегнул к последнему патентованному средству, испытанному веками и тысячелетиями: буйному и изощрённому потоку брани, перемижёвающейся с экономическими предложениями. Истощив до глухоты свои глотки, выпучив до боли свои глаза, досжестикулировав до ревматизма своими руками, они, наконец, пришли к компромиссу, иными словами, мясник выплатил сумму большей той, на которую рассчитывал, а охотник получил меньше того, на что надеялся, — то есть, все были недовольны.
Выйдя в задумчивости из лавки, сыпанув на прощанье ей и её владельцу про себя пуд чистосердечных добрых пожеланий о скорейшем заупокое, охотник, судорожно сжимая в длани маленький мешочек с флорингами, так голодный кот сдерживает в своих цепках когтях мышь, побрёл домой через торговую площадь.
Несмотря на то, что в последнее время, из-за вновь ужесточавшегося противостояния земель, торговые дела шли не самым лучшим образом, здесь всё ещё кипела жизнь в своих самых разных проявлениях, тем паче, что, как всегда после праздника, здесь царило деловое оживление. По всей площади разносился шум и гам, различные окрики и вопросы. Площадь заключалась в правильном прямоугольника, порождённым рядом двух и трёхэтажных зданий старинной постройки, возведённых из красного фулхьорского кирпича, что значительно отразилось и на всей конструкции. В основном, это были обиталища всевозможных торговцев и их лавочки. В воздухе витал неописанный аромат, порождённый смешением, казалось бы, всех запахов, которые только могут быть в природе. Неказистые деревянные прилавки, покоящиеся на кой-как вымощенной площади, были заполнены товарами первой необохидомсти, не могущими дать наслаждение телу, но могущие помочь ему не уйти в иной мир раньше срока. Горластые торговцы и торговки, — знающие люди говорят, что у этих жрецов кошелька голос может перекричать самый неистовый шторм и заглушить шум бушующих волн, — во всю мочь своих лёгких завлекали проходящий люд своими зазывалками, ревущими подобно быку в брачный период, нахваливая на все лады свой бесценный, как сарихадунхъорские самоцветы, товар, которого, согласно их авторитетным словам, не встретить более во всём мире, хоть пройди от края земли до края. Однако, как говорят недобрые языки, если пройти чуть дальше по улице к городским окраинам, то с большой долей вероятности вы встретите тот же самый товар, но по значительно меньшей цене, — верить этому или нет, решать вам. Этот громогласный зов коммерции причудливым образом сливался с гомоном, порождаемым праздным людом, притёкшим на рынок не столько с целью нечто приобрести, сколь набраться сплетен и старательно обмыть кости злобе дня.
Покупатели с важным или подавленным видам, в прямой зависимости от материального благополучия, прохаживались меж рядов, периодически вступая в короткие диалоги с продавцами, конец которых столь же периодически переходил в брань. Сорванцы-мальчишки шныряли меж рядов быстрокрылыми стайками, поглядывая завидящими и алчущими глазками на раскинувшиеся товары, — частенько после подобного зрительного контакта вещь таинственным образом перемещалась в карман проныры, вслед за чем, как правило, следовал душераздирающий крик торговца с немедленной погоней и облавой на негодного воришку; в случае поимки мальца при наилучшем раскладе событий просто-напросто избивали до нужной кондиции, при воспоминании которой у него впоследвиии должна была отпадать сама мысль о рецидиве, при наихудшем же отрезали пальцы, дабы они впредь не брали чужого, или вовсе отдавали в цепкие руки правосудия, вердикт которых не смог бы предсказать и пророк.
Различные бродяги и люди сомнительной внешности с нарочитой рассеянностью и бесстрастностью как бы бесцельно расхаживали по рядам, одними оком взирая на прилавки, а вторым проворно рыская по чужим кошелям и карманам в поисках наживы. Выбрав рентабельную цель, бродяга условным знаком давал знать своим подельникам об обнаружении солидного лова, после чего шайка ободранных мужчин начинала неотступно следовать за ходячим мешком, ровно до того момента как не подворачивалась удобная возможность благородно высвободить и облегчить карманы незнакомца от тяжкой ноши. Кажется, именно сейчас перед глазами охотника происходила подобная сцена.
Молодой мужчина, расфранчённый по последней дартадской моде, одетый в приталенное полукафтанье из чёрного льна, с невозмутимым видом прохаживал меж прилавков, оглядывая товар с таким видом, что будто бы он делал это скорее благодаря научным интересам, нежели из-за практических соображений. За ним по пятам следовала подозрительная шайка из городской рвани. Пройдя, наконец, торговые ряды, так и не заметив "хвост", он повернул, как нарочно, прочь по одной узкой и немноголюдной дорожке, и, повернув за угол, исчез из поля зрения охотника, точно также, как и группа оборванцев, уверенно последовавшая за иностранцем в сокрытые недра города.
Мужчину объяли сомнения, с одной стороны, он должен помочь незнакомцу в столь тяжкой ситуации, ведь в противном случае он окажется совершенно один, в незнакомой стране, да и в довесок без ломаного гроша в кармане. С другой же стороны, о помощи его, вроде бы, никто не просил, да и дома его ждёт жена с шумной оравой детишек, у которых он единственный кормилец. Возможно, охотник бы колебался подобно маятнику и дальше, но внезапно раздавшейся пронзительный вопль, — с усердным видом проигнорированный другими горожанами, не желавшими лишних проблем на свои головы, — вывел его из тягостного размышления. Со свойственной ему профессиональной прытью, он сломя голову пролетел коварную улочку и, обнажив на ходу кинжал, нырнул за злополучный угол.
Тотчас некий острый предмет просвистел у него над ухом, срезав на ходу несколько волосинок с головы. Ещё до конца не осознавая происходящего действия, отважный охотник с головой ринулся в бой с неизвестным нападавшим, резко оттадющим смрадом уличных отходов и солёной рыбы. Удар, блок. Чья-то крепкая рука с силой тисков хватает за левое плечо, но охотник тут же освобождается благодаря приёму, воспринятому им от наставника. Опять удар, на этот раз удачно, сжатый кулак, попавший в печёнку, заставляет противника высыпать из глаз снопы искр. Вновь кинжал блеснул перед лицом, медлить нельзя. Охотник молниеносно ударяет рукоятью своего оружия по шее оборванца, а затем, свалив того на колени, от души бьёт башмаком аккурат в узкий лоб. После этого убедительного аргумента нескладное тело нападающего обмякло и преспокойно опочило на земле, не проявляя более какой-либо враждебной активности. Разобравшись со своим оппонентом, охотник перевёл внимание на окружающую среду, верней, на другого негодяя, воинственно поднявшего свой повидавший виды меч над головой и чрезвычайно любезно подставившего свою спину под удар. Не вдаваясь в рассуждения, охотник схватил кинжал и, прицелившись, метнул его, поразив бандита прямо в спину. Из груди поражённого вырвался некий приглушённый звук, порождённый болью и злостью, но тотчас же был заглушён другим, хриплым и истошным, вслед за которым тело беспомощно рухнуло наспину наземь, сочась кровью в области груди.
Среди переулка выросла высокая тёмная фигура, окружённая неподвижно лежащими телами, в левой руке, облачённой в белую перчатку, он сжимал искривлённый меч странной формы. С полным невозмутимости видом незнакомец склонился над бездыханным телом, орошённым алыми потоками ещё горячей крови и вытер лезвие об лохмотья. Затем при помощи правой ноги он перевернул тело на брюхо и вытащил торчащий меж лопаток кинжал. Этого времени охотнику было предостаточно чтобы распознать клинок по характерной г-образной форме, — это был дартадский сангвигладес, смертоносное орудие, способное пробивать доспехи как ореховые скорлупки, играя пробивать щиты и вырывать целые куски мяса при ударе по незащищённому противнику. Тем временем, когда сангвигладес был приведён в надлежащее состояние, а кинжал высвобожден из плена, незнакомец быстрым движением бесшумно опустил меч в ножны. Кинжал же, в свою очередь, аналогичным образом был спрятан где-то на поясе. Казалось, он только после этого заметил присутствие постороннего лица, что он и попытался незамедлительно исправить, переместившись к своему неожиданному союзнику. Он был высок, невероятно высок, раньше охотник думал, что такими бывают лишь морфиты, однако теперь воочию увидел, что ошибался, ведь, несмотря на невероятный рост, это был определённо человек. Овальное лицо было отмечено резкими, но правильными чертами. Русые кудри изящно вились над проницательными серыми глазами, в блеске которых смутно чувствовалась некая горечь, и тонким, аккуратным точёным носом, придающим лицу аристократичную красоту. Незнакомец, сперва небрежным движением снял с правой руки перчатку и протянул её вперёд для рукопожатия.
— Квинтиллиан Туллий Магнификус, — отчеканил он, внимательно вперив свой взгляд на охотника, ожидая его реакции. Охотник заколебался, знатный дворянин вражеской державы демонстративно подчёркивал, что признает его равным, это просто невозможная история! Должен быть, он спит, хотя… нет-нет, это не сон, даже мрачная голова безумца, витающая в миражах и видениях, не может породить такого. Быть может, это западня? Но, в сущности, кому-то нужна его скромная персона? Всё ещё недоумевая в себе, охотник медленно, как выползающий после травли зверь, и робко, как запуганный заяц, протянул свою руку в ответ, сломленный выжидательным видом незнакомца.
— Рохард Гейбрин, — представился в свою очередь охотник, крепко сжав руку.
— Думается, это ваше? — вежливо осведомился Магнификус, изящно протягивая вынутый из спины кинжал.
На губах Квинтиллиана заиграла слабая довольная улыбка, понять причину которой Рохард был решительно не в состоянии. Решив не тратить зря время на пустые догадки, он прямо спросил об этом.
— Забавно, — медленно протянул Магнификус, — забавно, что вы решили прийти мне на помощь, рискуя жизнью, хотя нисколько не были обязаны это делать, не говоря уже о том, что, по всей видимости, вам так же необходимо блюсти благополучие своей семьи.
— Как вы узнали? — единственное, что пришло в голову Рохарду.
Вместо словесного ответа Квинтиллиан молча устремил свой взор на безымянный палец охотника, где, как это было принято в Флодмунде, находилось серебряное обручальное кольцо.
Сконфуженный Рохард, осознав неуместность вопроса, быстро попытался перевести нить разговора в другую плоскость.
— Прошу прощения, господин, за столь дерзкий вопрос, но мне хотелось бы узнать, что привело Вас в эти забытые Небом края и почему вы так открыто и по-равному со мной общаетесь? — Конечно, вопрос был в наивысшей мере дерзкий для простолюдина, но, поскольку Магнификус весьма странным образом обращался к Рохару на вы, то тот решил всё-таки рискнуть. И не ошибся.
— Понимаю ваше любопытство, — без тени смущения или раздражительности ответил Квинтиллиан, — хоть и не одобряю подобное. Ответ, о причине моего местопребывании в данной стране, боюсь, разочарует вас, ибо он прост и прозаичен: я странник. Этим же и объясняется моё столь странное, как вы верное заметили, поведение.
Ответ был достаточно туманен и неясен, как и подобает тем ответам, которые даются с целью сказать нечто ничего не сказав конкретно, но Гейбрин решил не настаивать на своём, а проявить должный такт и удовлетворится тем, что ему предоставили.
— Прошу прощения, — вновь заговорил Магнификус, — у меня есть к вам одна маленькая просьба, в которой вы мне, надеюсь, не откажете.
— Какую же?
— Сейчас расскажу, только выйдем, для начала, из этого гиблого переулка, а то стоим здесь, словно истуканы, без цели.
Стоило Магнификусу окончить свою фразу, как внезапно он резко обернулся и со всей силы ударил поднявшегося было грабителя, — успешно обработанного до этого Рохардом, — по лицу, окончательно сломав ему нос.
— Проклятье, — процедил Квинтиллиан осматривая некогда белую перчатку, — придётся теперь из-за этого негодяя возиться с кровью. Ладно, идём отсюда…
Просьба дартадца, взаправду, оказалась достаточно легкоисполнимой: по крайней мере, по субъективной шкале Рохарда, — он попросил охотника рассказать ему как можно больше о его Родине, её обычаях, нравах и порядках. На удивление, Гейбрин был достаточно словоохотлив и в красках исполнил прошение, поведав большую часть того, что он знал. Под час почти всего разговора рука Магнификуса то и дело непрестанно совала туда-сюда, фиксируя нечто, — если заглянуть через его плечо, то можно было приметить торопливые наброски, — в записной книжечке, предусмотрительно достанутой перед разговором из верхнего кармана полукафтанья. Наконец, когда альгама из историй, фактов, баек, побасенок и бабьих россказней были исчерпана, Квинтиллиан быстро захлопнул книжечку, положив её на подобающее место, а затем молча достал из внутреннего кармана таинственный мешочек. Не отводя взгляда от Рохарда, он властно взял его за правую руку, заставил раскрыть ладонь и положил на неё мешочек, заигравший хорошо знакомым каждой разумной твари звоном, звоном, свёдшим с ума многих людей, звоном, разрушавшим многие семьи, звоном, убившим многих ради себя самого.
— Здесь пятнадцать дарлингов, — без всяких предисловий заявил Магнификус, — полагаю, на ближайшее обозримое будущее этого будет достаточно, чтобы страх голода не высился грозной тенью над вашей семьёй.
От неожиданности подобного действия у Рохарда на время отнялся дар речи, верней, он всё-таки промычал пару слов, но они не несли и крупицу информации. Конечно, с одной стороны, этического порядка, ему было несколько неловко, ведь полученная сумма значительно превышала оказанные услуги, но с другой, соединённой с трезвыми и практическими соображениями, отказываться от пятнадцати дарлингов было не менее глупо, так как утопающему не подобает отдёргивать руку от спасителя. К счастью, очередная моральная дилемма была развязана извне, благодаря чему, как во всех подобных историях, совесть охотника была удовлетворена сбросом ответственности на постороннюю личность. Увидев колебания собеседника, Магнификус решительно заявил, что отговоры не принимаются, ведь это означало оскорбить его честь, после чего он пожелал здравия семье Рохарда и, резко обернувшись, ушёл вглубь города. Тем вернёмся к дороге настоящего.
Ублажив детей, впервые ощутивших радость гастрономии за две недели сурового поста, мужчина скинул с ног массивные сапоги, из которых в миг вылились могучие водяные потоки, объёма которых с лихвой хватило бы для приготовления супа на двадцатичленную семью. Наконец, онвыскользну из-под промокшего до нитки камзола, он направился в сердце дома. Теперь, когда наш герой освободился от всего наносного и внимания верхней стихии, мы можем его тщательно осмотреть во всех сторон. Это был поджарый и крепкий мужчина средних лет, в чертах его тела как будто сквозила некая коренастость, но любое малейшее телодвижения опровергало подобное наблюдение. Лицо этого человека представляло собой образец бывалости и выдержки: небольшие тёмные глаза. прикрытые сверху изломанной линией бровей, осторожно поглядывали из своих орбит, над которыми степенно возвышался высокий лоб. Разделялись же глаза аккуратным тонким носом, способным почувствовать малейшие запахи — вещь, незаменимая у охотника; снизу от этого благородного органа располагался небольшой, но решительно очерченный рот с плотно сомкнутыми губами, по всей видимости привыкшими размыкаться только по делу или после пятой кружки; на самом же дне этого ансамбля выступал слегка заострённый подбородок, придававший облику хозяина некоторую изюминку.
После снятия амуниции, он по привычке взбил волосы пятернёй и вступил в главное помещение дома, служившую и гостиной, и кухней, и спальней, и столовой. Это было достаточно обширное и длинное помещение, достигающее 20 футов вширь и 45 в глубину. Вся деревянная стропильно-балочная система, изрядно потемневшая от копоти, была обнажена. В центре комнаты стоял небольшой, массивный и простой стол, обставленный семью грубыми стульями. Восточный конец помещения был ознаменован своеобразной выставкой удач и охотничьих трофеев, тешащих тщеславие хозяина в самые тёмные для него времена — кабаньи клыки, рога быстрых оленей и благородных лосей, страшные черепа менкассов, опустошавших некогда сельские окрестности, ожерелья из медвежьих когтей, перемешанные с различными луками, кинжалами и короткими мечами сомнительного качества, честно добытых в стычках с лесными разбойниками. В крайнем левом углу воздвигалась ведущая на второй этаж лестница с крутыми ступенями, правей от неё находилась собственно говоря, кухня со всей необходимым боевым снаряжением: котёл, шкафчики, черпаки, ножи, кастрюли, сушилки для мяса, меланхолично пустовавшие в ожидании работы, ветки различных трав, грибов и корешков, горшки и прочие не менее маловажные предметы. Подле же этого царства пиши располагалось у торцовой стены истинное сердце и душа дома — очаг, с стоящим перед ним креслом, единственным в доме. Именно здесь Рохард, как и ожидал, застал свою дражайшую половинку, погружённую в тёмные и тяжкие думы.
Подойдя к креслу неуверенными шагами, он перегнулся через кресло и поцеловал копну русых волос. Тело маленькой женщины непроизвольно вздрогнуло от неожиданности и через миг чёрные заплаканные глаза прожгли душу охотника. В ответ на его немой вопрос, выраженный в сдвиге бровей и огне глаз, она столь же молчаливо подняла с подола своей юбки неизвестный свиток и протянула его мужу. В первую очередь в глаза кинулся герб города, несколько терявшийся на фоне пожелтевшей бумаги. По спине Рохарда вихрем пронёсся рой мурашек, волосы всего тела в полной солидарности встали дыбом, а горло в мгновение ока пересохло перед ужасным лицом, осенившей Рохарда догадки. Но нет, нет-нет, Судьба не может так жестоко с ним поступить, сыграть столь злую шутку. Лелея в сердце пустую надежду, неумолимо опровергаемую доводами рассудка, он с затаённым страхом смотрел на лист пустыми глазами, боясь приблизить роковой миг, от чего лишь больше впадал в вязкую пучину страха и отчаянья, выход из которого был лишь один — утвердится в своём опасении раз и навсегда.
Скрепя сердце, охотник начал медленно читать, столь медленно, что мог посоревноваться в этом со слепым столетним старцем, с каждой последующей буквой утверждаясь в правоте своей догадки. Лист, вернее письменный приказ, уведомлял его о том, что ему выпала величайшая из великих радостей, которые только могут быть в Кеменладе, а именно, быть призванным в ряды ополчения и безвозмездно защищать благословенные пределы Северной Земли от её коварных и злокозненных Восточных и Южных Соседей. Лист бумаги бесшумно выскользнул из обессилевший руки. Единственная мысль, которая заглянула в сей час в голову охотнику, было замечание о том, что зря старый Берген научил его чтению.
— Они сказали, что придут завтра рано утром, — неожиданно заговорила жена охотника, увидевшая перемену в облике Рохарда. — Видимо, твоя слава лихого охотника приготовила нам это несчастья. — После этих слов, видимо, не будучи в силах вытерпеть душевные муки, она предоставила им свободный выход в виде потока слёз.
Рохард собирался было ускользнуть из объятий Родины в далёкие земли чужбины, но ревнивая Родина настигла его прежде того, как планы блудного сына претворилась в жизнь.