Моя щека прилегает к холодному бетону, отчётливо разящему глиной и пылью. Одежда прилипает к коже от пота, руки связаны за спиной, ноги, к счастью, свободны. Шею ломит, будто я несколько недель ею не двигала. На волосах сохранился отвратительный запах гнилого мешка. Не представляю, насколько плохо я сейчас выгляжу — губы опухшие, глаза поникшие, шея вытянулась, как у гуся, под ногтями собралась тонна грязи, а то и больше.
Меньше всего мне хотелось оказаться запертой. Я с тяжестью поднимаюсь с пола, кисти рук туго перевязывает верёвка, из-за чего вставать в разы труднее. Я разглядываю во мраке свисающие с потолка громоздкие цепи, ошейники и острые кандалы. Они будто зверей здесь держат, а не бывших людей.
Вот только что здесь делаю я?
Металлическая дверь со скрипом отворачивается, внутрь проникают искусственные лучи. Широким и громовым шагом входит высокий мужчина, торопливо лязгает засовами.
— Эй! Что ты творишь? — мой голос неестественно дрожит. Неизвестный отвечает молчанием. Я не смогу сбежать в любом случае, так зачем это всё? Неужели чтобы посторонние не вошли? Но покровители без усилий могут перенестись в адом пропахшее место.
Похититель зажигает факел. Некоторое время он оглядывает его, играет незабинтованными, как у похитителя пальцами, над хвостом пламени, потом показывает лицо с чёрной пластиковой маской и медленно шагает к камере.
— Что тебе от меня нужно? — Я отступаю.
— Я думал, первый вопрос будет: «Кто ты?».
— Да хоть Владыка, мне плевать. Кто тебя послал запереть меня здесь?
— Это может быть кто угодно.
— Сфера Чёрного Оникса? — с утверждением спрашиваю я.
— Смышлёная. Я здесь, чтобы немного, совсем чуть-чуть пытать тебя, — оптимистично уведомляет меня незнакомец. — Обещаю, больно не будет, заживёт быстро. Грэм ведь дал тебе мазь. А он заботится о тебе не просто так. Ему нужно, чтобы ты осталась живой и здоровой, пока не станешь прочной. Скоро ты болезненно осознаешь: он использует тебя в личных целях.
— Чего?! Я не верю тебе. Лицо открой, поговорим как люди. Ты для меня не более чем призрак в клоунском пластике.
— Я же не мальчик с Земли. Считаешь, поведусь на бесполезную уловку? Грэм Коши поистине значительная личность, его планы славятся изворотливостью, он непобедим, как мошка в воздухе. Ты дочь Владычицы Джюель Бертран, каждый хочет завладеть тобой. Неужто просьбы не поступали? — мрачно толкует похититель.
Мадам Бланчефлоер. Кто ты, распрекрасная женщина? Что о тебе лепечет Призрак?
— Ненавидишь его, потому что завидуешь его силе? — парирую я.
— Завидовать? Грэму Коши?! Я хранитель. Нас хоть и считают равными по силе, но я чувствую, что сильнее сокрушителей.
— Где-то я слышала, что хранители смертные, — упоминаю я. — Даже я, — подхожу ближе к решётке, — могу убить тебя. Какая жа-алость.
Невидимый поток прижимает меня к стене, туго давя на живот. Невидимые нити обвивают шею, стискивают её с каждой секундой, я не в состоянии двигать конечностями. Подвижной остаётся только голова, толк её мизерный: ни один звук из меня не лезет, как бы я ни желала.
— Почувствуй и ты слабость, — как змея шипит хранитель. — Ты не заслуживаешь лёгких пыток! Я устрою тебе что-то похуже, и пускай меня прикончат. Я отпущу тебя, и только пискни — останешься без языка.
Нити ослабевают, кровь возвращается, приводит в движение тело. Я камнем падаю на пол, немного проехавшись вперёд, ударяюсь бедром и коленом. Хранитель тяжело выдыхает, будто после трудной тренировки.
— Осмелишься отрезать мне язык? Давай же! — кровоточат слова в порыве гнева.
Хранитель громко и оглушительно хохочет как безумный. Я дёргаюсь и отползаю к стене.
— Ты же без своего ядовитого языка ничего не умеешь, — он становится серьёзным в голосе, но тон издёвки до сих пор чувствуется.
Когда хранитель поднимает руку, мне невольно хочется умолять его этого не делать. Его ладонь напрягается, пальцы сжимаются, он махает сухой рукой — я отлетаю вправо и бьюсь об прутья. Мерзкий старик.
— Моли о пощаде, — заявляет он.
Никогда не буду перед ним унижаться.
— Чего умолкла? Когда не нужно, ты распахиваешь своё свиное рыло.
Хочется ухватиться за больное плечо, но руки сдерживает тугая верёвка. Я встаю через все оставшиеся силы.
— Если это мои последние минуты, то… Сдохни наконец-то в агонии.
Снаружи слышится мощный топот, хранитель испуганно оборачивается, позабыв о моём проклятии. Он ничтожными шажками, почти бесшумно, подходит к двери и прижимается к ней ухом.
— Это я, открывай.
Хранитель-призрак облегчённо вздыхает и взмахом ладони отворяет засовы.
— Она велела не мучить её, только припугнуть, — произносит пришедший, не показывая лица.
— Жаль.
Это продуманный ход, чтобы отомстить мне: запугать до смерти, обязательно покалечить, но не убить, и заставить меня сомневаться в учителе.
— Алисия вам это приказала? — громогласно спрашиваю я.
— Заткнись, — огрызается хранитель. — Эй ты, — он обращается к пришедшему, — скажи, что я немного поиграю и выпущу её. Кто увидит какие-то ранки на ней?
— В том-то и дело, что заметит — Грэм Коши не глупый.
— Коши ничего не сделает. И ты это понимаешь. Он может прийти, побеситься, высказаться и уйти, раздумывая планы мести.
Хранитель кивает и запирает дверь.
— Лучше убей меня, — говорю я.
— Так бы и сделал. Ах, как жаль, что мне запрещено! — он с ликованием расправляет руки, точно пуская в объятия возможность поиздеваться надо мной.
— Чем я вам не угодила и почему я этого заслуживаю? Дело в Джюель Бертран? Не можете навредить ей, поэтому взяли боксёрскую грушу поменьше?
— Не повышай голос! — рыкает хранитель. Он взмахивает рукой, словно отгоняя вокруг себя нежелательных насекомых, и моё тело непослушно поднимается и приземляется спиной на бетон. Я издаю сдержанный вопль. Из легких, будто весь воздух выбили.
— Ещё? — с утверждением спрашивает хранитель. Я не в состоянии даже язвить безжалостному защитнику сферы.
— Я хочу, чтобы ты подтаяла, а не превратилась в воду. Вставай, не придуривайся!
— Я чело… — начинаю я, но боль даёт о себе знать.
— Как жалко, Милдред. Как жалко.
Голова неимоверно трещит. Он ударил меня. Я ухожу в темноту.
— Проснись и пой, — будит голос похитителя. — Я решил дать тебе поспать, чтобы боль поутихла.
Он стоит совсем рядом в звериной клетке, от него смердит одеколоном и жареным тестом.
— Что на этот раз? — выдавливаю я.
Хранитель без разговоров пинает меня в живот.
— Ты свободна. Если ещё хоть раз навредишь Алисии, ты будешь мертва.
По их меркам мои пытки были ничем, но он неплохо продемонстрировал силу хранителей природы, жизни и Земли. Ренегат умирает вторым. Но кто первым переступает порог загробного мира, если таковой существует?
Я ползу к выходу и еле-еле поднимаюсь, удерживая свой вес на прочной ручке засова. Камеры для пыток: их здесь сотни, простирающиеся по обеим сторонам тёмного коридора.
Я подмечаю выход из этого ада и, похрамывая, бегу к нему, только чтобы сзади никто не схватил меня за волосы или за ворот рубашки и не потащил обратно. Мои вздохи и шаги громко раздаются по лестнице и это единственное, что нарушает гробовую тишину этого места. Тихим оказывается весь замок: покровители отправились сокрушать.
Я плюхаюсь на свою мягкую кровать. Впервые я так рада видеть свою комнату с момента прибытия.
Как только я планирую уснуть или отдохнуть, ко мне входит Грэм.
— Отдыхала? — он слегка запыхавшийся, засовывает свой меч в ножны и откладывает на ониксовый столик возле входа.
— Только собиралась, — тихо говорю я. Стыдно, насколько плохо получилось скрыть свою слабость. Как такую невероятную боль вообще можно утаивать? К тому же я надорвала все трещины на теле, заставила каждую ссадину неумолимо пульсировать, пока доскакала до спальни.
— Кто это был? — Грэм садится на кровать.
— Я не знаю… Я… Хранитель сферы Чёрного Оникса.
— Когда наши хранители такими стали?
— Алисия.
— Это не Алисия. А её мать.
— О, ещё лучше, — я шиплю, пока отползаю на подушку.
— Мы ничего против них не сделаем, — говорит учитель.
— Это так…
— Я позову Яфу, она поможет тебе переодеться и нанести мазь на раны.
— Спасибо.
— Выздоравливай, — кивает покровитель и мгновенно исчезает.
Через пять минут ко мне входит Яфа с улыбкой на лице. Девушка тут же хмурит брови, когда осматривает меня, а после — заплетает волосы в хвост на затылке.
— Нехило тебя потрепали. За что?
— Просто так, — саркастично говорю я. — Меня ненавидят.
— А с Грэмом вы разве не сдружились? Он защищал тебя от нашей страшной власти.
— Это ничего не значит. Своё ружьецо нужно держать в кармане, где его достанет только смелый.
Яфа вопросительно смотрит на меня, но потом сосредоточенно принимается стягивать с меня кофту. Она наносит мазь на всю спину и велит лежать так несколько минут, чтобы та впиталась. Я указываю ей на больное колено, царапины на ладонях и правом предплечье, и она шустро выполняет каждое действие.
— Завтра утром я помогу тебе принять душ. Выспись, — говорит девушка.
— Ты помогаешь мне, потому что тебя об этом просил Грэм. О каком сотрудничестве шла речь? У вас есть какая-то история?
— Есть. Но не любовная, — она весело фыркает и покидает меня.
***
Пока я была в лежачем состоянии, меня навестил Вермандо, принёс еды и пожелал поправиться.
Спустя три дня я, наконец, в расцвете физических сил. Чтобы поскорее покончить с этой сферой, я должна больше практиковаться и дочитать историю. Это я и собираюсь сделать.
Достаю из-под кровати тяжёлую книгу, кидаю на подушку и в пугающем предвкушении открываю нужную страницу.
Я возвращаюсь в то же место — просторное поле. В самой дальней роще тихо щебечут птицы. Солнце тускло освещает эпицентр вспышки, точно грустит об утерянных жизнях жертв. Кажется, что запах горелой плоти будет витать здесь ещё многие столетия, а эту территорию никто так и не заселит.
Во мне загорается желание прикоснуться к траве, почувствовать запах прошлого. Но кому везёт её коснуться — это мужчине крепкого телосложения, с отросшей щетиной и чёрными, как две оливки, глазами. Руф сжимает в кулаке траву, медленно подносит её к лицу, раскрывает ладонь и с печалью смотрит на изувеченную зелень. Он резко встаёт и зло встряхивает рукой: трава рассыпается за его спиной, кружась по ветру.
Мужчина поднимает взгляд в небо и что есть силы вопит. Моё сердце с ужасом замирает: столько боли в его крике.
— Старания моего отца не должны быть напрасными. Эти чудища сгинут, все до единого, — он скалит зубы и, вращаясь вокруг себя, смотрит в небо. — Все!
Его разъярённый дьявольский крик слышен, наверное, во всей стране, в каждом укромном местечке и закоулке; он разгоняет близ сидящих в рощах птиц. Разговаривает с небом в точности как Касьян.
Руф делает несколько глотков из стеклянной пузатой бутылки. Судя по его физиономии, он пьёт что-то очень крепкое.
Видение сменяется, Руф расплывается и становится коричневым пятном.
Появляется необычная итальянская роскошь тех времён.
В просторной гостиной дворца буквой «П» протягивается стол, покрытый белой скатертью. Некоторые итальянцы сидят за столом, поедая аппетитные яства, есть и те, кто стоит, потягивая вино или беседуя о насущных темах, актуальных в эпоху Возрождения. Девушки оживлённо смеются, изящно прикрывая улыбку ладонью. Они облачены в пышные платья оранжевых, зелёных, красных оттенков.
— Знаешь, у кого я купил тот засахаренный миндаль? — рыжеволосый мужчина ухмыляется своему собеседнику и направляет на него серебряный бокал.
— А ты скажешь! Только лепетать языком умеешь.
— Если выпьешь со мной, — рыжий оглядывается по сторонам и понижает голос, — я расскажу, друг.
На столе имеются сотни аппетитных блюд, некоторые из них в наше время уже давно не готовят. И тех, что я знаю — фазан с хрустящей корочкой. Однажды мы с Айком отмечали рождество с его бабушкой, и она стряпала это прелестное блюдо.
Помимо фазанов, здесь есть мясо куропатки, курицы, ветчина, жаркое и много-много сладостей и фруктов в сахаре.
Напротив пира на главной стене — золотой иконостас высотой в три метра. Под самими иконами стоят книги. Вдоль стены с небольшим окном девушка случайно задевает дубовые бочонки с вином подолом своего убранства. Её спутник берёт её под руку и уводит подальше, чтобы не вывернуть ёмкости и не разлить напиток на пол.
Мои глаза тянет к входу во дворец. Одетый, как настоящий принц, Руф с улыбкой на лице приветствует гостей. Мужчина заговаривает с хозяином.
— Я внёс для этого праздника сто лир. Мне позволено здесь быть, — противоречит он.
— Наворовал? Я слышал, что ты беден как чёрт.
— Разве так важно, откуда я взял деньги? Они уже ваши в любом случае. Я многим жертвовал, чтобы попасть на этот вечер. Прошу, не отбирайте такую возможность.
От Руфа веет скромностью, уверенностью.
— Да иди уже, иди, — язвительно отмахивается хозяин.
— Прошу меня простить, но могу ли я лично поблагодарить вашего сына за такое восхитительное пиршество?
— Чертёнок, — шепчет хозяин, — оставь благодарности на бумаге, он не общается с таким оболтусами.
Наконец беседа прекращается и Руф продвигается в зал, ближе к столу. Его взгляд немного рассеянный: он никого здесь не знает.
Обеднелый парень в кругу богатых прожорливых особ и совершенно один. Он здесь, чтобы найти ответы. Люди даже не предполагают, что рядом с ними находится тот, кто спасёт их жизни.
— Я никогда вас не видывал. Вы приезжий? — к Руфу подходят трое мужчин и одна девушка.
— Ах… Да, только вчера прибыл. Узнал о празднике, подумал: отдых не помешает.
— Да, это дело такое, — говорит старый из мужчин с седой макушкой.
— Не хотите к нам присоединиться? — лилейным голосом спрашивает девушка. Она заигрывает глазками, оголяет жемчужные зубы. Изящной барышне пригляделся простак! Руф в дорогом костюме выглядит как избалованный дворянин, смело пользующийся своей популярностью и неимоверной привлекательностью. Природа наделила его острыми скулами, которые он тщательнейшим образом выбрил, небольшим носом, яркими пухлыми губами и прелестной улыбкой.
— Я был бы очень рад, благодарю.
Они заводят беседу о флорентийской красоте, новых творениях Леонардо да Винчи и, конечно же, деньгах. Невзирая на своё малое состояние, Руф уверенно держится и свободно говорит о своих «тысячах тысяч лир», бесподобном особняке и верных слугах. Отец определённо передал сыну все свои самые лучшие качества.
— Наш любимый меценат Лев умер и оставил своё наследство дряхлому купчику. Разве это справедливо? — слышится из-за стола разговор лицемерных толстяков.
— Благо он отрёкся от всего этого богатства. Такая жизнь не для него. Страна нуждалась в деньгах Льва. Из его дворца сделают музей или кому-то продадут такое состоятельное жильё. А что до Греции? Там его библиотека. Тоже стране достанется? Ещё и незнакомой. Гадостей он натворил этот торговец.
Лучше бы отдал своё богатство Руфу, которое сейчас ему бы пригодилось. Вдруг кому-то вздумается навести о нём справки. Возможно, он сам решил не брать на себя такую ответственность и продолжить целых два дела Касьяна — торговля и обеспечение защиты человечества.
— Слыхал, подготовкой пиршества руководил Флавио, — произносит Руф.
— Да, он преподнёс нам такое торжество. — Девушка закручивает прядь своих золотистых волос тонкими пальцами с сияющим рубиновым кольцом на безымянном.
— Он живёт во дворце? — задаёт вопрос Руф. Ничего не подозревая, собеседники выкладывают ему, какой этаж занимают его апартаменты.
Под конец веселья я вместе с Руфом оказываюсь на пятом этаже. Дверь охраняют двое стражей в миланских доспехах.
— Добрый вечер. Не пропустите?
Конечно, они не собираются выполнять его просьбу: их копья скрещиваются, преграждая вход.
— Посторонним запрещено.
— У меня есть то, что нужно Флавио. Вы можете меня не впускать, но передайте моё сообщение.
Стражи не сдвигаются с места, как массивный булыжник.
— Я вполне могу устроить переполох во дворце, — начинает Руф. — Если сейчас же ваш господин не явится, здание взлетит, погибнет много людей. Свою жизнь мне не жаль, я сочувствую вашим.
Стражи подозрительно переглядываются, кивают друг другу и один из них входит в палату Флавио. Через некоторое время слышится грохот металлических сапог. Первым проталкивается страж, а за ним Флавио. Он одет в длинную пижамную рубаху, на голове — утеплённый колпак.
— Что интересует? — язвительно спрашивает Флавио.
— Здоровье. Магия. Эти слова вам о чём-то говорят?
Несмотря на взъевшихся стражей, Флавио хватает Руфа за рукав и затаскивает в свою комнату.
— Откуда ты знаешь? — Флавио понижает голос.
— Ты хочешь жить, но твоя болезнь с каждым днём прогрессирует. Я помогу тебе, — уверяет Руф. — У меня есть магия, я вылечу тебя.
— Ты очередной мошенник, которому нужны деньги?
— Мне не нужны деньги. Слыхал у тебя девять детей?
— Это тут при чём, а?
— Ты умелый мужчина и сильный. Видно, у тебя много энергии и… желания. Ради своих детей ты хочешь жить?
— Я не поверю тебе, пока не докажешь, что у тебя правда есть способности.
— Увы, Флавио, я не могу показать тебе то, что ты хочешь.
— Тогда выметайся прочь, голодранец, — взрывается он.
— Твоё недоверие важнее, чем жизнь? Важнее, чем дети, лишённые отца и бедная вдова?
Флавио бросает на Руфа сомнительный грустный взгляд.
— Что ты желаешь взамен?
— О, моё воздаяние покажется тебе весьма странным. Это не деньги, роскошь или богатство. Мне нужны твои дети. Новые дети.
— Ты сумасшедший?! — кричит Флавио.
— Вовсе нет, — непринужденно бубнит Руф. — Плата за твою долгую жизнь должна быть великой, она несравнима с богатством. Мне нужно, чтобы ты наплодил много-много людей. Я обещаю взять их под своё крыло и воспитать.
— У меня есть жена, и есть свои дети. Я ни за что не буду заниматься… таким ради своей жизни!
— Мало того, что помрёшь рано, оставив свою семью, так о тебе ещё никто и не узнает. Тебе нарекут «художником трёх несчастных картин». Унизительно.
Между двумя мужчина хрупкая пружина, сила которой натуживается с каждой секундой.
— Я согласен.
Пружина принимает привычное положение. Руф широко улыбается.
— Как выглядит… твоя магия? — смущённо задаёт вопрос Флавио.
— Это эликсир. Тебе нужно выпить его.
— Умный ход для моего убийства.
— Зачем мне убивать тебя, если ты и так на смертном одре? — усмехается Руф. Он достаёт из кармана штанов небольшой керамический пузырёк и протягивает его Флавио. — Ты проживёшь даже больше, чем может человек. Пей.
Флавио неуверенно тянется к сосуду, и Руф помогает ему решиться: сам кладёт ему на ладонь эликсир.
— Завтра в полночь я приду к тебе с одной из девушек, — сообщает сын Касьяна.
— Нет, здесь не нужно. Дома моя семья. Я куплю палату и выполню свою часть сделки.
— Учти, мне нужен целый народ, тебе придётся делать это на протяжении всей твоей жизни. Наши нити связаны, Флавио. И поверь, ты такой не один. Будут и другие.
— Если ты обманешь меня, моя стража найдёт тебя прежде, чем ты успеешь сделать шаг из моей комнаты.
— Верю, Флавио, пей.
Он нерешительно открывает пробку, нюхает содержимое и кривится с неким отвращением. Смотря на Руфа озлобленным взглядом, он опустошает флакон. Как будто употребив крепкий алкоголь, он громко выдыхает.
— Я жажду хорошего результата, — ехидно улыбается Руф.