— Скоро экзамен, — невзначай говорит Грэм. Я резко поднимаю на него взгляд и прекращаю жевать.
— Прошло всего лишь два месяца. Вы мне говорили, что для этого порой годы требуются.
— Тебе больше нечему учиться в сфере Чёрного Оникса. Я дам тебе время, закончишь чтение истории, а затем приступим к подготовке.
— Я не чувствую, что готова.
— Я чувствую. Ты так говоришь, потому что тебе страшно.
— Мне не страшно, я только немного волнуюсь.
Грэм многозначительно смотрит на меня, делая глоток крепкого чая без сахара. Я заканчиваю завтракать, и мы идём в тренировочный зал. Я оглядываюсь и в покровительской суматохе вижу Дону, самостоятельно практикующую атаку с прыжком. С того конфликтного случая мы ни разу не общались, а в последний раз меня звали на их «посиделки» две недели назад.
«Никакой урок не принесёт столько пользы, как практический», — однажды сказал мне Грэм. Он вселяет бодрость правдой, отвечает прямолинейно, несмотря на то, что может существенно задеть чувства. Тренер по борьбе всегда болтал мне утешающие слова перед боем, утверждал, что я лучший боец и смогу одним ударом положить любого противника, хотя победа не всегда была на моей стороне. Сомневаюсь в том, что оба варианта придают уверенности.
Когда Дона замечает нас, ныряет в негустую толпу и возникает перед нами.
— Хотела бы я посмотреть, на что ты способна, — говорит она. — Приветствую, Грэм.
— Приветствую, Дона. Бой будет нечестным.
— Как так? — Она понижает голос и приближается к нам. — Пророчество говорит об обратном.
— Ты не можешь судить силы Милдред, пока она не пройдёт четвёртое Испытание.
— Но если я буду соответствовать людской силе?
Грэм замолкает, пребывая в сомнениях.
— Играй по правилам.
Я достаю меч из ножен, прокручиваю его в руке и становлюсь в привычную позу. Грэм бросает на меня предупреждающий взгляд.
— Смелая девчонка, — громко подмечает Дона. Внимание присутствующих мгновенно устремляется на нас. Дона искусно скользит пальцем по долу своего оружия, а когда останавливается на острие, надавливает, прокалывая указательный палец.
— Дона, не мучай эту коротышку. Она же ещё человек! — раздается из толпы.
— Это низко, — возглашает женский писклявый голос. Подстрекательские выкрики только забавляют женщину-убийцу. Она размером с медведя, готового наброситься на меня и обглодать, как трофей, на глазах у покровителей.
— Выскочка Милдред! — весело выкрикивает парень с рыжей копной волос.
— Слышала? — шёпотом говорит Дона, с вызовом вскидывая брови.
— Это было твоё предложение, — я склоняю голову набок. «О, я не брошусь тебе под ноги, не дам себя съесть».
— Лучше было отказаться от него и быть униженной только передо мной, а не перед гурьбой покровителей.
Её высказывание кажется мне верным. По крайней мере, если бы я не была Милдред Хейз, то определённо бы поджала хвост и поплясала к выходу подобно балерине, однако я — Милдред Хейз, гордый и чёрствый кусок хлеба. Чем дольше я смотрю на противницу, тем стремительнее внутри меня нарастает гнев.
Без предупреждения и какого-либо намёка Дона виртуозно наносит слабый удар. Рассудительные бойцы стартуют с лёгкого, чтобы слабый противник ощутил себя достойным, а затем жестоко поражают его зазнайство. Этому приёму меня научил мой тренер по борьбе. «Ты победишь его не только физически, но и психологически». Но я не слабый противник, иначе бы никогда не разгадала намерений Доны.
Удар девушки-убийцы я быстро отражаю. Если она начинает с простоты, я использую тяжёлую артиллерию. Я шустро лавирую под её поднятой рукой, ставлю ей подножку, но девушка успевает это заметить и прыгает с ноги на ногу. Она дерзко ухмыляется.
— Я ожидала большего от дочери Джюель. Ты выглядишь беспомощной и несчастной по сравнению с ней.
Я прямо-таки представляю, как вцепляюсь ей в глотку, ещё лучше — вырываю зачерствелое сердце. Она хотела поладить, но сама всё испортила. Дона знает, что однажды я стану лучше неё и решила оторваться, пока это возможно.
«Как заносчиво, Милдред».
— Самоутвердиться за мой счёт — вот это несчастно, — говорю я, тыча в неё мечом. Я обращаюсь к толпе наблюдателей. — Называете меня выскочкой? Я не предам свою честь, даже если на меня будет направлено десять винтовок. Я предпочту умереть, но никогда не предстану перед тем, кто предвзято ко мне относится.
В толпе проносится активный шёпот. Тот, кто кричал «выскочка», окидывает меня полным презрения взглядом.
— Милдред! — начинает Дона, но её голос выводит меня из строя. Она влила максимальное количество яда в одно лишь слово. Руки решительно поднимаются, мой меч вздымается вверх, и я рассекаю девушке крепкий пресс.
— Нельзя было этого делать, — рычит Грэм. Я смотрю то на Коши, то на Дону, пока тревога не накрывает меня с головой. Девушка держится за живот, а затем смотрит на кровь, окрашивающую её ладони. Она затыкает каким-то полотном рану, её щёки багровеют от злости. Великанша не умрёт от ран, помучается денёк, а если использует ониксовую мазь, вылечится за несколько часов. Мне удалось вскипятить покровителя как чайник.
Я успокаиваю себя этими словами, но торопливо бьющееся сердце эхом раздаётся в ушах. Грэм уводит меня из зала, оставляя окровавленный меч валяться на полу, как орудие убийства глупого преступника. Да почему я вообще о нём думаю?
Мы останавливаемся в веренице толстых песчаных колонн с искусной резьбой капители. Коши ведёт меня через узкие проходы между столбами прямиком к ярко-оранжевому свету. Я сажусь на тёплый кафель и поднимаю взгляд в пламенное небо: сегодня оно как никогда насыщенное и припекает сильнее прежнего. Отсюда видно двор, как на ладони, а вдали, сквозь ряд металлических прутьев, — скалистую пустыню, затянутую толстой пеленой дыма.
— Владыка и семья Бодо поймали тебя на удочку, — процеживает Грэм, опёршись руками в поручень перил.
— Это… конец?
— Дона ничего не расскажет, но мы не можем рассчитывать, что другие умолчат.
— Почему вообще такие мелочные вещи должны что-то значить? Дона будет жить.
— Когда отправишься в другие сферы, тщательно изучай общий свод законов. «Указ № 6. Если между покровителями или хранителями происходят серьёзные бои, видимые обществу, с намерением навредить или убить, то каждый, кто участвовал в битве, будет сокрушать ровно семь дней без перерыва. Требуется обязательное предоставление доказательства: присутствующие обязаны подтвердить цели каждого участника сражения».
— Отлично, теперь мне ясно, что ждёт Дону, но я…
— Правительство готово зацепиться за любую твою ошибку. Они узнают, что ты совершила, и появится предлог для наказания. Нигде не пишут о расплате обычных людей, потому здесь подразумевается «на своё усмотрение». За тобой идет постоянная слежка. Выглядит так, словно они… знают, — сквозь зубы проговаривает Грэм. — Знают, что в тебе есть огромная сила.
— Они могут знать?
— Пророчество открыли два десятка лет назад. Каждый местный знает о твоём приходе, но они не предполагают, что ты здесь уже два месяца и что это ты.
— Тот мужчина из Аметистовой сферы был хранителем? Тогда я подслушала ваш разговор.
— Это посыльный хранителя Адио. Фактически одно и то же. Он указал на тебя, однако я не буду рассказывать другой сфере о своих наблюдениях. Владычица Аметистовой сферы убеждена, что ты ключ Пророчества. Таким сведениям небезопасно разгуливать в пределах не доверенного круга лиц.
— А что по поводу других Владык?
— Если бы Флавиан и семья Бодо знали, я бы их давно уличил, а вот Джюель… От неё можно чего угодно ожидать.
— От болезни нужно избавиться прежде, чем она начнёт прогрессировать. Если кто-то разнюхивает о моей связи с Пророчеством, я не доживу до выпуска.
— Я буду наблюдать за каждым. Впредь сдерживай свой гнев. Столько сложностей из-за твоих вспышек.
— Вспышка? — возмущаюсь я. — По-вашему, мне стоило позволить ей изувечить меня? Да ещё и при всех.
— Стоило послушаться Дону и не лезть на рожон. Я всюду слышу, что ты тронулась умом.
— Пусть лучше так говорят. Я не жалкая.
— Да? Сейчас ты ничего не можешь сделать, кроме как показать свой неустойчивый характер.
— Хватит ни во что меня не ставить! Я живая, я человек и у меня есть грёбаные чувства. В отличие от вас.
Коши отводит глаза в сторону.
— Во многом я не права, но когда меня принижают… Я не намерена выносить подобную гадость. Это адски неприятно.
— Хочешь похвалы? — холодно с утверждением спрашивает Грэм.
— Я разве… просила нахваливать меня? Я просила не принижать меня лишь потому, что я человек. Вы не первый раз это делаете, будто люди — это пустота, ничто. «Чувства — это единственное, что связывает нас с земными. Мы другие, Милдред, запомни». Покровители возомнили себя защитниками из-за могущества. Люди и покровители одинаковые и не смейте отрицать это.
Я ожидаю, когда Грэм вымолвит что-то вроде сожалений или хотя бы вспыльчиво закричит, но ничего из этого не происходит. Он ненадолго сохраняет зрительный контакт без каких-либо эмоций, а затем спокойно выходит с балкона, будто его не задели ни одни из моих слов. Я останавливаю его, схватив за руку.
— Так вы реагируете на правду? — спрашиваю я. — Убегаете как трус.
— Милдред.
— Милдред?!
Коши оглядывает наши соединённые руки с презрением. Потом он встречает мой взгляд. Целых два месяца терпеть унижения и выслушивать, что я всего лишь человек мне осточертело.
Я толкаю Коши в плечи. Он не сдвигается с места. Ударяю ещё сильнее.
— Скажете ещё что-то, кроме моего имени?
Я поднимаю руку, чтобы снова выпустить свою ярость из клетки, как проголодавшегося волка, как в этот момент Грэм перехватывает мою кисть и выворачивает её. Я издаю сдержанный вопль, колени подгибаются, а затем я и вовсе приземляюсь на пол. Только тогда Грэм отпускает меня. Учитель садится на присядки.
— Я понимаю твой гнев, но и свой сдерживать я вечно не могу. Не делай так больше.
Он подаёт мне руку — я демонстративно смотрю на него и встаю самостоятельно, отряхнувшись от пыли.
— Мы оба неправы, — говорит учитель. — Отчасти.
— А я считаю, что полностью права. Моя речь была резкой, но это не значит, что я наплела чушь.
— Ждёшь извинений?
Я недовольно хмыкаю.
— Прошу прощения, что не следовал твоим принципам.
«Это, чёрт побери, не мои принципы, а факты», — гневно думаю я.
— Хорошо, — я выдыхаю горячий пар со рта и натираю область запястья. Он произнёс «прошу прощения», только это приносит мне спокойствие.
— У нас есть более важные темы для обсуждения, чем ссоры. Только я могу тебя защитить. Будь рядом, не отходи. Опасность повсюду.
— Конечно, — строго соглашаюсь.
На балкон, лавируя между колоннами, бежит посыльный Грэма.
— Как и предполагалось! — возглашает он. — Владыка… Он хочет найти Милдред и наказать её.
Мы с Грэмом переглядываемся. Казнь или наказание? Пытка или допрос?
***
— Предстань перед Флавианом и семьёй Бодо. Я сделаю, что смогу.
— Вашей «команде» я бы тоже не доверяла. Они могли сообщить.
— Нет. Это кто-то из толпы доложил. Покровителей было достаточно.
Мы с Грэмом стоим перед входом в зал Владыки. Двое посыльных у дверей терпеливо выжидают, чтобы открыть нам.
Паника нарастает с каждой секундой, а напряжение в коридоре ещё стремительнее. Я выкарабкаюсь из самостоятельно вырытой ямы, в которую затащила Грэма. Я всегда это делала, сделаю снова.
В школе, в десятом классе я разбила девочке бровь. Она это заслужила: лепетала грязные высказывания обо мне и моей родословной. Когда меня вызвали к директору, я так же застопорилась перед её кабинетом, не решаясь войти, а в мыслях умоляла себя двинуться с места. Тогда я внезапно ощутила груз на своём плече: «Я буду здесь. Твоя упорность никогда тебя не подводила. Удачи, Милдред». Айк пришёл в школу сразу же, как узнал об инциденте. Может быть, я не победила всемогущего директора, но я держалась, не упав лицом в грязь. Защищала свою честь.
— Открывайте, — наконец приказывает Коши.
Меня озаряет сияние зажжённых канделябров и подсвечников. Кому-то захотелось побольше света — как иронично для такой грязной власти. Грэм не моргает, не дёргается: какое-то свечение для него, как глоток воды сделать.
Мы с учителем уверенно двигаемся к главной части зала: платформе с троном для Владыки и двумя тронами поменьше — для его правой руки. Странно, что ранее этих жалких седалищ здесь не стояло. Алисия изящно опирается ладонями на трон матери. Они выглядят одинаково: та же ухмылка, дерзкий взор, длинные волосы цвета крепкого кофе и аристократичность.
Желание задеть младшую Бодо загорается во мне красной лампочкой.
— Приветствую, — в тон произносим мы с Коши, склоняя головы в знак поддельного почтения. Чтобы больше не преклоняться перед этими чудовищами, мне хочется избавиться от головы.
Генри, отец Алисии, противно дёргает щекой.
— На этот раз мы думать не будем, — говорит Мэри. Мать Алисии сдерживает довольную улыбку. — Ты получишь наказание, Милдред.
— Я сам решаю! — вздрагивает Флавиан, стараясь казаться повелительным. Он машет лапищами, как глупый старик, а иногда скручивает губы в трубочку. — Завтра я назначаю тебе экзамен. Будешь заканчивать первое Испытание перед Бодо и передо мной.
— Она ещё не завершила обучение, ваше владычество, — медленно проговаривает учитель, не поднимая глаз.
— Аргх! Не лезь, бельчонок, — грубит Владыка, привычно брызгая слюной. Если хотя бы капля приземлится на мою кожу, боюсь, смерть неминуема. Пенистая жидкость с кусочками еды и частицей жёлтого налёта в мгновение разъедят меня до костей, подобно кислоте. — Я принял решение. Такие проступки караются. Ты ранила покровителя перед обществом, что законом запретительно.
— Ваше владычество, как я получу наказание, если те, кто причинил мне боль — не наказан? До меня домогался Зейн, меня била Алисия. Посидеть в шикарной темнице не было для неё достойной расплатой. Хранитель, посланный вами, изувечил меня, я не могла двигаться… — на пару секунд замолкаю, позволяя ужасным воспоминаниям вернутся. — Он жив, на свободе. Дона вызвала меня на бой, я согласилась. Бой — это сражение, а в сражении получают ранения. Я не единичный случай. Вы цепляетесь за мою незначительную ошибку.
— Изучи закон. Он существует, чтобы избежать разладов в народе, наводить мир и порядок. К тому же мы не обязаны изъяснять своё распоряжение перед человеком, — Генри желчно кривится. — Впредь забудь о том, чтобы открывать рот в сторону правительства, пока тебе не дозволят.
Я хмыкаю от раздражения и заставляю Грэма посмотреть на меня. Он одобрительно кивает. Неужели всё идёт по его плану?
— Конечно, — отвечаю. — Я буду усердно готовиться к экзамену, а теперь разрешите нам с учителем удалиться.
Я вылетаю из пропахшего плавленым воском дикого места, пока жар не заставил меня упасть в обморок на глазах у ненавистников. Грэм предлагает руку, но я вежливо отказываюсь. Совсем скоро мне станет лучше, и я пойду сама.
— Ненавижу их, — рычу, сжимая толстенный ониксовый пилон. — Разве не прекрасно сдать экзамен и уйти в другую сферу?
— Во всём есть свои минусы.
— По крайней мере, я надеюсь на лучшее. У вас есть план?
Коши переносит нас. Мы стоим посреди ротонды. Сосредоточенное лицо Грэма освещается красными огнями.
— Они сделали, что нужно. Экзамен. Ты перейдёшь в сферу Голубой Бирюзы. Там будешь в безопасности.
— Они тоже могут не принять меня, — продолжаю за учителя.
— Полагают, сфера Чёрного Оникса вызывает ужас от жестокости покровителей. Есть те, кто более жесток — покровители сферы Голубой Бирюзы. Мы верные, целеустремлённые, кровожадные, что не скажешь о наших врагах, невинных неженок, страшащихся замарать рукава в крови. Они всегда работают через своих шестёрок. Поэтому тебя могут не принять.
— Ваши слова не внушают мне уверенности, — вполголоса говорю я.
— Ты должна справиться. Аметистовая сфера гарантирует большую защищённость. Владычица хорошая женщина.
— Я не буду смотреть в будущее, — мрачно усмехаюсь с толикой уныния. Я могу не дожить до этого момента, потеряв возможность стать покровителем. Поначалу мне хотелось умереть, чтобы никем не становится, а сейчас я намерена пойти на всё, чтобы выжить. Я хочу всем доказать, что люди не жалкие и что именно из людей мы выходим могущественными творениями. «Люди создали вас». Я хватаюсь за это высказывание: обязательно использую его.
— Около пятнадцати часов до начала экзамена. Наблюдение и практика. Первое — простое.
Я хочу спросить: «Вы мне не лжёте?». Грэм бы не стал говорить иначе, чтобы меня утешить. Он не лжёт — начальная часть будет самой безобидной.
— Признаю́сь, я переживаю. Я боюсь практики не потому, что не справлюсь, а потому что экзамен будет под контролем Владыки.
— Я подстрахуюсь, — твёрдо заявляет он. Даже сладкая ложь из его уст звучала бы правдиво.
Коши всячески пытается спасти мне жизнь. Я не могу отплатить ему самым желанным, но вспоминаю, что обещала выяснить причину смерти его семьи.
— Могу я как-то рассчитаться с вами?
— Нет.
— Ваши родители…
— Тебе нужно беречь силы. В другой раз разберусь.
— Если посмотрю одно видение, моя жизнь не оборвётся в тот же миг, — наталкиваю Грэма принять мою помощь. — Никаких на «всякий случай» или «а что, если».
Коши переносит нас в его комнату. Хвойный запах покровителя, витающий в спальне, заставляет меня сделать глубокий вдох. На кровати Грэма, между двумя подушками лежит его кот. Пока покровитель ищет камень, я планирую заняться питомцем. Осторожно протягиваю к нему руку, чтобы не спугнуть. Он еле отличим от подушек и по цвету, и по размеру. Учуяв незнакомку, он резко отпрыгивает к боковой спинке, янтарные шары вспыхивают.
— В холодильнике варёное мясо. Покорми его. Миска возле тумбы, — бросает Грэм, увлечённый поиском.
Я накладываю ему нарезанную кубиками свинину и курицу. Питомец крадётся рядом. Когда я отхожу на дальнее расстояние, он шустро бежит к своему ужину.
— Как у вас хватает времени следить за котом?
— Иногда за ним приглядывал Зейн… Теперь Яфа.
Учитель находит ожерелье своей матери и подаёт его мне. Я плюхаюсь в кресло, остерегаясь дотрагиваться до сердца подвески. Я узна́ю то, чего не знает Грэм, увижу его историю собственными глазами.
— Мы можем попробовать сделать это вместе? — Учитель вопросительно смотрит на меня. — Возьмёте меня за руку?
Тёплая ладонь учителя соединятся с моей. Я кидаю украшение в образованную нами пригоршню.
Дышать становится трудно, словно кто-то стиснул мои лёгкие как охапку цветов. Чёрная пелена исчезает только через пару минут, демонстрируя хорошо сложённого мужчину.
— Страдают невинные люди, — восклицает он, и его голос выдаёт волнение. Мать Грэма, со злостью вонзает меч в снег.
— Когда дело касается моего сына, мне без разницы, кто страдает.
— Теа, он может сокрушать в сфере! И Грэм не пострадает, и остальные покровители.
— Вчера ты говорил иначе, Уолтер. Уже передумал? Я не хочу для него такой жизни, как у нас. Он будет жить на Земле как человек. Для него так лучше.
— Не дай им сокрушить фаугов, — Уолтер опускает плечи. Решимость. Уверенность. Сожаление.
Воинственные родители переносятся на несколько километров от начального места, где обитают другие покровители.
— Сегодня обещали подвижки ледников, — напоминает покровитель, одетый в майку. Белые хлопья сыплются ему на голые руки. — Как-то мы долго ждём.
Теа и Уолтер, как две птицы, но только без крыльев, подлетают к десятку покровителей и без лишних слов пронзают им животы, некоторым перерезают шею или рассекают грудь. Кровь окрашивает снег в светло-алый оттенок. В лицах сокрушительных я вижу лишь ненависть. Кто-то пробует подняться с колен, взяться за меч. Все до единого бессильны.
Фауги спешат съесть свою добычу. Ледники начинают дёргаться, стая фаугов, быстро кружа в воздухе, моментом прекращает это действие.
— Борись, Уолтер, — выкрикивает мать Грэма. — Во имя нашего сына не будь слабым.
Он прокалывает покровителя, который пытается встать.
Видение резко прерывается. Я встаю с кресла, чтобы не погрузиться в небытие и совсем забываю о Грэме, который сидит на полу.
Он пристально смотрит в одну точку, обрабатывая увиденное.
— Это было ради меня, — проговаривает он. — Они обрекли себя на гибель, их план не сработал. Они поступили опрометчиво, бросили меня в логово зверя.
— Что стало с теми жестокими людьми?
— Вермандо не позволил узнать их имена и местонахождение, но… он заверил, что каждый ни на минуту не перестаёт жалеть о том, что родился. Судьба определила их место и наказание.
— Значит, вас забрал Вермандо.
— Да.
— Ваши настоящие родители были хорошими, но глупыми. Я не понимаю их мотива. Они могли таким способом обратить на себя всё внимание, чтобы о вас забыли. Но для чего? Хранители бы по исполнении восемнадцати почувствовали бы вас. Скрытый смысл.
— Много вопросов. Камень ничего не скажет, — вздыхает Коши и поднимается. — Мы больше не будем к этому возвращаться. Тебе нужен сон.
— Да…
Когда я выхожу, кот Грэма тихо мурлыкает у моих ног, но тереться опасается. Я невольно улыбаюсь звукам, которые он издаёт.
Когда я остаюсь в одиночестве, меня накрывает волна тревожных мыслей. Пока я не стану покровителем, образы моей неестественной смерти будут бесконечно тиранить меня. Завтра я должна надеяться только на себя.