— Это убийственное доказательство, — признала она. — Что еще ты знаешь об этой ведьме, поедающей детей?
— Она живет в доме из сладкого хлеба, и дети приходят его есть. Она откармливает их, прежде чем бросить в свою огромную печь.
— Ясно, — женщина кивнула, ее лицо превратилось в маску тщательного размышления. — Ну, юная Эолин, ты видишь мой дом. Он с оттенком сладкого медового хлеба. Почему бы тебе не откусить? Если легенда верна, ты сможешь его съесть. Даже лучше, я смогу съесть тебя. Но я позволю тебе бежать первой. Я дам тебе полдня форы только за то, что ты такая проницательная маленькая девочка.
Это предложение привело Эолин в ужас, но она не видела другого выхода, кроме как согласиться. Полдня лучше, чем ничего. За полдня она сможет обогнать старую ведьму, если только она не умеет летать, как положено ведьмам.
Эолин подошла к дому и провела руками по черепице цвета корицы. Желудок заурчал, и голод взял верх. Отломив щепку, она впилась в нее. Боль пронзила ее зубы. Дерево оцарапало ей язык. Наступило разочарование.
Она бы отдала все, чтобы съесть домик старухи прямо сейчас, даже если это означало превратиться в буханку хлеба.
Громкое фырканье заставило Эолин обернуться. Ведьма упала с пня, хрипя. Слезы текли из глаз старухи.
— Не старайся слишком сильно, дитя. Зубы сломаешь!
Ведьме потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя. Задыхаясь и хватаясь за ребра, она поднялась на трясущихся ногах.
— Дом сладкого хлеба! Кто придумал такую ерунду? Почему бы тебе не зайти внутрь, Эолин, и не поесть нормально?
Не в силах противостоять силе аппетита, Эолин с опаской последовала за ведьмой.
Внутри дом был тусклым и скудно обставленным. Наблюдая за тем, как ведьма разжигает огонь на ее неприметной кухне, Эолин обдумывала варианты. Зима в Южном лесу была суровой. Она будет голодать в бесплодном лесу, пока первые снега не превратят ее в лед, или она могла есть у Гемены, пока ведьма не превратит ее в завтрак.
— Можешь остаться здесь, если хочешь, на всю зиму, — старуха подала горячее овощное рагу, свежий хлеб и сыр. — Придет весна, я могу отправить тебя обратно в Мойсехен.
Лицо Эолин опустилось на дно миски, пока она пила острое варево Гемены.
«Жестокая ведьма, раз говорит о том, чтобы отправить меня обратно, когда она не собирается этого делать».
— Я знаю лесника, который бродит по этим местам, — продолжал Гемена. — Он мог бы проводить тебя домой.
— У меня нет дома. Ничего нет. Я уже рассказала тебе об этом.
— Ты говорила о смерти отца и брата, но как насчет твоей матери? Где она?
— Мама ушла прошлой весной. Она так и не вернулась.
Седые брови Гемены сдвинулись.
— Почему она ушла?
— Я не знаю, — горло Эолин начало болеть. — Я думаю, что она пошла искать своих сторонников, потому что ее союзники погибли. Так сказал папа.
Эолин потянулась за толстым ломтем хлеба и намазала его мягким сыром. Она чувствовала, как Гемена изучает каждое ее движение, хотя размышляла ли ведьма над словами отца или оценила разочаровывающую ширину руки Эолин, девочка не могла сказать. Она задумалась, где находится печь Гемены, и содрогнулась при мысли об обугленных остатках детских костей внутри.
— Это твоя мать научила тебя собирать урожай в лесу? — спросила ведьма.
— Да.
— Чему еще она научила тебя?
Эолин отвернулась от стола, забыв о хлебе. Почему ведьма продолжала задавать надоедливые вопросы? Теперь у нее болел живот. Может, еда была отравлена!
— Она научила тебя лекарствам? — спросила Гемена. — Она рассказала тебе, как лечить растениями?
Воздух двигался у стен, горячий. Эолин стиснула зубы.
— Я не должна об этом говорить.
— Я понимаю, — Гемена кивнула. — Как ее звали?
— Кайе.
Старуха резко выдохнула сквозь желтые зубы.
— Я знала твою мать, — тихо воскликнула она, и на ее лице отразилось удовольствие от открытия. — Давно. Конечно. Я вижу сходство сейчас. Она была магой-воительницей, одной из лучших в своем поколении.
У Эолин внутри все сжалось. В самом темном из миров не могло быть, чтобы эта ведьма знала свою мать.
— Что это? Что такое мага-воительница?
— Мага — это женщина, которая знает магию. Мага-воительница также обучается военному искусству.
— Мама не была ведьмой! — гнев Эолин придал ей сил. — Мама была красивой.
Гемена вдохнула, словно собираясь ответить, и задержала дыхание, сжав губы. Беспокойная грусть заполнила ее глаза. Она оттолкнулась от стола и побрела к входной двери. Невысказанные мысли тянулись за ней тонкими облаками.
Голова Эолин опустилась на руки.
«О чем я только думала? Я только что оскорбила ведьму».
Она наверняка умрет до того, как выпадет первый снег.
— Прекрасный день, — объявила Гемена. — Думаю, один из последних в сезоне. Почему бы тебе не помыть посуду, Эолин, и не встретиться со мной в саду? Мы вместе выпьем чаю.
Стремясь исправить свой проступок, Эолин повиновалась.
Убрав со стола, она вышла на улицу и нашла старуху на скамейке, с туго натянутым на плечи плащом. В воздухе витал аромат трав. Пригласив девочку сесть, Гемена подала ей чашку с водой и аккуратно положила веточку мяты.
— Я хочу тебе кое-что показать, — сказала ведьма. — Смотри на меня.
Сложив руки вокруг деревянного сосуда, Гемена закрыла глаза, поднесла жидкость к губам и произнесла короткий стих на странном языке:
Эхекат нэом цефур. Эхуки.
От воды начал подниматься пар.