Преследуемые, словно дикие звери, отрядами гончих, они неустанно пытались оторваться от погони, целенапраленно выбирая наиболее трудные маршруты через непроглядные дубравы, тёмные чащи, стремительные реки и гиблые болота, но охотника за головами проявляли отнюдь не меньший энтузиазм, решительно преодолевая все возникающие на пути препятствия. Так Рохарду приходилось уходить всё дальше и дальше на север, так что, в день, когда он смотрел на белевшие вдали снежные шипы, в его голове зародился новый рискованный план — перевалить через Тьёорхунские горы и на время осесть в приграничных землях Скральдсона, пока буря немного не стихнет. Хоть осуществление подобного замысла и было сопряжено с величайшим количеством сложностей и опасностей, однако другого способа сбросить с хвоста надоедливых головорезов пока не предвиделось.
Первоначальная реакция партизан на подобное предложение была крайне отрицательной, после ещё одной недели нескончаемой беготни, перелетания с места на место, постоянного трясения в страхе от надвигающейся беды, нервы дали знать своё, и колеблющиеся приняли план перехода, осуществления коего было предпринято немедленно. При помощи географических познаний Ольфирра был выбран наиболее благоприятный и близкий к беглецам перевал, известный в народной среде под обнадёживающим названием Костяной Путь.
Утеплённые самодельными накидками и плащами из шкур подстреленных животных, повстанцы начали свой длинный извилистый путь по узким горным тропам, огороженным, с одной стороны, головокружительными отвесными уступами, а с другой бездонной пропастью. По мере того, как отряд подвигался всё выше и выше по опасной горной дороге, восхождение становилось всё более и более трудным, так что количество привалов возростало прямо пропоционально высоте с математической чёткостью. Под час каждого подобного привала многие повстанцы тревожно подбирались к обрыву, тщательно вглядываясь в распростёртую перед ними синеющую даль: не виднеются ли там, внизу, огни от костров преследующих их по пятам головорезов?
Под вечер, возле линии вечных снегов, где густой холод опутывает путника в своих цепких объятиях, вновь был сделан привал. Избрав в качестве временного пристанища широкий каменистый выступ, с нависающей над ним скалой, беглецы расторопно очистили площадку от обломков горной породы и зажгли костры, в миг наполнив негостеприимные и суровые горные обители хором человеческих голосов. Рохард стоял вдалеке от своих соратников и в глубокой тоске созерцал раскинувшийся перед ним пейзаж родной земли. Смотрел он на великую лампаду, плавно и величаво уходящую на ночной покой за край небосвода, осыпая перед сном земля последними лучами своей милости, окружёнными со всех сторон наступающей стеной синей мглы. Смотрел он на причудливо извивающиеся ленты ручьёв и речушек, бурлящих животворным серебром. Смотрел он и на дорогие сердцу непроходимые леса, тронутые замысловатыми мазками осенних красок, с раскиданными по ним пятнам милых полян с их покрывалом из буйных диких трав и цветов.
— Терзаешь душу перед уходом? — Многозначительно спросил чей-то знакомый голос за спиной.
Обернувшись, Гейбрин увидел Кинрира, заложившего руки за спину и точно так же сосредоточенно созерцавшего картину природы.
— Что поделать, нельзя покинуть Отчизну, не возмутив при этом духа, — серьёзно ответил охотник. — А уходить придётся всё-равно. Или мы уйдём, или ляжем здесь костями навечно.
— Вот это меня и беспокоит, будто у нас два варианта: умереть здесь, во Флодмунде, или там, в Скральдсоне. Ты уж прости, но, как по-мне, если уж умирать, так лучше уж упокоится в земле предков.
— Не совсем тебя понимаю. Мы условились, что перебьёмся в Скральдсоне месяц-другой, пока вся эта завирюха не утихнет, а затем проскользнём обратно.
— Хорошо сказать, «перебьёмся», но кто нас там ждёт, гм? Ты мне не скажешь?
Кинрир с похвальной меткостью поразил больное место. Помыслы Рохарда в последнее время как раз обуревались этой тяжёлой мыслью, которая из раза в раз приводила всегда к одному и тому же заключению и следующему за ним мучительному решению.
— Никто. — мрачно ответил Рохард. — Нам придётся идти по стопам Людбина Этрийсуоксого.
Судя по непоколебимому выражению лица Кинрира, именно такой ответ он и ожидал услышать. Но в разговор вмешалось третье лицо.
— Стать разбойниками с большой дороги?! — возмутился Олфирр, стоявший в стороне у костра, но подслушавший благодаря острому морфитскому слуху беседу и решивший окончательно разобраться в вопросе.
— Ну, не совсем, — несколько смущённо ответствовал Рохард, — мы просто будем по мере необходимости взимать нужные для пропитания вещи.
— Какой ещё из Людбина разбойник?! — одномоментно с Рохардом выпалил Кинрир.
— Обыкновенный, — без тени смущения спокойно ответил Олфирр и обратился к Рохарду: — А если мы будем «взимать» необходимые нам вещи, то чем же мы будем лучше разбойников и этих самых воров, от головорезов которых мы сейчас убегаем за горы, прочь из Отчизны?
— Тем, что мы будем заниматься этим не пали наживы, а во имя высокого дела. Иногда приходится чем-то жертвовать, чтобы чего-то достичь.
— Вот именно, что чего-то. А чего именно? Будет ли, в конечном счёте, стоить результат затраченных на него усилий? Да и вообще: не превратимся ли мы сами, под час борьбы, незаметными образом в наших же врагов?
— Мне кажется, я никого арканом не тащил за собой, и выбор встать на стезю освободительной войны был добровольным. Если у кого-либо возникли сомнение относительно выбора, то он волен решать свою судьбу сам, — жёстко отмолвил Рохард. — Мне не нравится мысль о разбое не меньше твоего, Олфирр, но я отчётливо понимаю, что иного пути нет, что мы не можем отступить, что сделанный нами выбор обязует идти до конца, несмотря на затраченные усилия и жертвы. Иного выхода нет.
— Нет, или его просто не желают видеть?
Рохард открыл уже было рот, чтобы возразить, но подбежавший к нему в тревоге повстанец прервал острую нить разговора.
— Тама, оно, стоят, уже — нечленораздельно тарахтел как сорока молодой человек, по-видимому, в состоянии крайнего возбуждения.
— Говори как человек, — несколько грубо прикрикнул Кинрир, — от твоего трескота никакого толка.
Молодой человек бросил смутный взгляд на Кинрира и на секунду замолк, приводя себя в порядок и стараясь немного успокоится.
— Каратели уже внизу, — ядром вылетело сообщение, встревожившее и остальных повстанцев. Вместе с этим молодой человек махнул рукой, указывая, где он заметил противника.
Без слов, все лавиной кинулись к крайнему правому краю уступа и, вытаращив что есть мочи глаза, начали усиленно прочёсывать местность. Долго искать и не пришлось, — у самого начала горной тропы виднелся алый рубин, отчётливо и как-то зловеще мерцающий в сгущающейся тьме сумерек. В перекинутых взглядах было видно нешуточные опасения.
В свете открывшихся обстоятельств, было решено немедля сниматься с стоянки и как можно быстрей перевалиться через горы. В самом крайнем случае, если преследователи проявят упорство, можно будет выбрать удобную узкую расщелину, засесть на её вершине, и расстрелять загнанного в ловушку неприятеля с двух сторон. Оставалось только надеяться, что подобное место найдётся.
Серебристый песок звучно скрипел под сапогами повстанцев, оставляя вслед за ними предательский след, которым неминуемо воспользуется их преследователи. Горные вершины в рассеянном свете луны сверкали таинственными всполохами бриллиантовой пыли. Но мало кому приходило на ум наслаждаться красотами. Нестерпимый холод, несмотря на сопровождение меховых накидок, снедал беглецов от кости до кости, сводя тело в всё растущей и растущей боли. Грудь каждого участника похода периодически судорожно вздымалась, стараясь захватить как можно более воздуха, но как будто не находила его здесь, в облачных вершинах, и после вздоха настойчиво продолжала требовать новой порции кислорода. У некоторых повстанцев, если верить их словам, начались головные боли и головокружение. Вести такого характера мало радовали Рохарда, но ничем помочь он не мог, — иногда приходится смиряться с ударами судьбы, если ставки слишком высоки.
Ближе к полуночи, когда изнеможение членов тела стало нестерпимым и мышцы грозили скоропостижно окончить своё печальное существование, один из молодых повстанцев, склонивший от усталости голову вниз в бездумном созерцании однообразной дороги, заметил, что по снежному покрову тревожно забегали короткие змейки, постепенно всё увеличивающиеся в размерах. Вскоре, вслед за появлением змеек, с юга налетел мощный порыв ветра, заставив весь отряд сморщится от ледяного удара. Первым догадался о причине столь странных событий Олфирр. Окинув взглядом южное небо, он увидел там, что, собственно, и ожидал увидеть.
— Начинается метель! — прокричал он, указывая рукой на густые и тяжёлые свинцовые тучи с молниеносной скоростью несущиеся с юга.
Крик Олфирра столь странно прозвучал в немом царстве необитаемых высот, где, казалось, первозданная тишина никогда не разражалась звуком жизни, что многие из его соратников от неожиданности пошарохались, а два человека и вовсе упали в снег, потеряв равновесие. Предоставив помощь пострадавшим, был экстренно созван всеобщий совет, который должен был решить, какие действие предпринимать далее. Первоначально голос взяли наиболее беспечные члены отряда, с наигранной бравостью заявившие, что солдату, познавшему нестерпимое дыхание смерти в затылок, нечего бояться какой-то там завирюхи, — подует да и только. Чай, не впервой в жизни со снегом сталкиваемся. На это необоснованное заявление Олфирр сразу же обрушил всю тяжесть своего рацио и здравомыслия, указав, что пережить метель в горах не равносильно посиделкам у камина за тёплыми деревянными стенами. Любого, кого метель застигнет врасплох в горах, ожидает лишь адский холод, полное отсутствие видимости, беспорядочные ледяные шипы, осколки камней и сучья ветвей жалами разящие плоть и слепящие глаза, да постоянная угроза быть заживо погребённым под отколовшимися кусками породы, ведь даже равновесие столь маститых гигантов не может противиться не знающей преград силе ветра. Если решено навечно остаться в этих глухих местах, то такой вариант просто идеален.
В последовавшим вслед за этим предложением была выдвинута мысль махом перескочить злосчастный перевал и отдышаться на скральдсонской стороне, за надёжными спинами исполинских гор. Однако и эту идею никак нельзя было принять без риска для жизни, ведь, судя по всему, метель надвигается семимильными шагами, а чтобы достичь безопасного участка придётся истратить солидный запас времени, под час коего их неминуемо настигнет снежный шторм. Не дожидаясь дальнейших прожектов, Олфирр, как признанный глашатай здравого смысла, сам предложил оптимальный, по его заверениям, план действий, заключавшийся в том, чтобы как можно скорее выбрать устойчивый закуток, забуриться в него и закрыться от метели самодельными экранами из шкур. Предложение снискало поддержку большинства, поэтому поиск укромного уголка начался незамедлительно.
Второпях рассекая сухой снег, процессия то и дело кидала косые взгляды на небо, откуда на них стремительно надвигалась карающая длань природы, всё чаще и чаще посылающая свои приветы в виде нахлынывающих морозных потоков. Подогреваемые разгорячёнными нервами, повстанцы на время забыли о холоде и усталости, которые недавно были единственными предметами их внимания. Десятки глаз внимательно обследовали каждый выступ, каждый булыжник, расщелину и трещинку, которая смогла бы оказать им бесценную услугу. В своих поисках они постоянно вглядывались в невозмутимое лицо Олфирра, ища в нём искру одобрения, но уста морфита были крепко сомкнуты, а блеск заинтересованности не возгорался в глазах.
Когда бешеный ветер уже вовсю обжигал спины, а белесовая масса начала слепить глаза и закрывать собой округу, взгляд Рохарда, отчаявшегося было в спасении, зацепился за черневшее вдали отверстие. Не желая подавать другим ложной надежды, он решил покамест оставить свою находку в тайне, — вдруг это лишь скверная шутка воспалённого сознания. Но вытянувшаяся на длинной шее голова морфита, сделавшая его до смешного схожего с цаплей, косвенно подтвердила, что если галлюцинация и имела место быть, то она была общей.
Подбодрив лёгкие, Рохард, прорывая голосом тысячегласный вой ветра, проорал во всю глотку, что впереди лежит пещера, указав взмахом руки её местоположение. Дальнейших приказаний или пояснений давать не пришлось. Все ополченцы как один ринулись к благословенному тёмному отверстию, в этот час более для них прекрасному, чем летняя ночь и взгляд любимой.
Безумным табуном всыпались повстанцы в раскинувшийся перед ними высокий, но низкий проход, плавно уходящий вниз и скрывающйися за крутым поворотом. Не впадая в излишние измышления, люди разом повалили в глубь укрытия, наступая друг другу на ноги и ожесточённо орудуя локтями, пытаясь, без какого-либо логического основания, первыми выбиться непонятно куда. Этим самым непонятно куда оказалась довольно небольшая полость, как раз подходящая по размерам для завалившейся братии. Придя немного в себя, повстанцы вдруг разразились взрывом гомерического смеха, который был классифицирован Олфирром, как яркий приступ невроза. Так или иначе, не будем вдаваться в дебри психологии, но спасение от снежной смерти вызвало побочный эффект: отступившая доселе усталость навалилась с новой силой и многие люди, с отдохновением сомкнув веки, просто расстелились по тёмному полу пещеры, предавшись блаженному отдыху. Рохард, однако, после кратковременной передышки, отдал наказ разжечь костры, так как хоть пещера и защищала от атак метели, но холод всё одно настойчиво давал о себе знать. С недовольным сопением и кряхтеньем, словно столетние старцы, поднялись дежурные, на ощупь побрёвшие в поисках запасённых дров. Ощутив окоченелыми пальцами шероховатую поверхность, они тяжело побрели с грузом в центр пещеры и, сложив костёр, внесли первые признаки света в пещерную мглу. Слабый огонёк с каждой секундой натирал силы, пока, вконец не возмужав, не пролил свет в пещерную утробу.
Незаметно для себя, Гейбрин провалился в дремоту, спокойное существование которой было нарушено Гаврусом.
— Чудесно началось наше пребывание в Скральдсоне, верней, оно даже успеть не началось, как мы чуть не двинули коней, — без предисловий обратился Гарвус к Рохарду, устало приникшего к базальтовой стене.
Охотник сменил позицию, выбрав более удобное позу для отдохновения.
— Если тебе что-то не нравится, — начал он усталым голосом, — то всегда можешь развернуться и уйти восвояси, повторяю — я никого на аркане не тащу, вы все сами добровольно примкнули к сопротивлению.
— Но, не надо так загибаться уж-то, — смущённо ответствовал кот, — я просто говорю, что дурной это знак.
— А ты всё ещё веришь в знаки?
— А как в них не верить-то? — с удивлением спросил звересь. — Все знаки, которые я замечал, рано или поздно сбывались: война случилась, меня призвали, Бренделл погиб — знаки обо всём этом рассказывали заранее. Обо всём. Просто, мало кто их замечает в жизненной суете, а толковать их может ещё меньше народу.
Бровь Рохарда лишь скептически изогнулась над тёмными глазами, но разубеждать друга в силе знамений и знаков он не стал, отчасти потому, что понимал бесплодность такой затеи, отчасти потому, что он, как истый флодмундец, сам чувствовал внутри себя какое-то неясное благоговейное отношение к подобным вещам, берущее начало в подвале бессознательного.
Чтобы избавиться от этого чувства, столь тщательно вписанного в его наследственную душу, он начал бродить взглядом по пещере, рассматривая своих соратников. Привлёк его внимание Олфирр. Морфит, в отличие от всех остальных, продолжал уверенно стоять на ногах и, мало того, был всецело поглощён изучением естественной ниши в толще базальта. Казалось, усталость ничуть не тронула его, хотя, в принципе, так оно и было — природные данные его расы превосходили по физическим показателям людской род и утомительный горный перевал показался ему приятной, за исключением метели, прогулкой.
— Ей, чего ты там возишься с этой каменюкой? Неужели ты нисколько не утомился от борождения на краю пропасти?
Ответа не последовало. Позвав морфита во второй раз, охотник убедился, что тот его не слышит.
— Вечно как уйдёт в себя, так потом хоть мулами его вытягивай, — недовольно пробубнил охотник и внезапно, повинуясь жгучему любопытству, волевым усилием поднялся на ноги, дабы узреть, что же так поглотило внимание ума учёного друга.
Подойдя к высокой фигуре, Гейбрин медленным движением положил руку ей на плечо. Реакции не последовало. Подождав с минуту, охотник переменил тактику и включил в свой арсенал словесное орудие.
— В чём дело?
От неожиданности Олфирр вздрогнул. Повернув голову, он увидел Рохарда и, сделав глубокий выдох, сказал:
— Видишь углубление в стене? — сухопарая рука указала на черноту базальтовой глыбы.
Внимательно присмотревшись, Рохард действительно обнаружил там множественные углубление, незаметные для рассеянного наблюдателя.
— Да.
— И как думаешь, на что они похожи?
— Что тут думать-то? Ясен пень, что на буквы, только некоторые из них выглядят не совсем по-нашенски.
— Вообще-то, именно, как ты выразился, «по-нашенски» они и выглядят, — с учёным видом знатока заявил морфит, пробегая пальцами по врезанным в скалу буквам. — Это старофлодмундский алфавит.
— Если это старофлодмундский язык, то или он чертовски непохож на современный или здесь нацарапана полная бурдень, — знакомые буквы не выстраиваются ни в одно слово.
— Мне думается, что ни то, ни другое. При анализе можно выявить определённую логическую последовательность, что наводит на мысль о том, что это текст, но просто зашифрованный.
— Что-то уж-то больно странным мне кажется сочетание тайного послания из глубин веков и этого духами забытого отшиба мира, — с ухмылкой проговорил Рохард, осматривая таинственные знаки.
— Нечего странного, нам следует думать, что именно с подобным расчётом и всё было устроено. Впрочем, не следует гадать на пустом месте — расшифрую послание и всё станет на свои места. По крайне мере, я на это надеюсь.
— Надежда вещь хорошая, но ненадёжная, — глубокомысленно заметил Рохард, — у нас мало времени, а провозиться с этой дрянью можно долго.
— Во-первых, — возразил Олфирр, пожирая глазами зашифрованную весть из старины, — всегда можно зарисовать знаки, благо, бумага у нас есть, а во-вторых, моё чутьё, верней, логический аппарат, подсказывает, что здесь задействован шифр Ауриса, — поскольку в прошедшую эру область криптографии была мало развита, а для подобных размеров данный шифр подходит лучше всего. Если это действительно так, то мне следует просто подобрать количество знаков, на которые нужно переставить букву, чтобы взломать текст.
— И сколько это займёт времени?
— О, совсем немного, я уже перебрал восемнадцать позиций вперёд, пока ты не отвлёк меня.
Кинутый взгляд заставил Рохарда невольно ступить назад и виновато съёжится. Некоторое время прошло в молчании, когда морщины сошли с напряжённого чела и губы Олфирра расплылись в улыбке.
— Готово, — с едва сдерживаемым торжеством воскликнул он, ударяя себя по коленям и пританцовывая на месте, что уже само по себе было нонсенсом.
— Итак, — продолжил он после эйфорического приступа, возбуждёнными глазами осматривая Рохарда, плохо подавляющего охвативший его интерес — приступаем к работе: «Вступил в чертог ты мрачный путник, обжитый мудрецом великих дней. Так припади к коленям, путник, и честь воздай, как подобает ей, по заповеди минувших дней».
Когда Олфирр окончил чтение, то сиявшее было лицо вновь попало под власть раздумий. Признаться, он ожидал от текста куда большей конкретики и информативности.
— Проклятье, какой дуболом додумался покрывать шифром какую-то дрянную загадку, — в сердцах прошипел он, пылая от негодования. — Почему нельзя прямым текстом сказать, почему надо сыпать шарадами, как градом из облака?
Рохард молча похлопал Олфирра по спине. Именно подобный финт ушами он и ожидал увидеть, — хоть морфит и хорошо образован, но до понимаю флодмундского менталитета ему далеко. Загадка, однако интересная, и неплохо бы её раскусить, просто так никто бы не оставлял шарад в горной пещере, да и время ждёт — метель должна ещё продлиться до утра, поэтому времени будет предостаточно. А сейчас можно отдохнуть, прилечь или присесть и… Мысль Рохарда удачно споткнулась об многообещающую догадку. Жестом отстранив Олфирра, он ещё раз обежал взглядом зашифрованную загадку. Два раза обошёл её взад-вперёд, а затем порывисто подошёл к середине надписи и плюхнулся на колени.
Из-за непроницаемого массива чёрного, как беззвёздного ночного неба, базальта, раздался скрежет металла и непонятный гул, — словно древний механизм, пробуждённый от затянувшегося сна, зевая и потягиваясь, тяжко приступал к исполнению обязанностей. Из кажущейся до этого цельного массива стены слегка выступила назад неправильной формы глыба, а затем важно начала отпускаться вниз, освободив низкий и узкий проход, уходящий в недра горы.
Оба друга недоумённо переглянулись. Не поднимаясь с колен из-за боязни захлопнуть механизм обратно, Рохард скомандовал Олфирру принести два факела и притащить сюда Кинрира с Гаврусом, желательно, не разбудив при этом остальных. Знать о находке им пока не следует.
Минут через пять вся честная компания была в сборе. Первым прошёл вперёд, держа перед собой факел и заряженный арбалет, Олфирр, изрядно переживающий перед отверзшейся пучиной тайн, столь таинственной и загадочной, что взбудораженный ум в момент времени выбрасывал целый фонтан самых фантастических предположений и образов. Вслед за ним последовал Кинрир, недоверчиво подглядывающий в расплывающуюся вдали густую темень, и осторожно играющий пальцами на спусковом крючке арбалета. Далее пошёл Гаврус, несущий в одной лапе пламя, а в другой арбалет, который, кстати сказать, красовался и на спине. Когда кот вступил в пределы сокрытого коридора, то Рохард рывком вскочил с места и нырнул под покров низкого коробового свода. Тотчас задвинутая каменная глыба вновь ожила и начала степенно, с подобающей ей солидностью, возвращаться на положенное место.
Сняв арбалет со спины Гавруса, он возвестил спутникам, что можно трогаться в путь. Неестественная прямота коридора и излишне правильный для природы свод прямым образом наводили на подозрение в рукотворности прохода, о чём и сообщил Олфирр.
— Должно быть, всё это имело, или имеет, не маловажное значение. Порассудите: не стали же просто так наши предки выбивать в толще базальта туманные высокопарные фразы и долбить в горных недрах коридор, прикрываемый хитроумным механическим устройством.
— И что же ты думаешь мы здесь обнаружим? — спросил Кинрир, в напряжении осматривающий подозрительный коридор, который, как ему казалось, непременно не мог не привести ни к чему хорошему.
— Кто знает. Но в одном я убеждён твёрдо, как скала, — место это необычное и нужно быть готовым ко всему.
Аккурат после этих слов коридор начал быстро снижаться, заставив исследователей преклонить головы, чтобы не прочесать ими потолок. Внезапно потолок возвернулся к своим прежним размерам и сделал крутой поворот влево, скрывающий главную тайну подземелья.
Обогнув поворот, товарищи от растерянности впали в ступор. Прямо перед ними, всего в паре шагов, раскинулся просторный прямоугольный зал, разукрашенный потускневшими от времени красками и резными плитами. В центре чертога высилось уютное и роскошное кресло, пестрящее благородными сине-золотыми оттенками, а над ним раскидывался сферический купол, сплошь укрытый вязью из странных и непонятных знаков. По углам зала были расположены грузные столбы старофлодмундской архитектуры, с искусной резьбой по камню, изображающей всеразличные причудливые сплетения из геометрических фигур, и профилированным основанием, украшенным лицами мифических животных. В противоположной от наблюдателей стене была прорезана апсида, внутренность которой была скрыта занавесью из бархатной пунцовой ткани. Пол почти целиком состоял из тщательно отделанных и пригнанных друг к другу шестиугольных плиток, повторяющих один и тот же монотонный геометрический рисунок. От кресла, словно из светила, перпендикулярно друг другу исходило четыре роскошных благородно-багровых ковровых дорожки, украшенных по краям каймой из бахромы. Весь зал был наполнен приятным и мягким светом, но установить его источник исследователи не смогли, верно, он скрывался вне их поля зрения.
— Не нравится мне всё это, — первым подал голос Кинрир. — Как будто попал в сказку о зачарованных подземельях и сокровищницах. Ощущение, что сейчас камень развернется и выплюнет на нас злого духа, или, что хуже, самого Швайдиса, который навечно захватит наши души и унесёт их с собой.
— Не мели вздор, тебе уже слишком много лет, чтобы думать о таких дремучих суевериях, — немного раздражённо заметил Олфирр.
— Тогда иди первым, — грубо кинул в ответ Кинрир, — мне нет никакой радости так бездарно помереть.
— Как угодно, — холодно отрезал морфит и уверенно шагнул вперёд.
Юркнув в зал, он осмотрелся вокруг и крикнул остальным:
— Давайте сюда, здесь никого уж точно нет — остальные две стены глухие, если у этого места и есть хозяин, то он точно далеко отсюда.
Подождав пару секунд, — надо убедиться, что Олфирра не унесёт чёрт, не поглотит бездна, не задавит потолок и вообще не тронет никакая напасть, — исследователи гуськом, словно воры, прокрались в сокровенный зал. Но не успели они толком осмотреться по сторонам, как заливающий чертог свет погас и уступил место кромешной тьме. Одновременно с этим повстанцы услышали короткий свистящий звук, вслед за которым арбалеты вылетели из их рук, а ноги заключились в некий тягостный и неподвижный панцирь, будто в кандалы, но значительно хуже. Если бы перечисленные события произошли несколько медленнее, то Кинрир, без сомнений, не побрезговал бы откомментировать свою правоту и заявить: «я так и знал!», но даже для такой короткой фразы не нашлось времени. Столь же внезапно свет снова явился из повиснувших в воздухе шаров по углам чертога и освятил сцену действия.
Перед друзьями, ноги которых, к их же огромному удивлению, были закованы не в что либо, а покрыты мощным каменным слоем, доходящим до колен, предстал странный старец с величавой бородой и с не менее богатым облачением, блистающим шёлком и виссоном из далёких земель сказочного Сарихадунхъора. Аскетичный старик опирался на высокий деревянный посох, отличный великолепной резьбой и замысловатым окончанием, представленным в виде разинутой пасти дракона. Вся фигура незнакомца излучала некую силу, отчётливо ощущаемую всеми присутствующими, а строгий изучающий взгляд лишь усугублял это впечатление. Увидев замешательство на лицах повстанцев, старец решил взять инициативу в свои руки и повелительным тоном задал вопрос:
— Кто вы такие и что вам здесь надобно?
Кинрир уже было разинул рот для не совсем культурного ответного вопроса, но Рохард, заметивший его порыв, своечасно прервал его, шепнув другу, чтобы он захлопнул варежку.
— Мы истые сыны Флодмунда, поклявшиеся сложить наши головы за свободу Отчизны, — почтительно возвестил Рохард и начал рассказ, раскрывающий основную суть произошедших с ними приключений.
— Хорошо, — ответствовал старец, когда рассказчик смолк, — допустим, вы здесь оказались случайно, спасаясь от преследования, но как вы обнаружили скрытый ход в моё прибежище?
На этот раз ответ держал Олфирр, подробно разъяснивший, как он обнаружил и дешифровал выбитую в стене надпись, а Рохард догадался, как применить её на практике. А обследовали они ход из вполне естественного природного любопытства и надежды, что смогут обнаружить здесь что-то ценное или полезное для их нелёгкого дела.
Выслушав объяснение до конца, старец на минуту предался глубокому размышлению, решая сам с собой, поверить ли словам пришельцам или нет. Чаши весов склонились к первому варианту. Не спеша освобождать спутников от весьма необычных оков, он задал им вопрос, знают ли, кто он такой?
Друзья переглянулись. Пришедшая им на мысль догадка казалась слишком дикой.
— Если бы я не знал о Упадке магии, то, наверное, счёл бы вас за чародея, — робко заявил Олфирр, вцепившись взглядом в собеседника, словно желая этим вырвать тайну сущности из его облика.
Губы старика тронула снисходительная улыбка, но из-за излишне буйной растительности на его лице данный феномен не был замечен остальными. Гордо откинув плечи, он слегка задрал голову кверху и, выставив посох перед собой, важно опёрся на него двумя руками.
— И правильно сделали бы, поскольку я и продолжаю им оставаться, — с явным тщеславием заявил он, наслаждаясь смятением в стане гостей.
— Немыслимо, общеизвестно, что во Флодмунде нет настоящих магов уже много времени, — возразил Олфирр критически оценивая собеседника. — Их в Дартаде и Флорэвенделе пара штук осталось, а то говорить тогда о нас.
Седина густых бровей зло дрогнула.
— Подбирай слова, морфит, — угрожающе прогремел старик, взглядом смирив скепсис Олфирра, — ты говоришь с придворным чародеем великого короля Флодмунда Гельвиша, — самим Аргусом Денфиллом, лучшим и любимым учеником самого Вернелла Великого.
Высказанные слова произвели глубокое впечатление на присутствующих, ведь при всех наблюдаемых обстоятельствах слова старика не вызывали сомнений. Особенно же был впечатлён Олфирр, знавший о личности хозяина чертога из исторических источников, где колоритная личность самодовольного и склонного к роскоши придворного чародея не раз всплывала во всевозможных передрягах и скандалах, пока, наконец, не исчезла со страниц хроник вместе с Гельвишем Страдальцем.
— Ваше появление здесь было давно предсказано моим учителем, поэтому я пощажу ваши жизни, — вновь начал он после того, как отошёл от гневного приступа. — Сейчас я освобожу вас от оков, а вы исполните предначертанное.
Вычурный посох звучно ударился о каменную плитку и сковывающие ноги повстанцев каменные глыбы по волшебному мановению рассыпались в прах. Чародей молча поманил гостей рукой и, развернувшись, направился к занавешенной апсиде.
— Кажется, я понял, как старый пройдоха умудрился сохранить свои силы, — услышал Рохард над самим своим ухом еле слышный, как шум далёкого прибоя, шёпот Олфирра. — Видел в его руках посох?
— Конечно же, я ведь не слепой.
Морфит бегло кинул косой взгляд на маячившего впереди чародея и бегло заговорил:
— Так вот, я вспомнил, что в одной древней книжке, испытавшей на себе весь произвол времени, мне встретилось упоминание Великих Древ, обладавших, как там заявлялось, огромной магической потенцией. В результате определённых событий, точней, загорской войны между морфитами и гротдорами, Древа были уничтожены или осквернены бородачи, но всё определенное количество древесины удалось сохранить. И вот из этой самой древесины начали изготовлять особые посохи, способные актуализировать магическую потенцию по желанию хозяина, пусть он даже и не обладал бы никакими способностями к чародейству, при условии, конечно, что индивид обладает развитым интеллектом. Так вот, мне кажется, что с помощью этих самых посохов можно предаваться чародейству даже в реалиях Упадка Магии, ведь в них в самих заключён некий запас энергии, который теперь почти отсутствует во внешней среде.
— То есть, — подытожил Рохард, — если бы заберём у старика палку, то он станет точно таким же жалким смертным, как и мы?
Олфирр утвердительно кивнул.
Подойдя к апсиде, волшебник взялся за висевший в правом углу шнурок и эффектным жестом потянул его. Пунцовая материя дрогнула и разошлась в разные стороны, предоставив взору присутствующих великолепный алтарь, возвышающийся посреди апсиды, как гора над равниной. Он состоял из трёх пирамидально сложенных плит, рёбра коих была испещрены древнефлодмундским письмом, слишком каллиграфическим, чтобы поддаваться чтению. На этом стилобате возвышался постамент из двух айгерров — существ из местной мифологии, обладающих головой орла, туловищем волка и хвостом быка, — пропавших в порыве благоговения телом к земле, сцепив хвосты друг с другом, и мраморного держателя, из которого возвышалась секира невиданной красоты. Безукоризненная и гениальная работа говорила о том, что кузнецами этого предмета искусства были явно не люди, таинственный же металл, серебристого цвета с голубым отливом, так же свидетельствовал о необычном происхождении артефакта. Верхняя часть ручки секира была укрыта серебром и инкрустирована опалами, топазами и аметистами, выложенными в виде стрелы.
Волшебник благоговейно отвесил поклон в сторону секиры и быстро произнёс:
— Не лучшая идея.
— Какая? — недоуменно раздалось в ответ.
— Пытаться отнять посох, — невозмутимым тоном ответствовал волшебник, окинув взором Олфирра и Рохарда.
Смущённые до глубины души, они не выдержали взгляда старика и отвели глаза в сторону, неловко переминаясь с ноги на ногу.
— Если бы вы даже отняли у меня посох, то это не повлияло бы на мои силы так кардинально, как вам хочется думать, — пояснил чародей, лукавого поглаживая свою бороду, видимо, он был в крайне благостном состоянии.
— Итак, вы знаете, что это?
Присутствие живого волшебника, восставшего из тумана прошедших дней, пребывания в сокрытом в горных недрах подземном чертоге и общая атмосфера таинственности, царившая в этом месте, подталкивали только к одному ответу.
— Секира Бурь, — отчеканил Рохард.
Аргус утвердительно кивнул.
— Полностью верно, это не что иное, как достославная реликвия нашей страны и королевского рода Эфферов, оберегать которую я поклялся ценой собственной жизни. Согласно завету моего учителя, я денно и нощно храню Секиру уже несколько столетий, ожидая часа, когда предначертанное наконец-то сбудется. Давным-давно, когда я ещё был учеником Вернелла, пребывавшего в то время на посту придворного чародея, он вызвал меня к себе и, убедившись, что нас не подслушивают, повел сокровенную речь. Вернелл возвестил мне, как доверенному лицу и будущему преемнику, что он ощутил скверные потоки, сгущающиеся над Флодмундом и долженствовашие рано или поздно разразиться великими бедами. Пользуясь своим ясным и великим умом, он расписал мне варианты развития наиболее вероятных событий, среди коих присутствовала и, увы, сбывшаяся трагедия. В случае пресечения венценосного рода или раскола державы под произволом соискателей престола я был обязан изъять Секиру из королевской сокровищницы и скрыться с ней в надёжном убежище в толщи Тьёорхунских гор, построенном некогда самим Вернеллом для собственных нужд. Завет учителя, как видите, я исполнил, пусть и с необходимой проволочкой, вызванной непредвиденными обстоятельствами, но не будем об этом. Итак, в чём заключалась моя дальнейшая миссия? Как всем известно, Секира Бурь была подвергнута особому заклятию, благодаря которому владеть ею мог только законный и полновластный властелин Флодмунда, но, что же делать, если по каким-либо причинам наша земля иссякнет законными самодержцами? Ответ моего учителя, уж не знаю каким мистическим образом, просочился в народную среду и стал известен, как Пророчество Секиры Бурь, согласно коей, тот, кто обнаружит и овладеет этой реликвией, станет новым королём Флодмунда, который вновь водворит мир на многострадальных землях. Простолюдины однако, то ли из невежества, то ли из глупости, вычеркнули из формулы один важный компонент: не всякий сможет обнаружить и овладеть Секирой, а тот и только тот, кто будет предназначен к этому и достоин совершить предначертанное, либо помочь в осуществлении.
Аргус умолк и в отрезанном от мира подземном чертоге воцарилось напряжённое молчание. Все повстанцы обескураженно и потрясённо поглядывали то на друг друга, то на чародея, испытывающего, в отличие от них, полнейшее, ничем не зыблемое спокойствие. Когда, наконец, нервы каждого начали рваться от напряжения, о ком же из них идёт речь, волшебник прервал драматическую паузу.
— Рохард Гейбрин, сын Мелькора, ступай ко мне! — провозгласил Аргус.
Нервно сглотнув ком в горле, Рохард полусознательно огляделся налево и направо, а затем неуверенно сделал три шага в сторону чародея.
— Вы уверенны, что вам нужен именно я?
— Без малейших сомнений, всё складывается так и именно так как предвещал учитель, а раз именно вам принадлежит честь открыть проход, совершив ритуальное преклонение колен, то, согласно предречённому, именно вам и следует испытать судьбу.
— А что будет, если избранным окажусь не я? — дрогнувшим голосом спросил Рохард. — Вдруг всё это глупая ошибка или козни злых духов?
— Если верить наложенному заклятию, то всякий, кто дерзнет взять Секиру не имея на то законных прав умрёт, — беспристрастно ответил старец, но заметив вспыхнувший страх в глазах Рохарда поспешил его успокоить: — Но переживать нечего, — ошибки быть не могло, а козни злых духов отпадают по причине отсутствия их существования. Поэтому дерзай смело и не вкладывай сомнения в сердце своё.
Легко сказать, но трудно сделать. Вполне закономерно, что после озвученного Рохарду стало не по себе, ведь кому хочется умереть просто потому что не срослось? Прикусив левый край губы, медленными, тяжеловесными шагами, словно бы в ботинки налили свинец, он переставлял ноги, подходя всё ближе к Секире. Сердце начинало болезненно биться, а лёгкие, казалось, лишились доступа к воздуха и задыхались от напряжения. Что, если не он? Что, если кудесник ошибся?
Неожиданно, когда Рохард уже вплотную приблизился к постаменту, Аргус троекратно ударил посохом об пол, после чего сплетённые хвосты айгерров дрогнули и медленно разъединились, уйдя каждый в свою сторону. Оживший было камень вновь неподвижно замер и не подавал более никаких признаков движение. На занятого собой Рохарда это происшествие оказало меньшее впечатление, чем можно было ожидать.
Вступив на площадку перед блистающим лезвием Секиры, он пошатнулся от резко нахлынувшей темноты в глаза. Ладно, он сам умрёт, не велика потеря, но что же будет делать его семья после кончины единственной опоры и кормильца? Стоит ли поставить против неё возможность спасти Отчество и водворить мир на напитавшихся кровью землях? Не велика ли ставка? Ответ пришёл в мучимую терзаниями голову Рохарда с чёткостью и ясностью молнии, прорезающей собой тёмные глубины грозовых облаков.
С движением более дерзким и импульсным, чем подобает по этикету для подобных случаев, Гейбрин схватился за рукоять Секиры Бурь и, зажмурив глаза, попытался извлечь её из многовекового хранилища. Ему показалось, что сердце остановилось и всё нутро упало в бесконечное, тягучее, содрагающее душу ничто, смотрящее прямо на Рохарда.
Не в силах вынести обжигающего взгляда бездны, смотрящей одночасно поверх него, окрест него и внутрь его, как бы стараясь погрузить в свои недра саму сущность охотника, причастив его великому ничто, Гейбрин раскрыл глаза и увидел в правой руке великолепное орудие и священный артефакт Флодмунда, лениво поигрывающий под мягким светом искрами своих самоцветов.
Прежде чем повстанцы покинули сокровенную обитель Аргуса, он пообещал вспомоществовать им и отрезать от повстанцев назойливый гон карателей. На вопрос, каким образом, чародей лишь самодовольно улыбнулся.
— Глаза служат лучшими свидетелями, чем уши, — повторил он сентенцию Уальфа, древнего флодмундского философа, и показал гостям выход из своей обители.
При повороте одного из медных светильников, расположенного с края левой стены, чертог оживился звуком методичной работы механизма, вслед за которым не замедлило явиться и наглядное его появление: плита, закрывающая до этого часть стены, начала быстро опускаться вниз, освобождая тёмный проход позади себя.
— Этим путём вы окажитесь в той же пещере, откуда вы сюда попали, — пояснил чародей, когда плита окончательно скрылась из вида.
Прежде чем все попращались и скрылась в сумраке прохода Олфирр успел кинуть вдогонку вопрос.
— А что, есть и другие?
— Быть может, — загадочно ответствовал волшебник, — я стар и многого уже не помню.
Вновь преодолев путь в потьмах, повстанцы очутились перед глухой стеной и подозрительно выглядящим рычажком, тянущимся на себя. Испробовав его услугу, Рохард заставил отступить ложную стену и он вместе со спутниками вступил под тёмные базальтовые своды пещеры, из которой столь недавно и столь, как ему сейчас казалось, давно он ушёл в таинственный проход, роковым образом обрушивший на его голову высочайшую ответственность, какую только и можно представить.
Не успел он толком приспособится к новой обстановке, как со стороны входа в пещеру, а если быть более точным в деле локации, то снаружи, донёсся страшный грохот, будто низвергнулась сотня водопадов или кто-то подпалил в горах мощный пороховой заряд. Изрядно перепуганный, Рохард вместе с друзьями и некоторыми проснувшимися сотоварищами прожогом вынурнул из укрытия и тотчас дрогнул под оглушительным ударом шквала снега и льда. Вынужденные отступить перед неумолимой силой стихии, повстанцы забрались обратно в своё тёплое и безопасное убежище, решив, что спорить с природой бесполезно, — придётся осматриваться завтра утром, когда метель стихнет. Окончив с вопросом, повстанцы сызнова рухнули на свои лежбища и крепко уснули. В расстелившимся по пещере озере дремоты и сна чуждо возвышалось лишь пару островков бодрствования, представленные Рохардом и его друзьями. Снова и снова воскрешая в памяти минувшие события, они вновь и вновь натыкались на настырную мысль: не было ли это всё сном, миражом, маревом, наваждением? Мысль логическая и соответствующая здравому смыслу, но после одного взгляда на Секиру Бурь, проявляющуюся здесь во всей своей чёткости и полноте, так, что мысль о её эфемерности казалась безумием, доводы здравого смысла пристыженно смолкали. Особенно же был подавлен грузом произошедшего Рохард, переживавший неописуемую бурю страстей и помыслов, поедающих друг друга и впивающихся острыми когтями в страждущую душу Рохарда. Ворочась с бока на бок, он тщетно отбивался от нашествия мыслей, подобных рою комаров, шепчущих ему всевозможные варианты развития дальнейших событий, которые несомненно последует за рухнувшей на его плечи огромной ответственностью, все те страшные перипетии, которые могли бы ринуться на его голову и погребсти под собой, лишив его жизни, а семьи единственного защитника и кормильца. Вконец исстрадавшись и измучившись он заснул под самое утро, сражённый усталостью.
Проснувшись от шума, поднятого начавшими пробуждаться сотоварищами, он грузно поднялся, точно побитый палками, и поплёлся в разведку, дабы узнать о причине вчерашнего шума. Плотный плащ метели спал и открыл закрытую доселе панораму, значительно изменившуюся за последний день. Позади входа в пещеру, всего в каких-то жалких ста шагах, горная тропа была сплошь раздавлена, покрыта и закрыта колоссальными снежным массивом с многочисленными вкраплениями горной породы. Путь назад был отрезан. С одной стороны, это наверняка избавляло от гнетущей опасности погони, ведь теперь перехватить повстанцев не представлялось возможным, с другой, вернуться назад теперь также было проблематично, ведь при наступавшей зиме пройти по другим перевалам было весьма рискованным делом, так как при холодной поре эти тропы превращались в сущие могильные холодильники, опасные для всякой живой твари. Что ж, подумал Рохард, наверное, это к лучшему, придётся идти избранным путём до конца.
Из воздушной серой горы одинокими путниками вылетали мелкие снежинки, медленно сниспадающие в трагическом танце. Земля уже была укрыта узорчатой кружевной скатертью, затейливо извивающуюся над сенью вечнозелёных игольчатых дерев, будто нарочно созданных для сурового климата Севера. Но не всё было столь безмятежно в глубинах скральдсонского леса.
Тёплый алый ручей, вязко текущий по промерзлой земле, мрачно растапливал снежные узоры, заменяя их ужасным следом кровавой реки. На одинокой просёлочной дороге, затерянной в чаще глухого леса, виднелась остановившаяся процессия из трёх повозок и более двух дюжин крепких скральдонских коней. Подле скакунов виднелись и их всадники: мужественные и грубоватые дети северных снегов с одинаково суровыми лицами и схожими выражениями лицами, наводящими на нелепую мысль о том, что все одни изготовлялись в одном ремесленном цеху. Облачённые в тёплые меховые мантии, искусно сопряжённые с кольчугой и бронёй, они неспешно возились над ещё горячими трупами, беспорядочными горстями рассеянными как по дороге, так и вокруг неё. Тела располагались в различных позах, разнообразие коих, однако, не мешало их обобщить в одном понятии, — все они были преданы насильственной смерти. Присмотревшись внимательнее к застывшим лицам, мы можем различить как, судя по лицам и обмундированию, товарищей северных мужей, сражённых в самом расцвете молодых сил, так и разнобитный сброд, облачённый в броню различных материалов и типов. С уважением оттаскивая трупы первой группы на самодельный помост из хвороста, привязанный к крайней повозке, воины сосредоточили особое внимание на представителях второй, по большей части, благодаря неожиданному разнообразию их карманов на всевозможные безделушки, подчас достаточно ценные или небезынтересные. Обирание мертвецов подчас сопровождалось грубыми насмешками и выходками, призванными унизить достоинство поверженных противников.
В самом окончании этой странной картины, подле наибольшего экипажа, роскошно украшенного виртуозной резьбой по дереву и запечатленному весьма внушительным геральдическим гербом, стояло два человека, одновременно похожих и не похожих друг на друга. Первый был молодой русоволосый человек, чрезвычайно высокий по людским меркам, с телом атлета и новой мыслителя, что делало его весьма схожим на ожившую статую какого-нибудь талантливого халфского скульптора. Подобное впечатление несколько скрашивалось виллером, — длинным зимним дартадским плащом, сделанным из тёплой материи и отороченным северной пушниной, делавшим фигуру молодого человека менее чёткой. Под порывами студёного ветра, долетающего сюда из самого моря Бурь, дартадец каждый раз невольно ёжился от холода, а побеспокоенный плащ давал различить характерный металлический блеск множества мелких пластин, скрытых под его надёжной опекой. Сосредоточенные серые глаза незнакомца неспешно бродили по округе, изредка одаривая своим вниманием собеседника. Этот мужчина был значительно ниже, но старше своего соседа, пребывая в доподлинном расцвете душевных и телесных сил, что превосходно оттенялось богатой соболиной шубой. Немного вытянутое умное лицо украшалось бурной светлой шевелюрой и вычурной бородкой, треугольником торчащей вниз. По уровню возбуждения он значительно превосходил молодого человека, — холодные синие глаза повсечастно разражались снопами искр, а из уст выплывали сложносочинённые конструкции. В чём же была схожесть этих двух людей? Как можно было уже понять, отнюдь не в внешности. Объединяла их общая манера держаться, насквозь пропитанная аристократизмом и чувством собственного достоинства, а также едва уловимая схожесть в чертах, доступная лишь для опытного наблюдателя.
Когда возле собеседников один из воинов перевернул с живота труп, облачённый в изумрудную бригантину с багровым пятном возле сердца, молодой человек внезапно оживился и что-то кинул старшему соседу. Тот молча кивнул в ответ. Отойдя от экипажа, дворянин отстранил воина от тела и, нагнувшись над ним, принялся всматриваться в неподвижные черты лица усопшего.
— Рохард, что же ты наделал, — задумчиво протянул он философским тоном, отдающим и некими скорбными нотками.
Но стеклянные глаза покойника не ответил на укор. Повысив голос, молодой человек спросил, не осматривал ли кто тело флодмундца до этого. Первоначально ответом было всеобщее молчание, смешанное с раболепными взглядами, устремлёнными на светловолосого господина, — без его приказа воины не шалохнут и пальцем, так велит местный обычай.
— Что молчите псы? Отвечайте на вопросы господ, если не желаете познакомится с палками, клянусь бородой Торегина! — прогремел он, возвысившись в угрожающей позе, подобно разъярённому медведю.
Из почтительно согнувшихся воинов выступил один шрамированный муж, сообщивший, что в пылу битвы из-за бригантины Рохарда выпало некое письмо, которое он после поднял и имеет при себе. Под действием свежего выговора, он беспрекословно отдал молодому человеку испещрённый чёрными знаками кусок бумаги.
Эйфире Бре, Улица ВязовНе знаю, дорогая, дойдёт ли теперь до тебя когда-нибудь это письмо, но возлагаю упование на духов, что они смилуются над нашими душами и доставят его тебе. Как ты уже знаешь, наш план по воссоединению с треском провалился под землю и мне с соратниками пришлось бегством спасть жизнь от цепных псов пожирателей нашей Отчизны. Загнанные в угол, как лесные звери во время травли, у нас не осталось иного выбора, как уйти в горы и скрыться в чуждом краю отверженными скитальцами. Совершив это, мы смогли уйти от преследования, но подверглись страху голодной смерти из-за наступающей зимы. Не знаю, как мы её переживём, но обещаю тебе, что всё закончиться благополучно и, когда всё уляжется, я всё-таки заберу тебя с детьми. Крепись духом и мужайся, придёт час, когда мы вновь встретимся, обещаю тебе это. Твой любящий муж, Рохард.
Прочитав письмо до конца, Магнификус дважды сложил кусочек бумаги пополам и спрятал в недрах виллера. Быть может, не воспитай его столь строго, он закусил бы в задумчивости губу, но этого не произошло. Тяжёлая история. Окинув охладевшее тело Рохарда ещё раз и с трудом узнав в нём того, кого он некогда повстречал в тёмное переулке, Квинтиллиан быстрым шагом подошёл к беловласому человеку и попросил его об одной услуге.
— Для вас всё что угодно, вы спасли мне жизнь и я обязан вам отплатить, — торжественно заявил северный аристократ, подтвердив слова широким жестом руки.
— Охотно ловлю на слове. В таком случае, прошу, распорядитесь, чтобы ваши люди предали земле для вечного покоя кости этих людей.
На широком лбе беловласого человека вырисовалась недовольная складка, а изящная бородка гадливо дрогнула.
— Прошу прощение, Вы желаете, чтобы мы оказали последнюю честь этим псам, желавшим обчистить нас донага, как конунгские сборщики податей, а затем и вовсе посечь наши жизни мечом?
— Я желаю оказать последнюю честь тому человеку, которому поклялся сам себе отдать долг, если на то по божьему произволению выпадет возможность, — чётко и размеренно, словно машина, отчеканил Магнификус, вперив в собеседника свой фирменный взгляд, прожигающий, по уверению многих, насквозь. — Как потомственные дворянин я обязан сдержать это слово и, более того, так как мне положено отдавать с лихвой, я хочу, чтобы все спутники этого человека также были преданы в пуховое лоно земли. Всё, если Вы откажите, то, клянусь, я сделаю это сам. Как говорят у меня на Родине, dixi.
Раздумав с некоторое время, достаточное для тщательного обдумавания, но и достаточно короткое, чтобы не оскорбить собеседника, беловласый человек ответил согласием.
— Ринхерд, — крикнул он.
К нему подступил офицер, почтительно прислонив правую руку к сердцу.
— Предайте этих… — видимо, аристократ хотел отсыпать нелестный эпитет, но вовремя осёкся, — людей земле. И как можно быстрей, я не намерен стоять здесь вечность.
Пока солдатня была занята рытьём могил, Магнификус обратил внимание на лежачую подле Рохарда секиру, коей он раньше не предал особого внимания, поглощённый мыслями о её хозяине. Подняв орудие, он удивился как её удивительной лёгкости, так и поистине виртуозной работе, если он не ошибаелся, принадлежавшей гротдорским мастерам. Металл лезвия живо напомнил ему юношескую поездку в Урванийские горы, в Монтибус, когда он сопровождал отца, явившегося с чрезвычайной проверкой работы Горной Коллегии. Вполне естественно, что таскать с собой юнца по пыльным кабинетам Коллегии и знойным плавильным цехам не было особого смысла, поэтому его сбагрили на руки одному чиновнику, с поручением провести экскурсию и вообще как-то развлечь поросль Магнификусов. Тогда, среди последних достижений дартадской металлургии, он и видел подобный сплав, вызвавший у чиновника Горной Коллегии особую гордость, так как, по его заверениям, это было гигантским прорывом, сулящим многие выгоды. Да, крайне занимательная вещь, интересно, откуда она взялась у Рохарда? Даже если он и отобрал её у кого-то силой, то это кажется неправдоподобным, ведь качество исполнение и диковиность материала слишком высока для Флодмунда.
— Чрезвычайно интересная вещица, не правда ли? — заметил чей-то голос прямо из-за спины, словно считав мысли Квинтиллиана.
Обернувшись, Магнификус увидел своего беловласого собеседника. В его взгляде чувствовалась некая таинственность и жадный интерес, будто бы артефакт интересовал его не просто, как произведение искусства, но как нечто большее, качественным образом большее.
— Бесспорно, — лаконично подтвердил Магнификус, тщетно пытаясь угадать причину столь странного взгляда.