Очередная стычка между землями Флодмунда, к удивлению, на сей раз приняла характер систематизированной войны, под час которой Север предпринял попытку захватить ключ к землям Востока, — крепость Абльен. Абльен заграждала собой стратегически важный проход на центральное плато Флодмунда и непрерывно существовала с эпохи морфитского владычества, при которых её именовали Ту’Ак. Неприступную твердыню многажды перестраивали и отстраивали, так что обнаружить следы оригинала можно было лишь на уровне запущенных подземелий. Абльен был оставлен морфитами добровольно и впоследствии верой и правдой служил Флодмунду, прославившись тем, что он был взят лишь один раз за всю свою многовековую историю, — но, поскольку он пал под натиском легендарного легата Капитонуса Вицера Алькесса под час печальноизвестной Великой Войны, то на репутации крепости это нисколько не отразилось. Конечно, за годы сумятиц и внутренних раздоров Абльен значительно пострадал от неумолимого течения времени и отсутствия должного обслуживания, — но это не мешало ему по-прежнему быть одной из лучших действующих крепостей в стране, украшенной многовековым ореолом славы, возможно, потому, что последние столетия обороноспособные крепости вообще почти не строились.
С тех пор, как Флодмунд раскололся, Абльен был неприступным препятствием для Севера, необоримым заслоном, предотвращавшим для Востока опасность быть подвергнутым нападению с Центрального плато — наименее защищённого региона, служащего благоприятнейшим плацдармом для дальнейших военных действий. Многовековой опыт, копившийся в бурных недрах каждой стычки, в конце концов пробился в светлые головы командования Севера и они уразумели, что, без взятия Абльена не видать им торжества победы, как джунглям снега. Посему, после многочисленных и напряжённых собраний, созрел чрезвычайно дерзкий план, заключающийся в том, чтобы неожиданно приступить к твердыне и взять её приступом, сыграв на неподготовленности защитников к подобному манёвру. Должно сказать, что расчёт их оказался правым: убаюканные славой неодолимой крепости, её защитники оказались неготовыми к материализовавшимся из дебри лесов полчищам противников. Хоть разведка и предупреждала о передвижении вражеских войск, но подобной прыти, признаться, никто не ожидал.
Небесный светильник едва-едва вставал из-за края земли, готовясь к долгому трудовому дню, и начинал робко произлевать свои первые златоносные лучи в предрассветные сумерки. Серо-голубое небо было ясно и спокойно, лишь далеко на юге виднелись островки мелких рваных облаков. Над пространством, отделяющим твердыню от опушки леса, стоял лёгкий туман, надёжно скрывающий противников от глаз друг друга. Северные флодмундцы, поднятые ещё в час тьмы, стояли в боевой готовности, нетерпеливо ожидая приказа командования, — стоять пнём при такой холодрыге и сырости без возможности развести костёр занятие весьма сомнительного удовольствия. Некоторые, чтобы побороть усталость и сонность, накопившуюся под час тяжёлого перехода — последние пять дней разжигать костры строго воспрещалось, дабы не выдать своей диспозиции противнику, — собирали с высокой травы росу и отирали ею лицо. Лёгкий шепот и гул голосов простирался по ополченцам, серьёзно переживающим из-за предстоящей опасности. Наконец среди рядов появились офицеры, они, не вдаваясь в словоблудие, немногословно скомандовали идти вперёд, на приступ.
Волна ропота пробежалась по рядам.
— Это полный бред, — полушёпотом в своей излюбленной манере тарабанил Бренделл, осторожно поглядывая по сторонам, чтобы какой-нибудь случайный офицер не подслушал его ламентаций, — наиглупейшая затея, брать приступом, вооружившись одним лишь слабоумием и отвагой Абльен, — это вам скажет даже младенец, если он, конечно, сможет говорить. Я, конечно, никогда не сомневался, что в маститых полых шарах, которые именуются по ошибке головами, наших воевод ветер ходуном ходит и всё никак не находит об что стукнуться, но чтоб настолько…
Бренделл резко оборвал свою вдохновенную речь, увидев подозрительно оборачивающегося офицера, бросившего пристально-всматривающейся взгляд.
— Бренделл прав, — тихо прошелестел Гаврус, — нас попросту ведут на убой, будут топить, как котят в тазике.
— А тебе приходилось это видеть? — многозначительно спросил Кинрир.
— Может, вы уже прекратите? — с раздражением сказал Рохард, — от вашей болтовни легче не станет, будет, что будет.
— Будет-будет, — повторил в ответ Бренделл, — телами нашими засыпят стены и по ним заберутся.
— Хватит нести чепуху, — сердито заметил Кинрир.
— Всё, молчу, скоро увидим, кто прав.
На этот раз предположение Бренделла оказалось необоснованным. Хоть в эффективности озвученного им метода, ставшего поистине традиционным в военной практике, никто не сомневался, но с точки зрения командования в данный момент предпринимать такую тактику было не то что нерентабельно, но даже и неликвидно. После взятия крепости закономерно возникла ключевая цель всей этой кутерьмы — захват Востока, а для дела подобного калибра требовалось известное количество живой силы, почему раскидывать ополченцами нужно было с умом. Абльен был настоящим замком, стоящем на входной двери, но ко всякому ключу есть свой ключ.
Сминая траву под сапогами, неспешными стройными рядами шагали флодмунцы к отвесным каменным стенам. Сквозь мутную пелену тумана начали проступать зыбкие очертания твердыни, гордо закрывающей собой проход между низкими осыпавшимися вершинами утлых Кейруанских гор, бойницы, машикули, угловые башни и ров говорили о предстоящих испытаниях, с которыми будет сопряжён штурм Абльена. По лицам многих солдат было, что замешательство и страх закрались в их души. Многие уже бормотали последние, как они думали, мольбы к духам, моля принять их павшие в бою души, но неожиданно, когда армия подошла к середине пути и, сквозь начинавший было рассеивается туман, увидели даже развязно бродящих по стенам часовых, земля разразилась оглушительным грохотом, будто твердь раскололась в самой своей основе, сопровождаемым не менее сильным трясением, от которого, казалось бы, должны рассыпаться в прах сами горы. Одночасно с этим все тонны неодолимой и несокрушимой каменной кладки были подняты, словно пушинки, снизу огненным столпом и в разрушительном вихре беспорядочно разбросаны по близлежащей округе, зашибив как некоторых защитников крепости, так и стоящую на подступах вражескую армию. На месте бывшей непреодолимой стены зияла страшная дыра, окуреваемая дымом и пылью, оставшимся от бедствия, не осталось ни следы, ни от башен, ни от бойниц, ни от машикулей, а тёмная борозда рва была сплошь засеяна до края каменными обломками. В Кеменладе лишь одно вещество обладало столь сокрушительной мощностью, чтобы с лёгкостью уничтожить стену крепости — порох.
Ни до, ни после так и не стало известно, почему Дартад предоставил образчик своей секретной технологии вражескому государству, с коим не имел даже официальных дипломатических отношений, но, как впоследствии судачили местные, точно не из благожелательных мотивов. Это подтверждается тем фактом, что получена партия пороха была без помощи Лорда-канцлера Внешних Дел, так что, по всей вероятности, это было проделкой пресловутой Imperatoris Oculos — полумифической организации, работающей исключительно на Императора и под его эгидой. Наиболее осведомлённые сплетники утверждали, что подобным действием имперцы намеренно пытались превратить одну из бесчисленных стычек в настоящую войну, ослабив в кровавой бойне флодмундский народ, а затем взять его живьём — насколько верна эта догадка мы уже никогда не узнаем. Применение дартадского пороха стало поистине ошеломляющей оплеухой для защитников крепости, да и по правде сказать, всего Северного Трелива, ведь ожидать можно было что угодно, но только не это. Именно поэтому слуховые колодцы, закованные в бесчисленных паутинах из-за вынужденного бездействия, мудро выкопанные ещё в морфитский период, не выполнили своего долга, так как гарнизон, по обыкновению, ожидал примитивной лобовой атаки.
Пользуясь ступором и паническим страхом врага, ударившимся в суеверный ужас при виде фонтана пламени, офицеры приказали солдатом немедля идти в пролом. Большинство из атакующих были в весьма сходных с их оппонентами ощущениях, поэтому наказ был выполнен с некоторой проволочкой, потребовавшейся для привождения в чувство ополченцев. Первой ринулась в образовавшейся пролом сумбурная орава потрёпанных судьбой и интендантом людей, по флодмундской системе классифицируемая как тяжёлая пехота. Рьяно крича нечленораздельные слова, выпучивая глаза и поднимая волосы дыбом, они с отвагой вздымали первых попавшихся защитников на копья, очищая для своих воинских собратьев площадку дальнейших действий. Теперь настала очередь остальных.
Рохард, как и все, был озадачен увиденным действием, так как сам факт существования пороха был ему неведом, поэтому фееричное исчезновение бассейна явно походило на магическое вмешательство, чего точно так же не могло быть. Не произнеся ни слова, впрочем, как и остальные, он послушно повиновался приказу офицера и пошёл в авангарде войск, задача которого состояла в закреплении успеха тяжёлой пехоты. Хоть осаждённые были неописуемо испуганы и озадачены произошедшим изменением в пейзаже, но всё же стараниями коменданта крепости и посулом познакомить всех с верёвкой на суке кой-как они были приведены в боевую готовность и отправлены отбивать наплыв супротивников. На башнях возвысились силуэты лучников, лихо разящие проворными стрелами зазевавшихся ополченцев. Из казарм коголотой высыпались, как горох из бочки, пешие воины, на ходу надевающие шлемы и перчатки. Во всю гремели свою призывную песнь трубы, возвещая не терять время зря.
Вошедшие в кровавый раж тяжёлые пехотинцы не заметили, как их лихо завлекли вглубь укреплений и, отрезав в закрытом дворе, вызвали подкрепление, перебив в ловушке незадачливых противников одним за другим. Окончив с этим, защитники крепости кинули все силы на сдерживания противника подле бреши. Силы северных флодмундцев к тому времени уже в значительном количестве проникли за стены, и сперва-наперво нужно было разделаться с ними. За этим на уцелевшие стены были перекинуты лучники, имеющие приказ стрелять непрерывно до тех пор, пока хоть что-нибудь живое шевелится среди врага. Очень быстро среди захламлённой горами расколотых блоков площади начали высится такие же горы трупов, сочащихся ещё тёплой кровью, сливающейся от ручейка к ручейку, от речушке к речушке, от реки к реке, создавая самое настоящее подобие кровавого озера, украшенного островками безжизненных тел.
В такой страшной бойне и приходилось вертеться Рохарду вместе со своими боевыми товарищами, рискуя каждый час встрять ногой в неодолимое вязкое смертное болото. Щиты трещали от ударов, то и дело раскалываясь под неумолимым напором, броня рассекалась десятками ударов в считанные секунды, превращаясь в беспомощно висящие хлопья, мечи, копья и топоры ежечасно ломались и ломались в яростных схватках, стрелы судорожно летали, грозя каждому участнику этого сумасшедшего водоворота неминуемой гибелью.
— Хорошенько пошли Родину защищать, нечего сказать, ляжем все костями на этой чёртовой груде развалин, — в перемешке битвы бурчал Бренделл, верней себе при любых обстоятельствах.
Упор атакующих постепенно продавливал отчаянное сопротивление защитников, но вместе с этим, чем меньше их становилась среди трупных холмов площади, тем злее и яростнее терзали лучники свои стрелы. Видя это, Рохард решил слегка поубавить интенсивность обстрела методом ликвидации излишков в стане стрельцов, иными словами, перебить как можно больше народу. Встав в более-менее спокойном месте, насколько оно может быть спокойным в клокочущей гуще битвы, он достал из-за спины трофейный лук, вложил стрелу в тетиву и начал уверенно приводить свой план в жизнь. Опытная рука, привыкшая к охоте в чаще леса, безошибочно сражала цель одна за другой, так что, как не без цинизма подметил Рохард, это оказалось куда легче выслеживания зайцев и перепелов. Подобное сокращение популяции, конечно, не было оставлено без внимания вражескими стрелками. Выследив столь результативного противника, они начали выцеливаться, стремясь навсегда окончить сезон охоты. И вот, рука одного из восточнофлодмундских лучников отпускает тетиву, выпуская оперённую стрелу на свободу. Со скоростью осеннего вихря мчится она над полем брани, грозя поразить Рохарда в самое сердце. Он же в это время излишне увлечён и упоён своим занятием и не замечает нависшей опасности. Пару футов разделяют Рохарда и заострённый наконечник, когда он, наконец, замечает его. Отчаянное, но бессмысленное движение судорогой пробегает по всему телу, предвещая приход холодной гости, он бессознательно зажимает глаза и… ничего. Сквозь полуоткрытые веки Рохард встречается взглядом с Бренделлом, губы которого конвульсивно сжались, словно бы пытаясь произнести последнюю ругань, но с сомкнутых уст так и не слетело ни звука, — только-но глаза затуманились мертвенным стеклянным взором. Гейбрин вмиг всё понял. Подхватив обмякшее тело товарища под руки, он полуобернул его и увидел то, что ожидал, но одночасно и боялся увидеть, — стрелу. С силой выдернув проклятый снаряд, он молча опустил охладевшее жизнью тело на землю и, достав лук, навскидку выпустил извлечённый снаряд в лучника, который, по его мнению, был причастен к смерти Бренделла. Жадно впившись в горло жертвы, стрела извлекла из него несвязный поток хрипа, вслед за которым тело тяжело пошатнулось и камнем упало со стены вниз, в клокочущую внизу битву, пополнив собой курганы павших бойцов.
Рохард мерил вытоптанную землю лагеря медленными шагами. Он только что отошёл от своих друзей, стоявших до сих пор там, подле могилы Бренделла. После окончания жестокого побоища за Абльен, закончившегося позорным проигрышем защитников крепости, и закономерно последовавших вслед за этим расплат, выраженных в отпиливании и отрезании членов тела самым рьяным и несломным бойцам, пришла горестная и грустная пора хоронить павших в бою воинов. Несмотря на огромное количество поцелованных смертью тел, Гейбрин всё же смог отыскать то заветное место, где он навсегда расстался со своим ворчливым боевым товарищем, и даже сумел вытащить бренное тело из-под завала таких же бренных и никому не нужных тел. С немногословной скорбью сообщив остальным в кратких словах о случившемся, он посоветовался с ними, как быть: хоронить ли его в братской могиле вкупе с подобными ему ополченцами, или схоронить где-нибудь под тихой липой в укромной стороне. Зная характер усопшего, нетрудно было догадаться, что, если перспектива быть упокоенным вместе с «пустоголовыми дятлами» мало ему улыбалась при жизни, то сейчас, после смерти, возможность остаться навечно со своими сослуживцами, должно вселить ужас в его отлетевшую душу.
Похороны происходили неспешно, по-простому, без помпы и напыщенных фраз, одним словом, по-солдатски. Вырыв яму достаточной глубины, так, чтобы хищники не смогли её расхитить, в глухом молчании все прощались с Бренделлом, зная, что ворох словопрений ему уже никак не поможет, а им он лишь только встрепенёт душу. Но, несмотря на незамысловатость обряда, в самом воздухе чувствовался дух благородства, ощущался своеобразный блеск величия, подобно тому как солнце отражается в битых кусочках стекла. Особенно подавлен был исконный противомысленник Бренделла — Кинрир, испытывающий, насколько это можно судить по лицу, истинный переворот всего нутра.
Ещё до начала похорон Рохарда нагнал гонец из полевого штаба, устно сообщивший, что он срочно вызывается к командованию по важному делу. Признаться, охотник был немало удивлён подобным раскладом, ведь ничего выдающегося или, наоборот, постыдного и гнусного он не совершал, почему и интерес к его скромной персоне казался чрезвычайно странным. Окончив проводы в последний путь, Рохард не попрощавшись с друзьями, резко развернулся и зашагал прочь от свежевырытой могилы, увенчанной островерхим обломком некогда неприступной стены Абльена.
В лагере северных флодмундцев царило шумное оживление, играющее одинаково как торжествующе-радостными, так и скорбными нотами. Одни ополченцы поминали своих павших товарищей, пользуясь щедротами разграбленного крепостного погреба, другие во всю глотку веселились, приободряясь всё теми же щедротами, горланили со всей мочи бодрые и порой непристойные военные песни, сопровождаемые не менее задорными и заливными танцами. Отдалённые от игрищ самодельные клетки вновь преисполнились узниками, понуро склонившими головы и болезненно поглядывающими на свои раны. Тем, кто значительно пострадал от нанесённых ран, была уготовлена страшная участь вскорости умереть от ужасных условий содержаний и полного отсутствия врачебной помощи. Сказать по правде, врачей в лагере было меньше полудюжины и все они предназначались для ухода за офицерским и командующим составом. Как говорят, среди них присутствовал даже выпускник медицинского факультета Эиринского Университета, окончивший полный курс обучения.
Минув лихие забавища, Рохард заприметил выступающие палатки, образующие как бы небольшой городок, колыхающийся под беспорядочными налётами ветра. Пройдя мимо часовых, в отличие от большинства ополченцев, находящихся в трезвом состоянии, Рохард стал отчитывать палатки и хоругви, ожидая 23-ей палатки от входа. Палатка, а, верней, шатёр 23, оказалась значительно больше остальных. Под круглым сводом шатра ясно слышался чей-то разговор, так что Рохард в нерешительстве стал перед входом, боясь непроизвольно накликать на себя гнев начальства дерзким вторжением. Разговор тёк не спеша, стройным звонким ручьём, без шёпота, намёков, подёргиваний глаз и прочей туманной дряни.
— … то есть, вы считаете, что это можно назвать успехом? — спросил чей-то густой голос.
— Вполне, — ответил другой, более приглушённый и грудной, — не вижу причин, говорить иначе.
— А потери с нашей стороны и травма подрывника?
— Потери пустяковые, по сравнению с той выгодой, которая теперь открылась перед нами после взятия Абльена. Ты только представь, _ в голосе незнакомца запрыгали патетические нотки, — ты только представь, что мы наконец-то, хвала духам, после стольких лет, смогли сдвинуться с этой проклятой мёртвой точки и взять в свои руки ключ от земель противника. В коем-то веке мы отгромыхаем настоящую войну, а не эти жалкие стычки в ложке супа. Ты хоть представляешь, какими милостями, каким золотым потоком осыпит нас правитель, благодаря взятию Абльена? Да это же золотая жила! И что, что она орошена кровью? Покажи мне победу, не обагрённую этой дрянью. Вот, конечно, травма подрывника весьма северная вещь, это да. Дартадцы могут нам за это предъявить претензию, дескать, почему так вышло?
— Но мы-то не виновны в этом, порох — вещь крайне непредсказуемая, — не совсем решительно ответил собеседник.
— Но зато разрушительная. Без него мы бы сидели под этими стенами проклятую вечность и ждали бы чуда, как соловьи лета. Нечего, отплюёмся как-то от имперцев. Скажем так: непредвиденная на войне случайность.
— Не думаю, что они нам поверять, а с такими парнями лучше не шутить. Отговорки с ними плохо работают, скажут: «почему не обеспечили должные страховочные меры»? Как будто к нас есть, чем их обеспечивать!
— Да, в этом ты прав, сын мой, но, всё-таки, подрывник жив. И вообще, давай не будем об этом. Не хочу омрачать сегодняшний светлый день. Лучше скажи: корреспонденцию достал?
— Конечно, — ответил незнакомец и Рохард явственно услышал характерный бумажный шелест, вслед за которым немедля последовал хлопок, — видимо, стопка весьма бесцеремонным образом опустилась на стол.
Осознавая преступность своего поползновения, Рохард, тем не менее, не смог противостоять искусу и, с легка приподняв край материи, так, чтобы его око могло следить за всем происходящим, оставаясь незамеченным, увидел внутренность шатра. Он был обставлен со вкусом, но строго: добротная и качественная мебель, отличалась простотой и строгостью форм, столы были накрыты цветной плотной тканью, предохраняющей их от износа, по углам шатра высились стойки для оружия и брони, браво играющие своими начищенными до блеска экспонатами. Двое собеседников, облачённые в подобающие им бригантины, стояли друг против друга за центральным круглым столам, на котором лежала кипа помятой и засаленной бумаги. Приглядевшись, Гейбрин заметил, что это были письма, и среди них сверху лежал знакомый лист с оторванным краем, слегка орошенным застывшей кровью, и кляксой в нижнем углу — это было его письмо домой.
Один из собеседников, — высокий сутулый человек солидных лет с тёмными редкими волосами, взял в правую руку стопку, и, задумчиво осмотрев её со всех сторон, трижды хлопнул ею по ладони.
— Получается, — заговорил он, — эти сволочи умеют ещё писать?
— Как видите, — ответил молодой человек с русыми кудрями, судя по всему, немного побаивающейся своего соседа.
— И что же пишут, — с апломбом спросил сутулый, оперевшись руками на стол и слегка нахмурив брови.
— Правду.
После этого в высшей степени лаконичного и исчерпывающего ответа, старший резко швырнул бумаги на стол и, полуразвернувшись, кинул:
— Разберитесь с этим. И да, — добавил он после донёсшегося до шатра вопля — раз вы будете туда идти, то утихомирьте, наконец, эту пьяную шваль, не хватало ещё, чтобы они друг друга перерезали. Ещё раз с победой, — я пойду к себе. Нужно обдумать наши дальнейшие действия.
Рохард, с присущей ему охотничьей реакций, немедля среагировал и беззвучно отошёл за другой край шатра, прочь из зоны видимости этого старого башмака. Дождавшись, пока он окончательно скроется, Гейбрин вышел из укрытия и решительно зашёл в шатёр.
— Вызывали, мессер? — Почтительно спросил он, отдав подобающую честь.
— Да, — несколько растерянно ответил молодой офицер, отодвигая прочь бумаги. — Прошу, проходите, я вас ждал… — офицер было запнулся, но после секунды молчания вновь возобновил бег речи. — Признаться, я восхищен вашими способностями, даже, не побоюсь этого слова, талантами. Да-да, именно ими, по-другому и назвать нельзя. Я видел собственными очами вас при штурме Абльена, как стрелы роем неслись из вашего колчана, сметая всё на своём пути, так что вражеские лучники не успевали даже переключить на вас внимание, как падали замертво. — На лице Рохарда выступила горькая улыбка, которая, однако, не была удостоена внимания оратора. — А ваши действие при нападении на наш лагерь менкассов выше всяких похвал, — если начистоту, то, если бы не вы, то сейчас бы вам не пришлось слушать мои излияния.
Кажущееся до сих пор знакомым лицо вдруг отчётливым образом воскресло в памяти Рохарда. Несомненно, это был именно он, это он был тем офицером, судорожно машущим мечом перед хладнокровно-кровожадной мордой твари, которая чуть его самого не лишали жизни. Сомнений быть не может. Сохранив внешне полнейшее равнодушие, охотник хмыкнул про себя: это многое объясняет.
— Скажите, вы учились в гимнасии? — Выпалил молодой офицер без перехода от темы к теме.
— Нет.
— Проходили службу наёмников в иностранном государстве?
— Нет.
Ответ, судя по всему, озадачил собеседника, и тот, задумчиво почесав макушку, прямо спросил:
— Ничего не понимаю, тогда, где же вы научились такому мастерству?
— От учителя, — просто ответил охотник.
— И кем же он был?
— Охотником.
— И всё?
— Ну, служил до этого.
— Где? — неугомонно допытывался офицер
Рохарду всё меньше и меньше нравился этот разговор, похожий, скорее, на допрос, цель которого была для него за семью печатями. По этой причине, он привёл себя в полное боевое состояние, на тот случай, если сейчас, за призрачными стенами шатра, его ожидает свора цепных псов, имеющих приказ его повязать или, что хуже, устранить.
— В дартадской армии на Халфе.
Ответ произвёл благоприятное впечатление на офицера, лоб его разгладился, а уголки губ дружелюбно подёрнулись.
— И, верно, он был панктельцем? — с ощутимым самодовольством предположил он.
— Да.
— А как он здесь оказался?
— Дезертировал из армии и залёг на дно в медвежьем углу.
— Что ж, это многое объясняет, а я уже подумал, что вы иноземный агент. В таком случае, в качестве признания ваших заслуг, я имею приказ о вашем переводе в чин лейтенанта под начальством Альфреда Гернулла, вероятно, вы могли его видеть выходящим из этого шатра перед вами. Это важный человек в нашей армии и один из лучших полководцев, промеж нами, идея штурмовать Абльен была именно его детищем.
— Итак, — торжественно провозгласил офицер, отойдя к стоячему в стороне комплекту бригантины. Рохард не преминул воспользоваться благосклонным стечением обстоятельств и, пока раздавался шум снимаемого доспеха, он незаметным коротким движением схватил своё письмо и сунул за пазуху. Наконец, офицер вернулся и вручил Гейбрину тёмно-зелёную броню.
— Проклятие, — воскликнул он, — совсем забыл о формальной части, впрочем, обойдёмся и без неё. — Со стола был взят ещё один листок, — это приказ о вашем повышении, служите верой и правдой Флодмунду, и Правитель вознаградит вас сполна.
— Долгие лета царствующему дому и смерть всем его врагам! — По этикету прогорлопанил Рохард, кривя душой под гнётом свежих воспоминаний.
Эйфире Бре, улица Вязов, Пусть радость вселится в твоё сердце — у меня всё хорошо, и у моих товарищей тоже. Возможно, ты слышала, что недавно прогремела битва, но для меня она прошла благополучно, чего нельзя сказать о тех несчастных, которым не повезло сражаться на противной стороне, порой, от скотского отношения к пленникам у меня самого сжимается сердце. В любом случае, благодаря духов за спасение от гибели. Надеюсь, что у вас всё также благополучно, — не переживай, вы дождётесь моего возвращения и у всех нас начнётся новая жизнь с чистого листа, по-другому и быть не может. Крепко целую и обнимаю всех, — смотри внимательно за детьми, не балуй их излишне, чтобы не растратить все деньги, но и не крохоборствуй. Твой любящий муж, Рохард. P.S. Не переживай — это не кровь, а вино, просто случайно плеснул из чаши и часть попала на письмо. P.S.P.S. Можешь радоваться — меня повысили до офицера, теперь уж шансы вернуться выросли в разы.
— Мда, дописать-то дописали, а как теперь мы переправлять его будем-то? — Спросил Рохард дописывающего последние строчки Олфирра.
Оторвавшись на секунду от своего занятия морфит мудро ответил:
— Без понятия, — как-нибудь.