— Разве ты не видела? Попробуй. Я верю, что ты можешь сделать это так же, как и я.
Сложив руки вокруг чашки, Эолин повторяла стих, как могла, но вода не нагревалась.
— Это было очень хорошо, — сказала Гемена, — но дело не только в подражании. Встань прямо, твердо упираясь ногами в землю.
Эолин сделала, как ей сказали, схватив чашку и крепко зажмурив глаза.
— Подожди, дитя. Открой глаза. Дай мне эту чашку. Сними туфли и чулки.
Эолин прижала босые ноги к влажной земле. Смутно знакомое тепло струилось по ее ногам, открывая ее чувства и привлекая к ее восприятию каждый едва уловимый звук сезона.
Гемена вернула чашку чая в руки Эолин.
— Вот и все. Теперь расслабься и закрой глаза. И дыши.
Холодный воздух наполнил легкие Эолин, резко прижавшись к ее ребрам. Эолин казалось, что она больше не стоит на том же месте, будто сад Гемены сменился другим, который выглядел так же, но работал совсем по-другому.
— Что ты чувствуешь у своих ног? — спросила Гемена.
— Землю, — сказала Эолин.
— Да, но скажи мне, на что это похоже.
— Она твердая и неподвижная, — Эолин растопырила пальцы ног на прохладной земле. — Но и в движении. Как это может быть? — она открыла глаза.
— Держи глаза закрытыми.
Эолин повиновалась.
— А теперь сделай глубокий вдох и скажи мне: что ты чувствуешь в воздухе?
Эолин втянула вечерний воздух, обращая внимание на то, как он проходит через ее горло, как расширяется в ее груди, как уходит теплым и влажным облаком.
— Он несет жизнь, как… как невидимая нить.
— Отлично. А теперь расскажи мне о воде.
— Она неподвижная. И все же она течет в чаше и… под моей кожей.
Дрожь проникла в слова Гемены.
— И, наконец, твое сердце, Эолин. Что ты чувствуешь в своем сердце?
Это был самый простой вопрос из всех.
— Тепло. Мое сердце теплое, как очаг в твоем доме.
— Отлично, моя девочка. Теперь вот что я хочу, чтобы ты сделала. Собери воедино все элементы, о которых ты мне только что рассказала: землю у ног, воздух в легких, воду в чашке и огонь в сердце. Представь, что все это объединяется в одну блестящую точку света. Когда увидишь этот свет, повтори стих так, который я говорила.
Ночь сгущалась от усилий Эолин. Задача была не из легких. Воздух можно задушить землей, а огонь потушить водой. Эолин поняла это и работала с осторожностью, пока небольшое белое сияние не осветило ее внутренности. Она открыла глаза и выдохнула стих:
Эхекат нэом цефур. Эхуки.
Чашка ответила мягким паром.
— Отлично! — воскликнула Гемена.
Вернулось щебетание насекомых и шелест трав. Эолин огляделась, словно впервые увидела сад. Она чувствовала себя другой внутри. Теплой. Полной. Будто она нашла что-то, что всегда искала, что-то, что всегда ускользало от нее.
— Подойди и сядь со мной, Эолин, — сказала Гемена. — Давай вместе выпьем чаю.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Серебряная паутина
Все, что создала королева Бриана при жизни, было уничтожено на двенадцатую ночь после ее смерти. Король магов Кедехен запретил Акмаэлю соблюдать обряд, но принц ослушался отца и нашел узкую лазейку, чтобы подглядывать за бдением.
На закате Высшие Маги собрались во дворе замка. Вещи королевы Брианы были разложены на большой куче дров: темные бархатные платья и нижнее белье из тонкого льна, ленты, перевязывавшие ее густые черные волосы, драгоценности, украшавшие ее шею, вышитые туфли, занавески из ее покоев, гобелены, даже простыни. Поверх них были помещены бесчисленные предметы магического предназначения: ее пояс целителя и травы в горшках, большая коробка с кристаллами, моток тщательно разделенных паучьих шелков, неглубокая серебряная тарелка, которую она могла использовать как инструмент для наблюдения, коллекции мехов и насекомые, стеклянные пузырьки, наполненные таинственными жидкостями, несколько оставшихся книг и ее посох из черного дерева.
Когда погребальный костер был готов, волшебник Церемонд выступил вперед. Хоть ему было много лет, Церемонд оставался высоким, а его внешний вид впечатлял. Коротко подстриженные угольные волосы с проседью подчеркивали изможденные черты лица. Он трижды ударил своим рябиновым посохом об землю.
— Эхекат, — воскликнул он. — Нэом эхан авигнес, реохорт…
Высшие Маги подхватили пение. Кедехен присоединился к заклинанию над вещами своей покойной жены, выражение его лица было таким же бесстрастным, как и каменный фундамент, на котором покоился замок.
Когда пение достигло своего апогея, Церемонд поднял костлявую руку и послал ослепляющий луч света в костер. Дерево вспыхнуло, превратив вещи Брианы в парящие клочки пепла.
Дым достиг укрытия Акмаэля, обжигая ему глаза и горло. Ему казалось, что он снова стал свидетелем убийства своей матери. Его грудь сдавило, и он с трудом сдерживал подъем желчи из желудка.
Только два предмета, сделанных Брианой, ускользнули из костра в ту ночь, и оба они оказались в сжатых кулаках Акмаэля. Один из них был амулетом, сплетенным из нитей серебряного шелка, а другой — повязкой с изображениями Дракона. Королева приказала Акмаэлю не носить повязку, пока он не начнет изучать Высшую Магию, поэтому принц спрятал ее в известном только ему месте. Однако серебряную паутину Акмаэль носил с исключительной преданностью любящего сына.
Прошло больше года после смерти Брианы, прежде чем однажды днем, во время уроков Акмаэля, мастер Церемонд не заметил драгоценный камень на воротнике мальчика. Волшебник схватил медальон и попытался сорвать его с шеи Акмаэля. Тонкая цепь держалась крепко. Завязалась борьба между учителем и учеником. Отчаявшись ослабить хватку Церемонда, Акмаэль укусил волшебника за руку. Церемонд вскрикнул и отпустил мальчика.
Акмаэль умчался прочь по коридорам замка. Его ноги стучали по каменному полу. Ярость текла по его венам. Он петлял извилистыми тропами через входы для прислуги и задние коридоры, вниз по лестницам и вверх, надеясь оторваться от Церемонда или кого-нибудь еще, кто мог бы преследовать его. Он сердито смотрел на стражей, которые приветствовали его, и слуг, которые кланялись и убегали с дороги.
Проклятие на них всех!
Они мешали принцу пройти незамеченным.
Акмаэль ворвался в один из задних дворов и остановился, глотая свежий весенний воздух. Яркий дневной свет заставил его прищуриться. Когда его гнев прошел, он понял, что Боги предоставили ему исключительную возможность. В этом пустынном пространстве никого не было. Он взглянул на высокие крепостные валы, но даже эти стражники смотрели куда-то в другую сторону.
Акмаэль прокрался через двор, держась в тени, и приблизился к маленькой деревянной двери в северной стене. Он проскользнул внутрь и надежно закрыл за собой дверь.
Он добрался до длинного коридора из грубо отесанного камня. Здесь царила тишина, нарушаемая лишь медленным пульсом горного сердца.
Акмаэль хорошо знал это место. Проход вел к основанию Вортингена, где Дракон явился самому первому из отцов Акмаэля и сделал его королем всего Мойсехена. Он прокрался по темному проходу, пока не вышел на травянистый холм. Равнина заканчивалась острыми утесами, обрамленными разбросанными и кривыми деревьями. В центре к небу устремлялся круг бледных монолитов.