Фигура у входа в здание службы охраны правопорядка сначала показалась Димитрию полумифической, сотканной из сумерек горгульей. Потом неизвестный поднял лицо — и сыщик рассмотрел девушку. Она сидела прямо на ступеньках, обнимая колени. Было непонятно, где заканчивается туман и начинается светлое платье нежданной просительницы. То, что незнакомка будет что-то просить, он не сомневался. Лицо заплаканное, губы искусаны до крови, платье из дорогой ткани, но лёгкое, домашнее, на плечах — темная "простонародная" шаль, совсем неподходящая такой даме. Схватила, опомнившись, уже выбегая из дома? Или сунула в руки сострадательная служанка?
Димитрию очень хотелось ругаться, но он только устало произнес:
— Встаньте. Простудитесь.
Она покорно встала. Всмотрелась в его лицо, о чем-то раздумывая.
— Вы — сыщик Кривз?
— А вы кто?
— Ниса Бель.
Наверно, удивление отразилось на его лице. Ниса покраснела, но взгляд не отвела.
— Я хочу поговорить с вами.
Димитрий стукнул в дверь три раза. Дежурный высунулся в окно сбоку от двери, узрел начальство и наконец отпер засов, что-то ворча. Да, время было раннее, но обстоятельства подхлестывали.
Следовало торопиться.
— Проходите.
— Благодарю.
Нерасторопный тучный дежурный отвёл их в какую-то комнатушку. Димитрий сел за стол. Девушка — напротив. Стул под ней был неровным, неудобным, но она чинно сложила руки на коленях и неподвижно замерла, как и положено благородной нисе из приличной семьи.
— Вы хотели поговорить.
— Да.
Молчание.
Все самому опять делать!
— О Славене?
— Да.
— Он сознался в проведении ритуала.
— Разве это карается законом? У него не было дурных целей!
— Но в результате эксперимента три человека погибли и два пострадали.
— И один из них он сам.
— Что вы от меня хотите?
— О…отпустите его?
Впору было рассмеяться.
Время!
— Нет.
Он встал. Ниса вскочила следом.
— А если я скажу, что это я просила? Я это придумала? Я сказала ему, что это безопасно! Он не говорит этого, потому что влюблен. Он выгораживает меня!
Нет для следствия ничего хуже ложной информации!
— Тогда пусть сидит за обман сыскного отделения.
На пороге возник сонный Вито.
— Сыщик Кривз! Доброе ут..! — попытался изобразить он рабочий энтузиазм.
— Портреты готовы? — перебил паренька Димитрий.
— Надо спросить в…
— Беги к ним. Хоть окно выбей, а чтобы ответили немедленно. Если да, забирай и сразу развешивай. Их должны увидеть все. Абсолютно все!
— Да, я пом…
— Нису оставь пока здесь. И пусть дежурный добудет чего-нибудь горячего. Горячего, а не горячительного!
— Конеч…
— Мне нужен адрес аптекаря. Иди.
Вито испарился. Димитрий обернулся к девушке.
— Вы знаете, почему ваш отец так жесток с вами?
Она не отвела взгляда, хотя ответ вряд ли дался ей легко. О таком не говорят в приличном обществе. И тем более не обсуждают это с незамужними юными аристократками.
— Возможно.
— Полагаю, вы всю жизнь были верной и послушной дочерью, пытаясь доказать обратное?
На кончиках ресниц появились слезы. Но девушка все так же упрямо смотрела ему в глаза. Не отворачиваясь.
— Мне сложно ответить на этот вопрос. Нис Бель считает иначе.
Нис Бель. Вот как.
— Надеюсь, ваше благоразумие осталось сегодня при вас. Вы же знаете, что содействие преступнику карается высшей мерой наместного* судопроизводства?
Ему было интересно, что она скажет, что сделает, насколько простирается эта ее "любовь".
— Благодарю. Теперь знаю.
— Хорошо.
Он развернулся, собираясь уходить.
— Простите, могу я поискать одеяло? Я замёрзла. И, возможно, у вашего дежурного найдется немного кипятка?
Она действительно дрожала от холода. Просидеть половину ночи на улице у дверей каменного здания в одном домашнем платье и старой шали — занятие, не благоприятствующее сохранению здоровья.
— Конечно. К тому же вы вольны вернуться домой в любое удобное для вас время.
Вот теперь она вздрогнула. Он не видел этого, но ощутил каким-то неведомым чувством. Этим своим даром-проклятием.
— Благодарю, — раздалось из-за спины. Вежливо, спокойно, недрогнувшим голосом. А у нее есть самообладание.
Ну, хоть что-то у нее есть.
Димитрий попрощался и вышел.
Адреса было два. Хозяина аптеки и его помощницы. В доме аптекаря было пусто, видимо, он не особо часто сюда заходил. В маленьком домишке, где жила Рейфи, наоборот, все дышало недавно покинутым бытом. На столе стоял остывший суп, на сундуке валялось какое-то тряпье, в углу — фигурки из дерева, у входа прислонен к стене топор… Кажется, хозяева вышли на минуту на улицу и вот-вот вернутся. Но если присмотреться — слишком много беспорядка. Словно здесь собирали впопыхах вещи.
Не вернутся. Уехали. Ещё до рассвета. Димитрий зло пнул стоявшую тут же пустую кадку.
— Демонов оборотень! Уехал, когда так нужен!
Волшебства не случилось. Никто не появился со словами: "Чего шумите? Здесь я, здесь." Уютный и обжитый дом был покинут в спешке. И возвращаться сюда никто не собирался.
Чудес не бывает. Эта простая, давно познанная истина, наконец, дошла и до его головы. Снова.
Сам! Делай сам, ни на кого не надейся.
Но конечно и виноват тоже сам. Спугнул.
Надо представить план города. Вспомнить ощущение, которое вело его ночью.
Очень надо. Юные девушки не должны чувствовать бесконечную боль. Дети не должны умирать в муках. Два места — боль и страх. Эти два места надо найти. Может ли оказаться это ложным следом? Да. А может и не оказаться.
Город… Город — это лабиринт чужих эмоций…
Боль. Боль у каждого своя. За зеркалом — целых две боли. Одна яростная, жаркая, целеустремлённая. Другая — застарелая, уставшая, с чувством безысходности, на нее кровоточащим знаменем нанизано всеобъемлющее, отдающее фанатизмом желание всех спасти. Димитрий никогда ещё (в этом городе, по крайней мере, ведь он познает себя заново) не смотрел вот так, через зеркало, но стекло хоть и размывало отголоски эмоций, однако не прятало их.
— А… Доктор?
Очнувшаяся девушка спрашивает напряжённо.
— Нет, — отвечает Дарьян. — Вы требовали ехать куда угодно, только не к нему.
— Но это…
— Его лечебница, да. Однако он о вас не знает. Это моя врачевательная комната, сид Угль сюда уже пару лет как не заходит.
— Благодарю. — Она со вздохом облегчения уронила голову обратно на подушки.
— У вас… Было много крови, я посмел сделать перевязку, иначе могло начаться заражение. Тем более платье и так было расшнуровано и порвано…
— Благодарю! — повторила ниса нарочито беспечно, но взгляд за спину кинула. Лежать на животе было неудобно, перевернуться же казалось непосильной задачей — каждое движение отдавалось невыносимой болью в спине.
Дарьян переставлял на полке какие-то баночки-склянки. Взгляд Нисы упёрся в его спину. Белая рубашка, закатанные рукава, волосатые руки. Было, конечно, немного страшно, но бить себя розгами — страшнее. Тем более, лучше помощник доктора, чем сам сид Угль. Сид покрывал отца, а Дарьян…
— А что вы делали ночью на улице?
— А вы?
Хам!
— Искала спасения.
— От кого?
Это было очень неудобно — разговаривать с чужой спиной!
— От… Папеньки.
Дарьян вздохнул.
— Ниса Бель, я многих лечил. Характерная особенность ваших травм — сильное повреждение надлопаточной области и плеча, досталось и шее. То есть… Как будто вас били не со стороны спины, а со стороны груди…
Ниса вцепилась в одеяло. Как можно язвительные произнесла:
— А вы что же! И… с той стороны лечили?
— Вы не заметили, что лежите в собственном платье? Я лишь разрезал на спине нижнюю сорочку.
— Но бинты…
— С той стороны поверх сорочки. Если понадобиться переделать, вам поможет… более безопасное лицо.
Обиделся, что ли? Это вопрос ясно читался на лице нисы.
— К тому же я счёл, что это лишнее. На платье спереди не было крови. Что говорит о том, что…
Девушка попыталась встать. Боль пронзила спину, из глаз брызнули слезы.
— Меня окружают одни идиоты, — прошипел Дарьян, подбегая к кровати. — Вы в своем уме?
— Если вы… Если вы скажете! Если вы! Я!
Она задыхалась не столько от боли, сколько от осознания проигрыша. Сделать задуманное было очень тяжело, очень страшно, но… Все не могло закончиться так! Не должно!
— Вы…
— Я рекомендую вам лежать. Если вы хотите, чтобы следы вашего самоуправства зажили быстрее.
Дарьян держал ее за локоть, пытаясь не дать встать. Ниса пыталась рассмотреть его лицо сквозь слезы, но не получалось.
— Ведь чем быстрее заживёт, тем меньше к вам будет вопросов.
Она поняла не сразу. Но где-то через минуту прошептала:
— Отпустите, — и уткнулась лицом в подушку.
— Если вам нужно врачебное заключение…
— Вы не доктор.
— Доктор.
— Что?
— Я сдал экзамен и получил лицензию.
Девушка даже слезы вытерла.
— Когда? Никто не знает! Все считают вас помощником сида!
— Наставник тоже не знает.
— Почему?
— Я не уверен, что он обрадуется.
Девушка зло рассмеялась.
— Так ему и надо! Пусть попробует теперь поработать, когда у него будет такой конкурент!
— За что вы его не жалуете?
— А вы почему с ним не откровенны? Храните тайны. Хотя он всем рассказывает, что вы ему как сын! Однако фамилию свою он вам не дал! И двух ваших товарищей свёл в могилу, всем известно!
— Ложь, — спокойно возразил Дарьян, опять отходя к полкам. — Они сами виноваты.
— Неужели? Дети не могут…
— Могут. Дети с улицы, ниса, это не тоже самое, что отпрыски благородных семей. Мы спорили, ссорились и дрались. Желчь зарезал Дурака, наставник вернулся слишком поздно и уже не мог ничего сделать. На какое-то время он разочаровался во всем и не занимался нами. Желчь вернулся к воровству, убегал из дома ночами. В итоге наткнулся на тех, кто сильнее: его раздели до рубашки и босым отправили домой. Была зима. Он заболел. И не выжил. Никаких тайных ритуалов никто не проводил. Просто детская глупость и жестокость.
Ниса молчала. Дарьян же явно не хотел, чтобы она на этом застряла внимание, и продолжил говорить:
— Про нису Аль тоже говорят, что она ведьма, но иногда зелёные глаза — просто зелёные глаза, без чародейства. Вот про аптекаря тоже говорят нехорошее, что он мертвецов поднимает, но на самом деле никто его у могил не видел.
— Его и просто так никто не видел, — буркнула ниса, обожавшая когда-то слушать страшные городские байки.
— Но затворничество ещё не делает человека преступником, правда?
— Да. Но почему он не выходит из дома? Может, он всё-таки… Какой-то не такой?
— Мы все для кого-то "не такие", разве нет? Но мы не об этом. Я напишу вам заключение. В нем не будет лжи. Но и не будет слишком много подробностей.
Нисе жутко хотелось вскочить, дёрнуть помощ… доктора за руку, развернуть к себе. Что за отвратительная привычка стоять к собеседнику спиной! Это неуважение, и не по этикету, и…
— Зачем вам это?
— Полагаю, если человек вашего положения делает такое с собой, для этого есть более чем веские основания.
— Есть. Правда, есть! Это не для меня, но… Это очень важно! Совершенно особое обстоятельство! От этого зависит целая жизнь, а может, две! После вчерашнего скандала, что она устроила… Он убьет ее… Его всегда бесит ее спокойствие, ее молчание. А теперь слова стали ещё большим ядом. Он… Понимаете…
В руку сунули стакан.
— Попейте. Все будет хорошо.
— С-спасибо…
Уйти.
Не то. Не боль. Значит, страх? Где та девочка?
Видение померкло, зеркало растаяло, как и комната за ним. А появилось нечто другое, старое, давно сбывшееся.
Воспоминание.
…Мальчишка уже не кричал. Только хрипел, периодически сплевывая кровь. Димитрий не знал, что делать, а Марины не было. Зато повсюду были красные пятна: на соломенном тюфяке, на рубашке ребенка, на одежде Димитрия и даже на его руках. Смотреть на это было страшно. Слышать — невыносимо. Димитрий пытался больному что-то говорить, но он не знал сказок, ему их не рассказывали. И песен детских он тоже не знал. И что делать с умирающими детьми не ведал. Оставалось только говорить пустое "потерпи" и мечтать о мгновении, когда эти ужасные хрипы прекратятся и перестанут мучить их обоих. Было холодно и страшно, потому что совершенно неясно, что предпринять, а Марины нет, и…
И хрипы прекратились. Мальчишка уставился куда-то в угол стеклянными глазами и затих. Димитрий замер в ужаседо этого мгновения он терзался сомнениями, как себя вести, он не знал, что делать с посторонним ребенком, насколько позволительно гладить чужого сына по голове или сажать на колени (но он видел, так делают родители со своими детьми или какие-нибудь тётушки-дядюшки), поэтому он не трогал мальчишку, когда тот плевал кровью, только пытался отвлечь его разговором. А теперь все это уже было неважно. И казалось, что на самом деле он пожалел крохи тепла, что рука на плече могла дать облегчение и поддержку отравленному мальчишке, хотя бы ощущение, что он не один, но не дала, потому что один идиот не смог перебороть собственную трусость. Иногда лучше сделать и ошибиться, чем не сделать и оставить умирать в одиночестве еще ничего не видевшего детеныша.
Внутри невыносимо жгло.
Димитрий закрыл ребенку глаза. Теперь можно было не ждать Марину. Надо бы уйти, ему здесь больше делать нечего, но ноги словно приросли к полу. Мальчишка лежал на грязном тюфяке — бледный, тонкий, сжавшийся в комок. И с этим нельзя было ничего поделать. Совсем. Смерть необратима. Смерть от нового уникального яда ещё и болезненна.
Если бы мразь, что травит "неправильных" детей, зашла сейчас в эту комнату, Димитрий не удержался бы. Точно не удержался бы. И насладился бы чужой болью сполна. Ведь все говорят, это и есть его натура — причинять боль, пить ее, словно вино. Ох, сейчас стоило бы напиться вволю!
Время неумолимо текло вперёд. Тело коченело. Димитрий молчал. Теперь было незачем говорить: "Потерпи, все будет хорошо." Мальчишке больше ничего терпеть не придется.
А всё-таки жаль, что струсил, не погладил ребенка по голове. Ведь сам когда-то мечтал о простой ласке. Но мать была безумна, а бабка порой держала его, как собаку, на цепи. Наверно, подыхая в темной комнате на набитом соломой тюфяке, ему хотелось бы этой простой милости.
— Прости, — сказал Димитрий и встал. Ждать Марину больше не было смысла. Даже если она найдет что-то, способное бороться с ядом, этому ребенку лекарство уже не поможет.
Собственное тело казалось воском. Горячим и текучим.
К демонам правила. В конце концов, он — тоже чудовище, только поставленное на службу государству. Как и остальные в их группе. Прозванием "отдел выродков" все пользуются гораздо чаще, чем официальным. И такое наименование порой надо оправдывать.
Он неслышно прикрыл дверь. Оставлять мертвого ребенка одного казалось кощунством, но Димитрий понимал, что это всего лишь эмоции — глупые и ненужные. Надо рассчитать время. Как быстро подействовал яд? Кто был рядом? Как далеко мог уйти? Действовать! Надо действовать!..
Действовать. Да.
Город — полотно цветных пятен. Где ходила девочка? Где боялась? Ее увели прямо из дома. Она умненькая, поняла, что происходит, но показывать этого не стала. Боялась, но делала вид, что поверила. Могла ли что-то оставить, какой-то намек? Кто она? Откуда? Есть ли до нее кому дело? Придут ли обеспокоенные родители просить ее найти?
След терялся, растворялся на городских улицах. Нет, невозможно заглянуть ни в прошлое, ни в будущее, не его стезя, его дело — читать в душах, вытаскивая на свет самое грязное и потаенное.
Не получается найти следы, не получается!
Димитрий открыл глаза. И обнаружил, что лежит на полу в доме Рейфи. Затылок болел невыносимо, голова ощущалась расколотой на части, видимо, он сильно стукнулся, когда падал.
— То же мне, дар, — буркнул сыщик, поднимаясь. Потрогал голову — к его удивлению, она оказалась единым целым. Кривз отряхнулся, поморщился и покинул дом шаркающим шагом ещё не полностью ориентировавшегося в пространстве человека.
По дороге к зданию охраны он успел расспросить подвезшего его на телеге деда о местной власти. Тот с охотой жаловался на все подряд. Димитрий заплатил с лихвой, попрощался и поспешил внутрь служебного помещения.
Вито ещё не вернулся. Зато дежурный аж подскочил, увидев начальство.
— Что случилось? — проницательно спросил Кривз.
Дежурный, запинаясь, рассказал. История действительно вышла презанятная.
Ниса Бель сидела на лавке и молчала. Нис Аль ходил из угла в угол, красный то ли от смущения, то ли от возмущения, то ли от злости. А может, от всего сразу.
— Ну, здравствуйте.
Славен вздрогнул, остановился. Его невеста даже не подняла головы.
— Я так посмотрю, вы без меня не скучали. Вот, свидание незапланированное устроили.
— Именно! — схватился за спасительное слово нис. — Свидание! А этот солдафон, — кивок в сторону дежурного, — не так все понял!
— Уважаемая ниса открыла замок! — пояснил толстяк свое поведение. Ему было неловко. Вроде вон какие подопечные-то, аж нисы! С другой стороны, служба обязывает.
— Обниматься сквозь решетку не очень-то удобно! — с честной обидой буркнул молодой человек. Ложь, конечно, прикрывает возлюбленную. Хоть и злится на нее. Можно было потянуть за эту злость… Но Димитрию не хотелось. Эти люди его теперь интересовали мало.
— А чем ниса открыла замок?
— Энтой… Шпилькой!
Димитрий посмотрел на девушку. Та сидела все так же: прямо, неподвижно, смотрела в сторону. Наверно, подобное поведение очень бесило ее отца, когда он пытался ее вразумлять.
— А зачем ниса открыла замок?
Она молчала. Славен пылко заявил:
— Мне хотелось обнять ее перед… Не знаю, что там полагается по закону в моем случае. Она просто позволила ее обнять! Я же никуда не ушел, зачем этот балаган?
Кривз перевел взгляд на дежурного. Тот закивал.
— Так точно. Отказался выходить.
Ну что ж, эту страницу можно закрывать.
— Зачем?
Она наконец посмотрела на вошедших.
— Я с ним. На волю или в могилу. Вам решать. Но вместе.
Димитрий вздохнул.
— Откройте нису. Ниса Бель, вы можете вернуться домой в любое удобное для вас время.
Дежурный загремел ключами.
— А нис Аль?
— Остаётся здесь. Впрочем, если вы хотите посидеть с ним по соседству, милости просим. Надеюсь, вы не боитесь мышей.
Совершенно неожиданно ниса оживилась.
— Не боюсь.
Славен посмотрел на них возмущённо, но высказывать свое недовольство при посторонних не стал.
Димитрий направился к выходу.
— Вито не…
— Сыщик Кривз!
Цветана бежала по лестнице, перепрыгивая ступени, высоко приподняв юбки — совершенно неприличное и, что важнее, нехарактерное для девушки поведение.
— Вот! — ему сунули в руки какой-то мятый клочок бумаги.
— Успокойтесь! Что это? Что случилось?
Цветана закрыла лицо ладонями и разревелась.
— Лада пропала!
*Высшая мера наместного судопроизводства — заточение в тюрьму. Смертная казнь — высшая мера центрального судопроизводства. Однако их постоянно путают, и Димитрий это знает. Поэтому он намекает девушке, что если она поможет арестованному, то может лишиться жизни, хотя на самом деле это не так.