Кожа потрескалась и теперь выглядит как солевая пустыня. Эти шрамы уничтожают меня. Лицо посерело и пересохло, как кора ветхого дерева. Рубцы по-хозяйски расположились на всём теле, словно незримое землетрясение решило расколоть меня как почву. Как же нещадно хочется закричать, заплакать, разрушить замок, убить всех покровителей, покончить с миром. А ещё больше — чтобы всякая боль молниеносно испарилась, как вода, атакованная беспощадными лучами солнца.
Я строго запретила Киаре входить в момент болевого приступа, сухого и режущего, без толики того клеймённого в моей памяти огня. Девушка умоляла, просилась ко мне, потом просила позвать Юми. Я кричала неистово, как и обычно. А ещё боялась, что причиню Киаре вред. «Справлюсь. Нет». Но, кажется, не все демоны оставили меня во время этого «ритуала посвящения». Посвящение.
Осталось несколько минут, а я такая же отвратительная, как и весь прошедший час. Мне больно дотрагиваться до себя, видеть свою физиономию в отражении плиток; от меня разит металлическим запахом крови и горелой плоти. Я наблюдаю себя повсюду, даже если повёрнута спиной к зеркалу. Моя сущность преследует меня.
Два резких стука в ванную меня будоражат. Первый — тихий и неуверенный, а второй — настойчивый и желанный.
— Сейчас. Ещё немного.
— Милдред, это я, — отзывается Найджел. Я досадливо выдыхаю. Он навещает меня так часто, будто мы семейная пара. Навязчивый и липкий. Но он не даёт скучать, разбавляет нудные будни. — Я хотел сопроводить тебя.
Его баритон осторожный — он чувствует мой страх, моё нежелание выходить.
— Я буду не против, но… У меня к тебе весьма странная просьба, — я решаю идти на рожон, знает Найджел или нет. — Пожалуйста, не задавай лишних вопросов. Как-нибудь всё объясню, — на пять секунд я замолкаю, собираясь с мыслями, и взираю на дверь из чёрного дерева. — У тебя не найдётся лекарства? Мне нужно то, которое лечит… болезни покровителя. Что-то наподобие ониксовой мази. Быстро и бесследно.
Если бы меня волновало мнение окружающих по поводу моей внешности, я бы наплевательски ринулась проходить четвёртое Испытание. Но они догадаются. Возможно, этому предстоит раскрыться, но не сейчас.
— Такую вещь непросто отыскать. Её тяжко изготавливать.
Я обхватываю руками волосы, скольжу спиной по стене и даже эта боль ничто, когда осознаёшь, что последняя надежда потеряна. Я немедленно поднимаюсь с пола, хлюпая голыми ногами по мраморной плитке, уже не такой ледяной, какой она всегда была. Магия покровителя и хранителя, к моему горю, всё чаще напоминает о том, что они — новая, проснувшаяся часть меня.
Я раньше так жаждала этой силы, желала вкусить её, как запретный плод. А он-то действительно в какой-то степени запретный. Всё для победы и свободы от деспотов. Сейчас я готова отказаться от этой сумасшедшей затеи ради себя. Но пути назад нет. Я перешагнула достаточно ступеней, и не буду сдаваться пока что только ради этого. Я выбрала сражаться и мне стыдно, что я принимаю жалкое поражение. Я не позволяла себе такого и не позволю сейчас. Сложности не должны стать помехой моих целей.
— Я найду его для тебя, — говорит Найджел, когда я поворачиваю замок. Его слова заставляют вновь замкнуть его. Надеюсь, он этого не услышал. Забавно. Как можно упустить щелчок подобия курка?
— Спасибо, Найджел. Я обязательно отплачу тебе.
— Я делаю это из собственных побуждений. Не надо платить мне. Ты не можешь дать мне, то чего я хочу, а я не буду вынуждать… Как тогда.
— Прости.
— Не стоит. Я понимаю тебя. Давай закроем эту тему. Вернусь, как смогу. Жди меня.
Чуть позже я окликаю его — ответа не следует.
«Тебе понравится завтрашнее Посвящение». Найджел во многом непонятен мне или я просто не пытаюсь его понять. Боюсь, что мне станет больно так же, как и ему. Слишком болезненно примерять на себя чьи-то раскромсанные чувства, а потом долго забывать эту остервенелую боль и отчаяние.
Гальтон поверхностный. Вино и крепкий виски, детские шалости, шутки, любовные интрижки, секс и развлечения. Маска? Да. Я видела его настоящим, плачущим, намеренным пойти на всё, даже на унижение ради мести. Он стал помешан на мести.
Я впадаю в панику, предполагая, что стану такой же нечеловечной. «Свержение тиранов».
Сколько бы я ни убеждала себя, что это ради других, мой внутренний голос, который я постоянно заглушаю, повторяет: «Это твоя персональная месть. Ты ненавистна ко всему. Ты жестокая, бессердечная».
В определённых ситуациях я обещала сдерживать гнев. Когда я буду сводить счёты, никто не будет держать меня в узде, я позволю себе стать волевым зверем. Чудовища заслуживают наказания за то, как поступили со мной и миллионами других покровителей.
Я отгоняю эти мысли, чтобы немного привести себя в порядок. Умываюсь холодной водой. В первый раз умывания кожу нестерпимо щипало, будто я брызнула перекисью на рану. Я осмеливаюсь умыться во второй раз и, к счастью, этот ад не повторяется. Полотенец я сторонюсь — ткань задевает ранки так же, как и одежда.
Лишь ладони и стопы не покрылись лопнувшей серо-бурой коркой. За весь час я отказывалась верить, что превратилась в бревно на девяносто девять процентов.
— Не зачахла ещё? — я вздрагиваю, когда снаружи раздаётся громкий и задорный голос Найджела.
— Ты пришёл, — с трепетом говорю я. Во мне вдруг вспыхивает желание прильнуть к двери, как к мягкой шелковистой постели. Обнять его… Нет, я не сделаю этого!
— Я достал вкусняшку, — покровитель стучит флакончиком о дверь. — Оставлю у порога. Хочешь — отвернусь.
— Да, отлично. Отлично.
Я высовываюсь из комнаты, хватаю пузырёк с зеленоватой жидкостью и опустошаю его. Здоровое тело, боль развеивается пеплом по ветру. Помнить я буду всегда, покинуло меня это дрянное состояние или нет.
Я выхожу к Найджелу и в первую очередь, что я делаю — это крепко обнимаю его. Раньше он был худее, сейчас же я ощущаю его упругие мускулы. Я значительно ниже Гальтона и мой подбородок упирается в его грудь. Он сам не настолько высок.
— Ты крупно выручил меня, — шепчу я.
Он отвечает на объятия, осторожно касаясь руками моей талии. Я чувствую, как он глубоко вдыхает и совсем немного стискивает пальцы.
— Это ничего не стоило, — потерянно произносит он. Я понимала — не следовало благодарить его таким способом, но всё равно сделала это. «Ты благодарила себя. Ты захотела обнять его».
Я отстраняюсь от покровителя.
— Что у тебя взяли взамен, Найджел? — я твердею от одной мысли, что цена может быть велика.
— Это не то что должно волновать тебя. По крайней мере, сейчас. Я обязательно расскажу тебе эту тайну, но позже. Иди. Тебя заждались.
Заждались? Там будет целое скопище?!
— Я буду в первом ряду. Не отвлекайся на задние, — он ухмыляется.
Я с лихорадочной поспешностью зашнуровываю сапоги, а поверх лавандовой водолазки надеваю шерстяной безрукавный жакет. Недавно эти штаны причиняли мне запредельную боль, цепляясь за раны, а сейчас я по-прежнему люблю, как они на мне смотрятся. Найджел подмечает, что правая штанина завернута, и я немедленно расправляю её.
Он подставляет локоть, и я охотно просовываю руку. Хотелось бы подыграть нашим фирменным «милорд, миледи, мадемуазель», но у меня туго с настроением. Удивительно, ведь Найджел всегда спасал меня в таких ситуациях.
— Завершаем цепочку. Теперь ты покровитель.
— Ещё нет.
— Четвёртое Испытание невозможно провалить, поверь. Ни разу не случалось такого. Ни разу!
— А вдруг со мной произойдёт?..
Он понимает, о чём я, но всего-то беззаботно улыбается. Гальтон не глуп: он знал, что я не обыкновенная со дня второго Испытания, когда фауг рассматривал меня, как игрушку и когда я кричала неистовее урагана.
Мы решаем двигаться пешком. Светлая площадь — место, где проводятся обряды Посвящения. До сих пор я даже краем уха не слышала о таком месте.
— Осталось чуть-чуть, — бросает покровитель, увлечённый чем-то вдалеке.
Чем ближе мы подходим, тем тревожнее мне становится. Сердце бешено рвётся наружу, когда я наблюдаю огромную публику. Не просто огромную… Гигантскую! Здесь размещены бархатные скамьи, но они полностью заняты, площадь заполнена стоящими покровителями. Повсюду сплочённо расставлены фонари, кое-где — факелы, а меж рядами высятся тонконогие подсвечники с обвитыми вокруг ножки узорами из чистого золота или матового аметиста. Что привычно для данной сферы — это ослепительность искусственных светил.
Площадь Посвящения предназначена для большого скопления народа — десять или пятнадцать тысяч и, как сказал Найджел, пятьсот сидячих мест.
Это много. Очень.
Мы приближаемся, в нос внедряется солоноватый запах морской воды. Низкий оплот отделяет площадь от худой и извилистой реки. Её дно сплошь покрывают отточенные камушки аметиста, подсвечивающие водный источник нежным пурпурным цветом. Кругом разрастаются кустарники, пышные молодые деревья, от шума и скуки головки цветов клонятся к почве. Я обращаю внимание на масштабный речной порт с десятком или более суден. На суше громоздятся многотонные ящики с надписью «Металл», «Ткань», «Продукты питания», «Камень аметист». Кропотливая работа посыльных воочию. Очевидно, река ведёт в город, где производят всю атрибутики, доставляют продовольствие с Земли. В других сферах мне не приходилось заставать кипучую деятельность посыльных: парни и девушки толпой перетаскивают ящик, а рядом стоящий хранитель посылает невидимую волну друзьям, чтобы быстрее дотащить груз до судна.
Важнейшая достопримечательность площади, на которой сосредоточен всеобщий интерес — эта возвышающийся почти что к небу помост. Возможно, я преувеличиваю, но подниматься на него, как на второй этаж. Сцена круглая, достаточно большого диаметра. Здесь нет ни упоминания об аметисте — только настил из деревянных досок, настолько плотный и крепкий, что он выдержит даже сотню. Нет ни задника, ни кулис, ни штор — один планшет сцены, если её можно так называть: процесс Посвящения нужно видеть со всех ракурсов и на дальнем расстоянии — никак иначе. Светлая площадь находится в Аметистовой сфере, но здесь совершаются различные мероприятия для каждой.
— Такие церемонии проходят ежедневно, — перекрикивая гам, осведомляет Найджел. — Я прихожу сюда, дабы убить время, посмеяться над испуганными людишками. Такого сборища покровителей никогда здесь не бывало — у каждого есть заботы и обязанности. Подозрительно. Будто кое-кто специально собрал любопытное стадо!
— Я переживаю, — признаюсь я, громко выдыхая. — Собрались здесь, точно муравьиный рой. Как мухи на… Неважно.
— Я не прочь услышать продолжение, — подмигивает покровитель.
Я ловко отмахиваюсь от него, и мы переключаем внимание на сцену.
— Начинается. Ой, продолжается, — с предвкушением говорит он. — Я в передний ряд к своему любимому врагу!
Я думала, под «сопровождением» он имел в виду «я постоянно буду поблизости». Но он ушёл к своему… Джюель? Она бы не смогла не прийти на моё Испытание.
Я стою недалеко от подмостка, между третьим и четвёртым рядом: мельком пробегаюсь по ним глазами и замечаю несколько старичков, которые в отставке уже лет двадцать, а то и более, покровителей сферы Чёрного Оникса, парочку из Голубой Бирюзы (их белая одежда едва ли не светится из-за лунного света) и Дону. Ту самую, которую я ранила живот, а потом мне грозила власть за нарушение непреложного закона. Девушка резко поворачивается ко мне, смотрит без единой эмоции и так же резко отводит взгляд, направляя его на будущего покровителя, замученного тысячами взоров.
Парень с длинными взлохмаченными как у куклы волосами, смеется, и на его щеках появляются ямочки.
— Поздравляю, истинный покровитель сферы Голубой Бирюзы, — судья из амфитеатра слишком любит излишнее внимание, раз присутствует здесь в качестве ведущего. — В сегодняшний день Светлая площадь принимает твою кровь, а камень забирает душу.
Тон, с которым мужчина произнёс эти слова, казался зловещим. Моё тело вздрагивает.
Яркие жёлтые фонари гаснут. Я снова дёргаюсь.
— Согласно списку, откуда, к сожалению, вычеркнуты многие и стали посыльными, — его физиономия сделалась поддельно жалостливой, — следующий человек, торжественно завершающий карьеру «новичка» и… барабанная дробь, это Милдред Хейз!
Я с досадой закрываю глаза. Внезапно.
Свет зажигается.
Я не хочу идти, хочу стоять на месте, чтобы враги не прожирали меня взглядом на одиноком подмостке. Нужно. Я заставляю себя передвигать ногами, потом они уже невольно несутся к ступенькам.
Каблук сапога эхом разносится по всевозможным закоулкам и между рядами. Только вдалеке доносятся смех и разговоры работающих посыльных. Зрители, точно в цирке, затихли, ожидая очередного измывательства над животным. Я не смотрю в зал: сделав это, я захочу провалиться сквозь дерево под моими ногами и зарыться глубоко в землю. Я стойко выдерживаю взгляд судьи.
— Приветствую, — собственный голос раздаётся повсюду, никто даже не двигается, не шмыгает носом и… будто не моргает. Когда на сцене находился паренёк, было достаточно шума, чтобы слышать отрывистую речь афроамериканского тамады. Всех распирает от любопытства, кем же будет дочь Джюель Бертран. Казалось бы, мне должно польстить «уважительное» отношение, но это молчание мне хочется разрезать гневливым криком.
Стол накрыт красной тканью, а под ней заметно выделяется три меча. Три сферы. Если личные мечи могут взять лишь обладатели, то кто будет резать меня ими?
***
Напряжение в тишине нарастает: не только моё, но и зрительское.
— Три покровителя разных сфер проведут кровавую процедуру, — судья стягивает ткань со стола и встряхивает её, словно к нам сиюминутно должен ринуться разъярённый бык. — Как ты видишь, перед тобой в каждом кувшине представлены три камня — оникс, бирюза и аметист, безуслов-но.
Я безупречно держусь, хладнокровно, ни на что не реагируя. Когда космический ветер колышет мои волосы, я не поправляю их — если позволю себе лишнее движение, моё волнение потом будет не обуздать.
— Подойдите ко мне, троечка, — рукой подзывает судья. Я невольно думаю о Хейли, Холли, Хэйзи. Но это не они. И не могли бы, когда принадлежат одной сфере. На нас, будто вихрь, надвигаются трое мужчин. Нет, на меня. Их взоры сродни убийцам — даже не ухмылка или злорадство, а вечная стужа. У каждого здоровяка значится одинаковый глубокий шрам на правой щеке. Они предназначались для своего дела, а не для сокрушения.
Я стараюсь не выдавать, что нервничаю при виде лысых гигантов с бугристыми мышцами.
— Приветствую. — Они игнорируют меня, хватая мечи. Судья с улыбкой безумца касается моих лопаток и подводит к кувшинам. Они располагаются на невысоком круглом столике.
— Ты не бойся только, будет больно, — предупреждает судья лукавым-лукавым голосом, от которого у меня сводит конечности.
— Делайте, что требуется, — спокойно отвечаю я. Пусть уже подвяжет свой болтливый и изворотливый язык.
Громила с пирсингом из оникса в носу встаёт напротив меня: нас разделяет лишь стол с кувшинами. Его равнодушные глаза направлены на мою руку, и я вытягиваю запястье.
Он проделывает это без промедлений и предупреждений. Остриё меча движется от локтевой ямки до конца запястья, не жалея водолазку, которую я сегодня спешно надела.
Кровь мгновенно растекается по всей руке. Когда я стискиваю зубы, понимаю, что на моём лице не мелькает ни единой эмоции. Такая боль стала для меня менее значительной, чем попытки приручить магию.
Покровитель по той же инерции обхватывает руку, выжимая из неё кровь, точно мокрую тряпку.
Когда второй покровитель «троечки» — сферы Голубой Бирюзы, выполняет то же самое, я рассматриваю зал, чтобы отвлечься от его хозяйских и резких действий. Он оказался грубее и беспощаднее прошлого великана.
Передний продолговатый ряд занимают правящая власть, их приближённые покровители и хранители. Но также с Джюель соседствует Найджел. Ему удалось «уговорить» Владычицу занять кресло в почётной полосе бархатных стульев. Гальтон, без сомнения, нагло ворвался в её апартаменты, помахал фотографией, засмеялся и отдал приказ, сопроводив его грязным высказыванием. Возможно, это в его манерах, но так он бы не рискнул. Скорее всего, это была уверенная просьба, повлёкшая отказ. Тогда мужчине пришлось прибегнуть к крайностям и продемонстрировать фотографию.
Мы пересекаемся взглядами с сукой Бертран. Она сощуривается и приподнимает подбородок: пытается прочесть: страшно мне, всё равно ли.
На ней надето белоснежное платье, его дополняет темный металл: корсет, воротник, а также светлые металлические нити, вьющиеся вниз от пояса, который в свою очередь представляет крохотные бутоны медных роз. Я бы сорвала с неё острый корсет и перерезала глотку, если бы только после этого она больше не вздохнула.
Металл — Аметистовая сфера, а чёрные кольца, которые сверкают едва ли не на каждом её пальце, — оникс. Чертовке всегда надобно выделиться, показать своё господство над миром сфер или же предупредить, кто скоро станет главным. Была бы я мужчиной и не знала её сущности, точно бы конкурировала с её поклонниками. Она поистине красивая: тонкая алебастровая кожа гармонирует с густыми волосами цвета шерсти полярного медведя. Она такая же хищница, причём в самом жестоком смысле.
Рядом с ней никого, кроме Найджела, нет, только через два сиденья широко раздвинув длинные ноги, развалился старший хранитель сферы Чёрного Оникса. Янко уже давно нашли отвратительную замену. Никого в первом и втором ряду из сферы Голубой Бирюзы нет — Владычица отлично скрывает личных прислужников. Друзей Найджела я замечаю на правой стороне площади. Они махают мне и бодро поднимают кулаки в небо. Я осматриваю каждого из них и мысленно благодарю. Простите, но проявление каких-либо эмоций даст брешь и я не смогу сохранять самообладание. Мне нужно быть толстым льдом, сквозь который ничего не рассмотреть. Тысячи взглядов не изучают, а прожирают меня.
Второй отдел сидячих мест кишит покровителями в угольных и алых одеждах. Впереди проклятая «семейка» внимательно оглядывает меня: Флавиан Эбурн, Мэри и Генри. И Алисия. Она перебирает пальцами в знак приветствия, при этом ехидно облизывает острым кончиком языка свои губы. В её взгляде нет прежнего неистового огня, но мелькает какая-то едва уловимая надежда на… жизнь?
«Не откликайся».
Через пять рядов пристроились Зейн, Хардин и Кой с появившейся растительностью на голове. Неподалёку, как адская богиня, восседает мадам Бланчефлоер: женщина всё такая же изящная, с вишнёвой помадой на губах и хищнической ухмылкой. Она приветственно кивает, на что я вынуждена якобы не обратить внимание.
Третий отдел теплом окутывает моё бушующее сердце. Киара, Норвуд, Бад Ауман и хранитель утроились в таком же порядке. Юми прибудет с минуты на минуту: обещала успеть на моё Посвящение.
«Я буду в первом ряду. Не отвлекайся на задние».
Я стараюсь разглядеть последний ряд: приходится перебрать около сотни голов. Здесь много незнакомцев в традиционных белых одеяниях своей сферы. И только два крайних гостевых кресла отличаются по цвету.
Я ахаю и вздрагиваю. Чувствую, как безотчётно сощуриваюсь, чтобы удостовериться, что это не галлюцинация. Покровитель, болезненно высасывающий из меня силы, почти заканчивает.
Грэм и Яфа до неузнаваемости измучены беспрерывными пытками.
Они сидят бок о бок, крепко держась друг за друга. Рука девушки предательски дрожит, сжимая предплечье приятеля. Коши не похож на себя прежнего: его когда-то шелковистые волосы отросли чуть ниже плеч, а кончики завились небольшими кольцами. К заострённым, точно покровительский меч скулам, спадает срезанная ломкая прядь, определённо когда-то раздражающая его. Теперь ему плевать на такие ничтожности: всё его тело терзают, умело пробиваясь в душу и порождая там неизлечимые увечья. Щёки Грэма покрыты густой щетиной, под глазами образовались синие мешки… Взгляд замученный, как у голодного пса, лицо туго обтягивает кожа, а осанка не столь прямая, как раньше: он сидит сгорбившись. Раны или усталость. Он выглядит павшим.
Я смотрю на него и широко улыбаюсь, когда строго-настрого запретила себе чувствовать на этой треклятой для зверей сцене. Я пробую сдерживать прилив слёз: щёки обдаёт жаром, а дышать становится тяжело. Наконец я увидела их.
Яфа смотрится лучше, чем он, но вид той же отощавшей собаки. Она сплела осенние волосы в слабую косу, что так ей не подобает. Раньше она распускала свои длины, бахвалясь их красотой. Отсутствуют огненно-красные стрелки, летние румяна и закрученные густые ресницы. Покровитель бледная как смерть. Её плечи вяло опущены, отныне она не такая энергичная и дружелюбная. Справа от неё по диагонали, далеко, но так близко, чтобы прикончить, расселась ониксовая верхушка. Яфа ощущает их присутствие и раздражённо хмурится.
Зачем они так поступают с собой? Со мной?! Почему?
Я стараюсь не думать, как им позволили сюда явиться — главное, они отдыхают от пыток.
Эти двое выглядят как ползучие сорняки среди цветущих чёрных восточных лилий, белых и голубых васильков и серых гвоздик.
«Я сам не то чтобы удивился, а даже чуточку разозлился».
Вот и подарок, который Найджел жаждет сжечь.
Я хотела бы услышать эту прекрасную новость заранее, но покровитель любит ёрничать. Я бы ни за что не была проинформирована самим Найджелом Гальтоном.
— Превосходно! — оглашает судья. — В заключение аметист.
Ко мне подходит следующий покровитель.
— Грудь, — говорит он сиплым голосом, будто до этого век не разговаривал.
Я снимаю жакет и натягиваю водолазку. Громила разрезает ткань и, вопреки моей «помощи», оставляет порез параллельно правой ключице. Кровь не сразу стекает. Я склоняюсь над кувшином. Её мало по сравнению с руками. Почему они выбрали именно это место?
Неожиданно перед лицом мелькает лезвие, награждая новым порезом. Острое железо срезает немного моих волос и они, как всколыхавшийся одуванчик, летят в сторону, медленно паря в воздухе.
Я злобно хмурюсь, но покровителя это никак не трогает: он всю жизнь встречает такие лица. Меня ему стоит побояться — я могу случайно перестать контролировать силы, и они попадут прямиком в него.
Я быстро одёргиваю рукава и закрываю грудь жакетом, пока раны не стали демонстративно заживать.
— Один из кувшинов подаст знак, Милдред. Он зашипит, забурлит, почуяв родственную энергию. Известно ли тебе, что после Испытания камень уже выбирает тебя? Во время Посвящения оставшаяся энергия камня сливается с внутренним зародышем. А потом вуаля — и единое целое: ты покровитель!
— Мы в предвкушении. Где же хранитель? — раздаётся из уст Джюель.
К нам приближается Адио. Он кажется нервным, каким я не привыкла его видеть. Натура хранителя флегматичная. Он лишь боится, что моя сущность раскроется. Это угрожает не только мне, но и тем, кто имел сведения о моих особенностях и помогал скрывать их от остальных, а особенно от власти, которая обвинит нас в нарушении закона. «Указ № 4. За предательство Владыки и попытку свергнуть его с трона выносится наказание — покровительское лишение свободы».
— Приветствую, Милдред.
— Приветствую, хранитель Адио.
Он несмело касается каждого кувшина священной рукой. Из кувшинов исходит яркий свет, а затем резко гаснет. Реакции зала нет — значит, так должно быть.
— Спасибо, — выговаривает Адио и сходит с подмостка. Его ноги дрожат, когда он спускается. На секунду я задумываюсь, что его встревожило что-то другое.
Он присаживается рядом с Киарой и дрожащей рукой вытирает шею. Я ощущаю себя точно так же. А ещё предчувствую неладное.
— Слышите? — возглашает судья. — Сосуд вскипает. Но какой же из них?
Он хватает его со столика и мастерски хихикает. Первый кувшин, первый громила, первая рана. Ответ на вопрос «Кто я?» мне давно известен. Я покровитель сферы Чёрного Оникса.
— Итак! Это сфера… — вдруг начинает свирепствовать кувшин с голубой бирюзой, прерывая речь судьи. — Это ещё что? Что за грубые ошибки на Священном Испытании?! — сквозь зубы произносит он, не на шутку разгневавшись.
Мужчина заглядывает внутрь глиняной посуды. Он не изумлён — там бирюза.
Настала очередь аметиста неистово бурлить.
— Что за?..
Мужчина переглядывается то со мной, то с гостями. Всегда весёлый и уверенный в себе ведущий растерялся.
С бешеной скоростью в меня врывается осознание. И как я не догадалась, когда изучала историю? Как?!
Выдающийся Многоплодный, удерживал в крови могущество трёх камней, нынешних сфер. Тогда бедный замертво упал перед Руфом, заросший и покрытый сединой. Я владею магией хранителя, что не свойственно Флавио. Я умру. Раньше и мучительнее, чем он. Почти всё обучение я не выдерживала истязаний своей силы, потому что была уязвимым человеком. Проклятая магия заведёт меня в каменный гроб.
Ноги немеют, руки трясутся, а дыхание вовсе сбивается. Всё это похоже на заговор. Даже если и так, то этой стратегии явно много лет.
Зрители лихорадочно перешёптывается, а кто-то возмущённо кричит, не улавливая происходящее.
Я смотрю на Грэма и Яфу: они с досадой опускают глаза, а потом будто злятся.
Найджел пронизывает меня взглядом.
«Ты знал».
«Да», — он слабо кивает.
Зал остервенело бушует, как моё сердце. Мысли смешались в горькую кашу, готовую в любое мгновение вырваться в виде магической бури.
— Молчать, — Джюель со скрипом поднимается. Тишина сызнова обуревает площадь.
— Вам нужны объяснения. Я понимаю.
Бертран оказывается близ, и достаёт из-под стола громкоговоритель. Она хочет быть услышанной целой вселенной.
— Как вы осведомлены, Милдред — моя дочь. Я, как и всякая мать, знаю о ней больше других. Больше чем она сама.
Теперь мне хочется затолкать громкоговоритель ей в глотку, чтобы она заткнулась. Но даже так она будет говорить, коверкая слова змеиным языком.
— Все мы читали историю сфер. А может быть… не все. Это исключительно ваши заботы, — она ходит туда-сюда, медленно, небольшими шагами, излагая пояснение. — Однажды Алойз создал фаугов, а Касьян и Гайюс создали нас. Хранитель и человек не забыли разработать запасной план. Это верно для проблемы мирового масштаба. Фауги, как и человечество, эволюционирует. Они укрепились, как вы заметили. Последние восемнадцать лет сферы страдают от больших потерь. Кто-то должен укротить эти отребья, погасить их силу. Милдред Хейз — девочка-ключик, о которой издавна твердит Пророчество.
Тайна раскрыта. Мир обнаружил, кто я. Он узнал девочку-ключика. Лекарство Найджела оказалось напрасным — все знают. ВСЕ. Джюель давно в курсе и точно ещё многое недоговаривает.
— Боже правый! — охает позади судья.
Перед глазами плывёт, зрители сливаются в сплошное мутное пятно. Я незаметно облокачиваюсь на столик и кое-как стою на ногах.
Теперь думай, кто в опасности — я или они.
— Вопросы? — спрашивает Джюель.
— О, у меня, — вызывается Найджел, вальяжно поднимая руку. Его голос приводит меня в чувство. Он понимал меня. Принимал. — Как вы это выяснили, ваше владычество?
— Хороший вопрос, — сквозь зубы проговаривает Владычица. Она поведает либо правду, либо байку. — Когда я стала покровителем, хранители сообщили мне о Пророчестве и ключе — то, что непосредственно утаивали от покровителей. Мне доверили важную вещь, потому что им было известно, кто напишет будущее сфер — я и моя драгоценная дочь. — Она роется у себя в голове или придумывает впечатляющую ложь. — Судьба ниспослала мне видение, которое развело все сомнения. — Снова ухмылка. — К сожалению, подробностей и доказательств у меня нет.
Бертран цепко окидывает публику, выдерживая паузу.
— Ну вы и шутиха, Владычица! — вклинивается Флавиан. Я разглядываю его неоднозначное лицо — то ли поражён, то ли пьян в стельку.
— Владыка Флавиан, — она чётко выделяет первое слово, — вас я никак не ожидала услышать. — Ну конечно. Конечно. Милдред станет покровителем, — развивает женщина со сходной интонацией, — и тогда мы устроим официальную демонстрацию её благоговейной магии. Здесь, на Светлой площади, на этой сцене. Сейчас я запрещаю нагружать мою дочь, её нужен отдых.
— Ох, ага, — икнув, отвечает пьяница.
Джюель выпрямляется и внимательно осматривает меня: как охотник свой трофей. Её долгожданный замысел осуществился, она победила.
«Я разделаюсь с тобой, мерзость в белых одеяниях. В них ты же станешь призраком. Вспоминать будут лишь как сгнивший труп».
Как жаль, что я не могу высказаться в эту секунду.
Как я вообще научилась так мыслить? Откуда столько злобы? Кто породил её: я, общество или Джюель, которой никогда не было в моей жизни? Я любила её, я ненавидела её. Маленькая Милдред осознавала, что мамочка бросила её и продолжала верить, что она не плохая — ей пришлось так поступить. А взрослая Хейз поняла, что её не желали, её почти убили, оставив на крыльце у бабушки. И если бы в тот вечер она не спустилась, чтобы просмотреть недавние письма, у порога дома её бы ждало холодное тельце двухдневной малышки.
Я не замечаю, как стремительно наполняются мои глаза, как жгут слёзы, норовя преодолеть болезненный путь к щекам.
— Что ж, приступим к основному и самому интересному, — тише произносит Бертран. — У Милдред, к счастью, есть выбор, чего нет у нас. Так как в её крови целых три камня, она вправе выбрать сферу, в которой останется.
Я в недоумении оглядываю зал и останавливаюсь на Гальтоне — он тоже не предвещал такого поворота событий. Мужчина смотрит на Бертран, и в его взгляде я вижу неподдельный ужас. Он считал, что её козни немного проще, но нынешнее действо — обратное тому свидетельство.
Владычица подходит ко мне, кладёт ладонь на плечо. Через водолазку я чувствую, как её кольца впиваются в кожу. Я демонстративно дёргаю плечом и отступаю: пусть только прикоснётся ко мне ещё раз и подмосток станет эшафотом, а мои руки виселицей.
— Выбери правильную сторону. От этого зависит твоё будущее, — она уже говорила мне это. В конце второго Испытания, в ходе ужасной пытки Найджела. Вот, что стерва подразумевала. Только почему она по сей день умалчивает о том, что я убила хранителей? Вспомнив об этом, мои конечности холодеют.
Глубоко дышать. Вдох, выдох.
— Не нервничай, — дыхание Джюель обжигает шею. Кажется, будто её баритон выпускает раскалённые иглы, пробивающиеся под кожу.
— Я не буду долго раздумывать, — выговариваю я и сразу смотрю на Найджела, нервно покусывающего губы, Яфу и Грэма — напрягшихся даже с чудовищной усталостью, Киару и Норвуда — поникших от шока. Остальных я не удостаиваю вниманием. Я хочу побыстрее уйти отсюда. — Миновал год, с тех пор как Найджел Гальтон привёл меня в сферы. Он всегда заботился обо мне. Спасибо.
Покровитель улыбается мне и не упускает возможности открыто подмигнуть.
— Благодарю моего учителя, Грэма Коши, который буквально слепил из меня покровителя. Сегодня он присутствует, это радует меня, — мужчина сосредоточен, а его брови нахмурены. — В особенности я благодарю Юми Нисимуру. Её величие никто не переплюнет. Этим качеством она щедро поделилась со мной. Поэтому я прошла третье Испытание и поэтому я здесь, — по окончании речи мой голос предательски вздрагивает.
Слышится ожидаемое фырканье Джюель. Завидует.
— Она задерживается, но… спасибо вам, Великая Владычица, — Киара принимает благодарности вместо неё, с улыбкой кивнув мне. Я поворачиваюсь к Джюель: естественно, её взбудоражил титул Великой Владычицы, сказанный не в её адрес. — Я слишком грязна для Аметистовой сферы и чересчур справедлива для Голубой Бирюзы, — я замолкаю. — Я стану покровителем Оникса.
Я ещё принадлежу себе, меня не тащат в кандалах и не заставляют делать то, что мне не нравится. Я предпочла сферу Чёрного Оникса, это значит новое начало. Джюель, вопреки собственной жестокости, не удалось спугнуть меня как мышь в чужую норку — сферу Голубой Бирюзы.
Мы с Грэмом смотрим друг на друга, игнорируя в нашем поле зрения тысячи взглядов и сильный шум. Он улыбается, и эта улыбка разбивает мне сердце: я встречаю её впервые. Он никогда не был таким счастливым, таким живым, даже невзирая на его измождённый вид. И должно быть, мне повезло, потому что Грэм ни с кем не близок, чтобы преподносить такие замечательные подарки. За что я удостоилась его получить?
Яфа оживлённо, насколько позволяют силы, махает мне и посылает десяток воздушных поцелуев. Коши откидывается на спинку стула, наконец расслабляясь.
Я усмехаюсь, а потом решаюсь взглянуть на Гальтона. Он злостно сжимает подлокотники и в итоге переносится прочь.
— Я уважаю твой выбор, — фальшиво отзывается Бертран, шикнув в мою сторону.
— Благодарю, Владычица.
Публику привлекает толпа из посыльных и хранителей. В свете луны серебряные и сине-серебряные доспехи ярко отблёскивают.
— Мы вынуждены прервать церемонию, — на подмосток идёт хранитель. — Приносим глубочайшие извинения. Некоторое время назад произошёл несчастный случай. Мы пока не установили, таков он или нет.
К нам поднимается второй хранитель. Он так взволнован, точно готов умереть.
— Все здесь собрались, — отчаяние сквозит в его надтреснутом голосе. Он боится сказать что-то вслух.
Стряслось что-то ужасное — то, что повергнет каждого. Это ощущение перекрывает мне воздух, изредка выручая несколькими вдохами.
— Только что мёртвой была… была найдена Юми Нисимура. Признаки жизни полностью отсутствуют. Мы соболезнуем её близким и надеемся на всеобщую поддержку и сочувствие.
Мужчина закрывает лицо огромной ладонью, начинает плакать, а затем под руку с напарником, спешно спускается.
Нет. НЕТ. Юми не могла…
Владычица Аметистовой сферы оставила титул, бросила Киару и Норвуда, меня, своего мужа. Раскол. Во мне что-то ломается с громким треском, а последовавшая после этого дрянная боль становится почти невыносимой. И тогда слёзы опаляют щёки. Тогда я не вижу. Я не вижу никого, кроме Джюель.