Длинной, нескончаемой змеёй тянулась медленная процессия из неказистых телег, ежечасно вязнущих в грязевых объятиях распутья, отчаянно прыгающих на каждой кочке, грозя отправить пассажиров в малоприятный полёт в один конец, и надрывно ревущих своими несмазанными спицами, словно моля о пощаде в виде целительной ложки дёгтя, ну, или на худой конец, о прекращении мучений в этом бессмысленном и жестоком мире. Как говорилось, грунтовая дорога после вчерашнего шторма были решительным образом сменила своё агрегатное состояние из твёрдого в жидкообразное, что значительно понижало как эстетические, так и скоростные характеристики. Подле этих чудес флодмундского транспорта, скакали верхом сержанты, имеющие предписание препроводить ополченцев в тренировочный лагерь и обучить их азам воинской премудрости. Окружающие путь поляны так же явным образом свидетельствовали о недавнем неистовстве стихии, пестря палками, обломанными сучками и ветками, принесёнными из ближних и дальних лесов, одиноко валяющимися черепицами, тряпками, бельём и другими подобными продуктами цивилизации. Хоть небо и продолжало пребывать под властью серых облаков, однако они значительно потеряли былой боевой запал и теперь обессиленно плелись по горным пастбищам, предоставляя солнцу право периодически робко озарять сквозь бреши подоблачные земли. Где-то далеко позади терялись низкие крыши сельских домов, поющих славу духам за избавление от угрозы нашествия двунадесяти голодных армейских ртов. Вполне естественно, что спеть славу фуражиру, предусмотрительно позаботившемся об путевом провианте, им голову не приходило. Шествие процессии то и дело прерывалось из-за застревания транспорта в непроходимых местах и выпадения ополченцев с своих роскошных мест, особенно осадки усиливались перед каждым холмом, когда люди сыпались с повозок подобно граду и приходилось нещадно гнать животных, чтобы они смогли осилить вязкий подъём. Впрочем, пора вновь вернутся к нашему главному герою, хотя найти его в бесконечной массе телег и человеческих тел — задача не из лёгких. Нет… опять нет… вновь нет, ага! Вот он, сидит прямо посреди чрева Левиафана в компании с четырьмя другими особами, — два, как подсказывает логика, должно быть, уже успели вылететь и навсегда углебнуть в непроницаемых недрах жадной до человеческих жизней грязи. Кажется, компания нечто бурно обсуждает.
— Надеюсь, хоть кто-нибудь здесь знает, куда нас везут, — спросил Рохард у соседа.
— Ясное дело, что в тренировочный, Рохард, не будут же нас, в самом деле, с кондачка кидать в гущу сражения.
— Это же надо так вляпаться, — возмущённо затараторил невысокий человек, изрядно смахивающий на семигротдора, блистающий своей прекрасной лысиной, некогда покрытой, как говорит предание, тропическим лесом каштановых волос, — попасть в загребущие лапы этого ненасытного государства! Трах-тах и ты уже в рядах ополчения, которые пошлют Швайдис знает куда, чтобы только перемолоть нас, как перец в ступе.
— Бренделл, не неси чепухи, Правитель никогда не отправил бы нас на верную смерть, — степенно заметил человек среднего возраста, пребывающий в самом расцвете сил, как телесных, так и духовных.
— А почём нам знать? — неугомонно гнул свою линию Бренделл, успевший уже покрасть от переизбытка эмоций на столь короткий промежуток времени. — Если мне насильно всучили какую-то распроклятую бумажонку, расписанную непонятными каракулями, из-за которых меня бесцеремонно выдернули из тёплого дома и кинули на трясущейся адской повозке Швайдис пойми куда, не спросив даже, а хочу ли я этого?! — Последние слова произносились уже в верхних пределах человеческого голосового диапазона и грозили перейти в истошный крик, если бы не своевременное вмешательство третьего собеседника, котовидного звереся.
— Тише-сс, Бренделл, ты же не хочешь, чтобы твои вопли услышали сержанты? — резонно заметил он, самодовольно шевеля чётко обрисованными на чёрном фоне белыми усами.
— Что шевелишь усами, как таракан, — взорвался невольный ополченец, — укоротить ли тебе их, мохнатый тапок, чтобы они не мешали?!
В этот самый момент, как чёртик из табакерки, или, верней, как lupus in fabula, возле телеги действительно всплыла стройная фигура сержанта, словно призванного неведомым заклинанием. Проезжая мимо телеги, он смерил всех присутствующих испытующим и недоверчивым взглядом, в целом, характерным для людей его звания, но в связи с предшествовавшими событиями, имеющим более грозную трактовку. К счастью, сержант слышал только реплику Бренделла об укорочении усов, поэтому с миром проехал дальше, к следующей телеге, где также происходила оживлённая сцена.
Немолчно наблюдая за буйством своих сотоварищей, Рохард лишь закатывал кверху глаза, ожидая скорейшей развязки драмы и вспоминая отбытие на этой колымаги от родных земель и крыш. Это было всего пару часов назад, но казалось, что бездна вечности отделяла его от того мига. Разношёрстная толпа людей теснилась на окраине города, обступив со всех сторон телеги, ещё не нагруженные своим человечки багажом. Плач, рыдания, слова напутствия или крики радости, — чего только не было слышно в толще людского моря, волнуемого страстями. Семья Рохарда, однако, причин для веселия совсем не имела, ведь лишалась в его лица единственного кормильца и защитника, поэтому лица членов семейств были тронуты глубоким следом печали. Дети постоянно цеплялись за отца, взбудороженно тарахтя просьбы не покидать их. Жена молча стояла подле и проливала горькие слёзы разлуки, слушая неуверенные утешения мужа. Наконец, среди пёстрой толпы появились угрюмые лица сержантов, резко приказавших гражданским отойди от телег. Ветром пролетели последние слова прощаний, обетов, клятв и заклятий, не остался в стороне и Рохард. Глубоко тронутый переживаниями своих родных, он решительно крикнул на прощанье, что непременно вернётся домой, поклявшись в том жизнью.
— Молчи-ка лучше, — резко вмешался в разговор высокий морфит, когда спина сержанта оказалась на безопасной дистанции, сохраняя при этом вид полнейшего равнодушия, кот прав: нам не нужны излишние неприятности. Кричать и бунтовать уже нечего — сделанного не воротишь. Мне, конечно, самому не улыбается умирать за Бог весть что, но что поделать.
На этот раз пришёл час возмутиться духом молодому во всех отношениях человеку.
— Как это, Бог весть за что? — с ужасом переспросил он, потрясая своей чёрной бородкой. — Умирать за Отечество и землю отцов, за Родину-кормилицу, за свободное государство, за…
— За иллюзия, навязанные народу Флодмунда, — невозмутимо закончил морфит, поправив своими длинными руками светлые кудри.
— Почему же иллюзии?! Это правое дело, которым живёт мой народ, и ты вод ещё увидишь, как мы разобьём в пух и прах южан с восточными негодяями.
Бренделл вновь проявил речевую активность.
— Это вопрос спорный, насколько помню, мы уже более трёхсот лет, с проклятых времён Гельриша Страдальца, всё разбиваем и разбиваем, да никак не разобьём. Надоели мне уже эти басни, вот они где у меня стоят! — рьяно заявил он, демонстративно приставив ладонь к горлу. — Осточертело уже жрать эту ложь. Раз её ели, причмокивая, мои прапрадеды, прадеды, деды и прочие праотцы, то это не значит, что я пойду по их стопам. Всем давно известно, что мы воюем с голыми руками против таких же голорождённых. К чему весь этот балаган, который зовётся армией? Возьмите пару калек, киньте против пары подобных же инвалидов и пусть так решится, чья взяла.
— Вы отрицаете-с сущность армии? — осторожно переспросил звересь.
— Нельзя отрицать того, чего нет, — ловко ввернул морфит. — Армии имеются у Северного Братства и Дартада, а у нас оголтелая свора вчерашних ремесленников, кои и оружием толком работать не умеют.
— Да-да, верно говоришь, Олфилл — радостно подхватил Бренделл, — а даже, если умеют, то, в основном, эта война им нужна, как голодному очистолист. Вот, к примеру, возьмём Рохарда, на кой ему эта война, когда у него семья, на кой его призвали, когда у него шесть голодных ртов, которые нужно своевременно затыкать пищей?
Услышав своё имя охотник вздрогнул и недоумённо обвёл сконфуженным глазом соседей, после чего, по всей видимости, догадался о предмете разговора по их лицам. Хоть каждый из них занимал свою, обособленную позицию, но на самом деле в их сердечных глубинах билось вязкой пагубой одно чувство — страх, страх за жизнь, которую могут без согласия отнять раньше срока.
— Всё это правда, Бренделл. Сказать по правде, я отнюдь не рад этому несчастью, свалившемуся на мою многострадальную голову.
— Но ты же чудесный охотник и стрелок, имеющий глаз сокола и руку из стали. Представь только, как ты можешь помочь свергнуть гнусных узурпаторов с Восточного и Южного престола и воссоединить Флодмунд былыми узами единства.
— Вот только от этого моей семьи не станет легче, — грустно заметил Рохард, молчавший до сих пор, — да и, по правде сказать, я собирался было уезжать в другие края.
— Как это так?
— А вот так, как раз решал, куда лучше в Дартад, Флорэвендель или Остфар.
— Упасите святые духи, — в порыве благочестия воскликнул патриот, — да как можно даже думать о том, чтобы перебраться в Империю?
— А почему бы и нет? Во всяком случае, я слышал, что житье там не нам под стать. Тучные поля, зелёные нивы, ласкающее южное солнце, повседневная безопасность и благоустроенность.
— Плахи, костры Инквизиции и следственные камеры, — не без иронии в голосе заметил кот. — Хорошенький баланс.
— Как слышал, в Дартадской Империи полномочия Инквизиции были коренным образом урезаны со времён Ватиса. В сущности, я очень хочу понимаю Рохарда, с первого взгляда вариант, конечно, одиозный, но ежели внимательно присмотреться, то всё не так плохо, как кажется по началу.
От удивления молодой человек с чёрной бородкой присвистнул.
— Вот, признаться, никогда не ждал услышать подобного бреда от морфита. Тебя же укокошат, как пить дать, в первые минуты, как только увидят эти торчащие острые уши!
— Да, моё происхождение играет против меня. Но я говорю сейчас чисто гипотетически.
— Что-что, я как то не понял смысла слова, — вмешался Бренделл.
— Не суть важно, — отрезал Олфирр. — Речь о том, что для человека, особенно для поражённого бедствиями, Дартад всегда представляется хорошей альтернативой ведь, в сущности, люд Империи почти не познаёт её зверств, так как сам свято верит в правоту своего государства.
— Ну-ну, но, Рохард, ты ведь знаешь, что это за чудовищное порождение зла, как ты можешь после этого перебраться в стан наших исконных врагов? — заметил молодой патриот.
— Когда думаешь о благополучии семьи, иногда приходится жертвовать идеологическими соображениями. Как я понял ты неженат и без детей, поэтому понять моих слов для тебя невозможно, как бы ты не старался. Впрочем, как я вижу, тебе и до фени попытки понять меня.
— Пусть так, но я руководствуюсь куда более высокими соображениями и одна мысль о сообитании с врагом меня ужасает.
— А кто нам сказал, что они враги?
— История, — напомнить тебе, какие бедствия они в своё время причиняли всему Треливу? Как они простирали свои загребущие руки на земли иных народов, стремясь подчинить их своей власти, как они проливали кровь людей и нелюдей, стремясь сломить всякое противление их амбициям?
— Тем не менее, в нашу эру они не проявляют особой агрессивности.
— Это только потому, что Остфар встал непроницаемым барьером перед загребущими руками имперцев, и пока он стоит, нам нечего опасаться, — ответил кот.
— Прошу прощения, но, насколько знаю, мощь Империи, несмотря на сильное воинское дело Остфара, позволит легко преодолеть это препятствие.
— Пусть только преодолеют, уж мы-то им покажем, где раки зимуют! Устроим им повторение войны Первого Северного Альянса!
— Повторить-то хорошо, не спорю, но сейчас, учитывая их и наш военный потенциал, выйдет, скорее, повторение Великой Войны, когда Флодмунд был растрощен скральдсонцами и имперцами. Почему-то местные стараются не вспоминать этот факт.
— Это мы ещё посмотрим, кто кого, главное сейчас вновь объединить страну под жезлом, сорвав, наконец, этих двух узурпаторов с тронов.
— А почему-с ты думаешь, что они узурпаторы? — полюбопытствовал звересь.
— Да потому, что их предки были собаками, убившими Гельриша Страдальца, своего отца!
— Но, по всей видимости, жители двух других земель Флодмунда ровно такого же мнения, за исключением, разве что, одного имени. Клянусь целительницей Мелитэ, как же легко обмануть людей!
— Тише морфит, — почти со злобой промолвил патриот, — не показывай нам столь явно неуёмную спесь твоего народа и твои дремучие суеверия, а то мне начинает казаться, что я погорячился, назвав политику Империи злодейской.
— Это у меня- то суеверия, Кинрир? — с деланным удивлением в голосе спросил морфит и тотчас продолжил. — Позволить напомнить, кто поклоняется духам и различным пням с рощицами, куря им благовония и пляса вокруг них в помешанном галопе, как свора умалишённых?
— Не смей трогать веру моего народа! Только вера Флодмунда истинна!
— Без сомнения, лобзать пни лучше. Так говорит каждый дремучий суевер.
— Пусть говорят, дело от сего не изменится. Вот, к примеру, чем твоя вера лучше моей?
— Сейчас, секунду, дайте вспомнить, ах да! — удивительно, но в безэмоциональном голосе морфиты начали проскакивать нотки сарказма, — Наверное, тем, что мы не поклоняемся различной шушере, а чтим реально существовавшую целительницу, наставившую на путь истинный самого Святого Флорэнда.
— А почему-с, вы тогда не чтите самого Флорэнда? — с скрытым коварством опять закинул свою удочку звересь, любящий своечасно вливать масла в огонь.
— На это есть свои причины, — таинственно отрезал Олфирр.
— Ясен пень, что за причины, — твоя братия пойдёт на что угодно, лишь бы не признать над собой верховенство человека, так ведь? Ведь Флорэнд, как я слышал от проповедников, был человеком.
— Ничего подобного, я просто не желаю входить с вами в запутанные теологические пояснения, ибо вы всё равно ровным счётом ничего не поймёте из сказанного.
— То есть, ты намекаешь на наше невежество?
— Я намекаю на ваше отсутствие образования.
— Сейчас мы его восполним, — прохрипел Кинрир и сжал всё своё тело, словно пантера перед прыжком на добычу, но совершить задуманное, ему было не суждено, так как Рохард, наблюдавший за разговором, почувствовал запах опасности, и решил своевременно вмешаться.
— Тише, тише, если вам жить охота! — воскликнул он, встав между морфитов и разъярённым Кинриром. — Разве вы не знаете, что на войне нас и так будут поджидать несметные опасности и угроза смерти, зачем же собственноручно прибавлять к ним новые, на кой ляд ссорится, когда на поле боя главное — это боевое товарищество и дружба? Зачем…
Вдохновлённое речь Рохарда была без всякого извинения грубо прервана находящейся под ним телегой, вновь попавшей в лихой забугорок и качнувшейся с страшной силой. По всем законам кинематики, Рохард должнен был потерять равновесия в отправится в свободный полёт за край телеги, но вмешательство внешней могущественной силы, а именно рук Олфилла и Бренделла, спасли его от этой малоприятной участи.
Оправившись, Рохард всё же решил закончить свою речь.
— К чему я это вёл, друзья? К тому, что, раз мы всё из одного города, и волей Судьбы мы все оказались вместе в этой телеге, то, стало быть, нам нужно объединиться, несмотря на разности в вере и взглядах, ведь так делают и бесчувственные твари, чтобы повысить шансы на выживание, а что тогда говорить о нас, разумных. Согласны?
В ответ донеслись одобрительные ответы, с задержкой, с плохо скрываемым недовольством, но донеслись. Рохард всегда умел ставить ситуацию ребром и убеждать людей в принятии правильного решения.
— Кстати, — прошептал после речи Рохард, наклонившись к Олфирру, — ты же обучен грамоте?
Глаза морфита вспыхнули огнём возмущения.
— Ну, раз умеешь, то можешь помочь мне написать одно письмо?
— Помочь-то могу, но откуда мы здесь найдём бумагу?
— Думаю, с этим проблем не встанет, — с лукавой улыбкой ответил Рохард, — насколько знаю, в твоём багаже кое-что да найдётся…
Эйфире Бре, улица Вязов, Привет, дорогая, пишу тебе из тренировочного лагеря, куда я прибыл 3-и недели назад. Раз ты сейчас слышишь эти строки, то ты догадались дать письмо мастеру Заурусу, за что ему от меня нижайшая благодарность. Здесь лучше, чем могло бы быть: хоть здесь нас и кормят странным месивом, но всё же почти регулярно. Главным моим занятием в эти дни является учёба фехтованию, если это так можно назвать, где я делаю значительные успехи, по крайней мере, на фоне остальных. Мне повезло в первый день службы сблизится с четырьмя товарищами: Бренделлом, нервным маленьким человеком, обладающим, тем не менее, своим запасом достоинств, Кинраром, достойным молодым человеком, ревнующим сердцем за нашу Родину, пусть и с перегибами, Олфирром, степенным морфитом, преисполненном знаний, он сейчас и пишет это письмо, и Гаврусом, хитроватом звересем-котом. Сначала у нас были кое-какие разногласия, но чем дольше мы проводим времени в лагере, тем более между нами развивается взаимная привязанность и приязнь. Как сказал наш офицер, через две недели нас должны будут отправить в действующую армию, готовящуюся к атаке на противника. Не переживай за меня, всё будет хорошо, вот увидишь, я вернусь после окончания войны из армии и мы, как решили, уедем отсюда в другую страну. Береги наши сбережения и детей. Жди меня. Твой любящий муж, Рохард.