У кровати убиенного столпились доктор с помощником, представители правопорядка, любопытные соседи и даже один газетчик.
— А вы что тут делаете? — спросил Димитрий последнего.
— Так это наш, — развел тот руками. — Нежелан Коготь.
— Коготь? — заинтересовался сыщик.
— Ну так назвался, — пожал плечами мужичишка. — А так он Нежелан Летнь. Но статьи пишет под именем Коготь.
— А о чем статьи?
— Так о разном. Что найдет, о том и пишет.
— А об убийствах писал?
— Конечно, писал. Все писали.
— А у вас тут одна газета?
— Обижаете! — гордо вздернул нос газетчик. — Две! Но у нас парни пронырливее, чем в "Событиях".
— А вы, простите?
— Мы — "Известное и неизвестное"!
— Да отойдите же! — закричал выведенный из себя доктор. — Он сейчас задохнется!
— Кто? — воскликнула пышнотелая хозяйка доходного дома. Та самая, что полчаса назад завывала на улице.
— Покойник!
Люди отпрянули. Квартальный и сыщик из местных вывели любопытствующих из спальни, стали у дверей. Плюгавый газетчик тоже исчез в неизвестном направлении.
— Так он живой? — спросил Димитрий доктора. Тот кивнул.
— На данный момент вполне. — Сид Угрь посмотрел на поднявшую шумиху женщину. — А с чего вы решили, что он мертв?
— Да как же! Он же два дня уже как не выходил отсюда! А его всегда не бывает дома! Всегда! Носится повсюду, носом своим вынюхивает, где какой скандал! Работенка-то паскудная какая — грехи чужие высматривать да сплетни печатать! Так вот, захожу, вы не подумайте, я порядок проверить! Я за порядком в своем доме слежу! Вот захожу, смотрю — а он лежит! Я перепугалась, но подумала, что спит. Вышла. Захожу вечером — а он опять лежит! А сегодня захожу, пора пришла ему за квартирку-то платить! Тормошу, тормошу, а он не отзывается! Тут-то я вспомнила, что об убийствах писали, и перепугалась. Какой ужас! Какой убыток!
Доктор поморщился, Димитрий сдержался.
— Как же ж хорошо, что жив! — причитала тем временем женщина. — Я ж так рада! А скажите, — обратилась она к доктору, — Сильно он плох?
Сид Угль заскрипел зубами и вышел из комнаты. Хозяйка доходного дома проводила его изумлённый взглядом.
— А…
— Да, плох. — Дарьян говорил уверенно, но негромко. — Есть подозрения на внутренние повреждения. Сломаны ребра. Вы не могли бы выйти, здесь и так дышать нечем?
Комната действительно была слишком узкой. Маленький стол у стены, на нем — таз с водой и глиняный графин, над ним — круглое зеркало с отколотым краем. Стол побольше — у окна, на нем письменные принадлежности, старые газеты. Рядом сундук, служащий и стулом, и шкафом. Да кровать в углу, на которой лежал молодой человек настолько бледный, что его действительно можно было принять за покойника. В комнате было душно. И казалось, она наполнена чем-то… чем-то… неуловимым, многочисленным, тяжёлым… и впрямь тяжело дышать.
— Давайте выйдем? — Димитрий взял под локоток хозяйку и вывел из спальни газетчика.
В коридоре толпились люди. Что-то говорили, ещё больше думали, их было много, от них было много шума, невыносимо.
Димитрий отпустил женщину. Поспешил к лестнице. Понимая, что не успевает до двери, юркнул под скрипучие ступени.
И там его накрыло.
***
"Молоденький какой! Жалко-то как!"
"Нет, ну а деньги? Плату я с кого собирать буду? А если вообще помрёт? У него небось и в вещах ничего ценного нет, одни бумаги, а сколько та бумага стоит? Тьфу!"
"Так нужна труповозка или нет?"
"Туда и дорога! Выкормыш порока!"
"А сколько стоят его те статейки про вена? Точно уж не мало! И куда деньги девает, в такой конуре живя?"
Зависть. У нее кислый привкус и грязно-зеленый цвет. Она вязкая, потому что навязчивая. С ней можно пробовать бороться, но маленькое зёрнышко непременно останется где-то в складках души. Если за него потянуть… Впрочем, иногда и тянуть не надо, само растет.
Злоба. Злоба она красного оттенка, но будто с примесью коричневого. Злоба — порошок, что приправит любую мысль, она соленая, разъедает каждую царапину, умножая боль. У нее всегда есть причина, но по большей части придуманная, под которой, за семью полупрозрачными покрывалами из тончайшей паутины слов кроется истинное зерно ее, совершенно отличное от декларируемого.
Жалость… Перемешанная с гордыней… У нее…
Чужие эмоции осыпались пеплом. Пепел сложился в неподвижную круглую озерную гладь. И в нее можно было заглянуть.
В маленькой комнате остались двое: Дарьян и Нежелан. Дарьян ругался, закутывая бледное тело в бинты практически с шеи до паха. Пришедший в себя "покойник" до крови кусал губы и терпел.
— Это не обычные повреждения, — сказал помощник доктора, обращаясь к больному. Тот молчал.
— Они наводят на очень интересные мысли.
— Что ты хочешь? — прямо спросил газетчик.
Дарьян хмыкнул.
— Не поверишь. Ничего.
— Почему?
По одному голосу было понятно, что Нежелан действительно не поверил.
— Писать сплетни — не самая плохая работа. Есть хуже. По итогу, мы неплохо устроились, тебя, расторопного и говорливого, пригрел редактор Маль, меня — бездетный доктор. Все лучше, чем сдохнуть на улице от голода или болтаться на верёвке за воровство, правда?
В комнате повисло искрящее молчание.
— Я никому не скажу, — пояснил Дарьян. — Но не просри свой шанс, Нежелан. Если попал в какой капкан — хоть ногу отгрызи, но вылезай. На улицах бегает много бездомных мальчишек, но повезло именно нам с тобой, было бы глупо все порушить самим. Выздоравливай. На этом все.
И вправду все: Дарьян стал собирать инструменты в медицинский саквояж.
Газетчик наблюдал за этим с некоторой отстраненностью, но когда ученик доктора встал, не выдержал и сказал:
— А я тебя не помню.
— Я бы тоже хотел все забыть, — сообщил Дарьян. Помолчал какое-то время, застыв у кровати больного неподвижной статуей, но потом всё-таки добавил: — Ты был с Вихрастым, я — с Косым. Они все делили на окраине какие-то гнилые хаты с дырявыми крышами. Хотя в дождь и мороз там было ещё хуже, чем под мостом. Так что неудивительно, что ты не помнишь. Мы не были друзьями.
Дарьян поднял саквояж и направился к выходу. Чужой голос застал его уже на пороге.
— Зато я вспомнил трогательную историю "ученичества". Доктор брал троих детей с улицы. Многие умилялись такой доброте. Кто-то шептал, что добротой этой он грехи старые прикрывает, своих ведь детишек они с женой не нажили. Вот только двое из троих умерли. Один ты выжил. А потом у четы вдруг родились долгожданные дети. Удивительная история.
Ярость. Ярость — огненного цвета. У нее металлический вкус и аккомпанемент ее — звук хлопнувшей двери…
***
— Надо позвать доктора! Или Дарьяна!
— Да подожди ты! А ну как очнётся!
— А если не очнётся??? Чего ждать?
— Пульс есть…
— Откуда знаешь?
— Дарьян учил. Дальше: судорог нет, повреждений тоже нет. Может, просто обморок. А если просто обморок, не надо никого звать.
— Да почему???
— Да потому что никто не хочет выглядеть слабым, дурья твоя башка! И вообще, ты зачем за мной увязалась?
— Интересно стало. Все его видели, а я нет.
— Ну и дура. И вообще, это я ему в услужении отдан!
— Ну и что? Посмотреть теперь нельзя?
— Нельзя!
Обиженное сопение.
— А я знаю, почему ты меня прогоняешь!
— Потому что ты глупая!
— Нет, потому что ты с ним в столицу хочешь! А он тебя не возьмёт!
Полное возмущения:
— Это почему? — и тут же: — Да нужно оно мне, пффф!
— Ты хочешь, как Дарьян. Чтобы почти семья! А не просто посыльный в конторе! У тебя даже дома нет, ты же там на чердаке спишь!
— Зато у меня жалование! А не огрызки с хозяйского стола, как у тебя в доме Цветаны!
— Да ты!!!
Димитрий закашлял. Дети тут же опустились рядом с ним на колени.
— Доктора? — спросила девочка.
— Воды? — спросил мальчик. Взгляды их скрестились на секунду, а затем словно парные ножи воткнулись в сыщика. Тот сел.
Тело слушалось. Все органы чувств функционировали, пальцы рук-ног двигались. Только чуть бок болел, неудачно упал, видимо.
— Не надо доктора, — сообщил Кривз детям. — И не надо никому говорить о таких вещах, хорошо? Столичному сыщику не положено болеть, верно?
— Конечно! — понимающе воскликнул Вито.
— А вы больны? — в ужасе прикрыла рот ладошкой девчонка.
— Нет, но иногда человеку может стать плохо и… — Димитрий на секунду замолчал, подбирая слова, и в разговор тут же влез Вито:
— От давления. Или от усталости. Или от погоды. Вот дамам от жары или сильных волнений плохо становится.
— Но сыщик — не дама! — стукнула незнакомка Вито по руке.
Димитрий встал на ноги. Тело не покачнулось, голова не закружилась, что ж, все в порядке.
— Вито, не познакомишь меня со своей спутницей?
Дети тоже поднялись с пола.
— А, ну эт да, конечно. Лада. Она помогает. Обычно Цветане с бумагами.
Девочка была чуть помладше Вито. Волосы светлые с едва заметным рыжим отблеском. Нос маленький, аккуратный. Глаза голубые. Немного топорщатся уши, но они почти полностью скрыты волосами. Круглое детское лицо. Одета легко. Красивое голубое платье, почти незаметно, что с чужого плеча, голубая лента в волосах. На ногах — поношенные ботинки, но от них видны только носы. Из Лады должна была вырасти очень милая светловолосая, голубоглазая, круглолицая девушка. Если бы она входила в приличное общество, можно было предречь ей удачный брак, в ее же положении безродной приживалки, взятой с улицы, будущее ее могло сложиться, как угодно. Даром предвидения Димитрий не обладал, хоть и мог спрогнозировать не лучший исход пребывания девочки в организации, обеспечивающей правопорядок.
Да, предвидение — это не его. У него совершенно другой талант.
Какой?
Над этим стоило поразмыслить. Особенно после того, что произошло с ним пару минут назад.
— Здравствуй, Лада. Я — сыщик Димитрий Кривз. Приятно познакомиться.
— Приятно познакомиться, — девочка даже попыталась сделать реверанс. Вышло смешно, но Димитрий не стал обращать на это внимания. И уж тем более кривиться или делать замечания. Сам такой.
— Что ж, давайте найдем доктора или его помощника, мне надо немного с ними поговорить.
Доктор нашелся на улице. В руках он вертел горько пахнущую трубку.
— И вы? — с укоризной сказал Димитрий. — Ещё столетие назад тижийской травы чурались.
— Да. Но это не галлюциногенная трава, а дымная. Просто горький дым, он не влияет на сознание.
— Зачем тогда его вдыхать?
— Иногда… надо почувствовать горечь.
Димитрий промолчал, он не понимал этого увлечения.
— А где Дарьян? — в лоб спросил он.
— Уже уехал. Зачем он вам, когда здесь есть я?
— Но больного в большей степени осматривал ваш помощник.
— Ну надо же его натаскивать.
— А в столицу его не хотите отправить учиться?
— Нет.
Односложно.
Молчание. Дым.
— Так что вас интересует?
— Повреждения.
— Есть гематомы. Сломаны ребра. У него явно болят внутренности, но это не кровотечение, иначе бы он был уже мертв. Очень странно. Я даже подумал, что это психосоматическая боль. Он бледный, но потный, видимо, какое-то время держался жар, потом резко спал. Тоже странно, но вполне вероятно. Есть открытая рана на плече, порез, заживает хорошо.
— Драка?
— Может быть. Газетчиков, бывает, и бьют за длинные языки. А у этого, думаю, врагов хватает.
— Болезнь?
— Определенно. От холода.
— Ритуал?
Доктор задумчиво пожевал трубку.
— Это по вашей части, сыщик Кривз, не по моей.
Они стояли рядом. Доктор смотрел куда-то вдаль, чуть прищурившись, Димитрий с вниманием следил, как на углу доходного дома опять о чем-то спорят Лада с Вито.
— Как у вас оказался Дарьян?
Сид Угль тоже посмотрел на детей.
— Традиция в городе — брать детей с улиц. Территории приграничные, за них не раз воевали. Взрослых убивают, дети остаются сами по себе. Вот и сложилось. Одинокие, бездетные или просто имеющие деньги порой подбирают бездомных, берут в ученики, воспитанники, в услужение. Сейчас уже войны в этих землях редки, но болезни и смерть никуда не делись, люди, особенно из низов, умирают, дети остаются на улице. Вот, некоторым из них везёт.
— Вы думаете, Дарьяну повезло?
— Полагаю, так считает Дарьян.
— Вы близки?
Доктор молчал. Лицо напряжённое, брови нахмурены.
— Что вы хотите вызнать? — Спросил он наконец. — Собрали о нас сплетни? Нет, я не приносил бездомных детей в жертву, чтобы природа послала мне дитя от моего семени. Нет, я не обижал Дарьяна и смею надеяться, он благодарен за то, что для него было сделано. Да, я не настолько богат, чтобы отправить его в столицу, но это не значит, что он чистит мои сапоги и ест со слугами. Он — ученик, а не лакей.
— И чистит инструменты?
Сид Угль вздохнул, потёр левой рукой лоб.
— Вы всерьез полагаете, что я причастен к убийствам?
— Нет. Но это было бы логично. Кто как не доктор может инсценировать нападение зверя или слить из человека, словно из сосуда всю кровь? К тому же вы сами признались, что вас подозревали в использовании опасных древних ритуалов.
— В городках вроде нашего от нечего делать и оскопленного будут подозревать в блуде.
— Да, согласен. Что ж, до встречи, сид Угль. Благодарю за интересную беседу.
— Вы ищите не там. Я думал, сыщики занимаются не сплетнями, а серьезной информацией.
Димитрий улыбнулся.
— Вы даже не представляете, какой потенциал для расследования имеют обычные бытовые разговоры. Разрешите откланяться.
— Прощайте.
— До свидания. Вито!
Паренёк тут же важно задрал голову и поспешил на зов. Димитрий был уверен, что отвернись он, Вито бы тут же обернулся и показал Ладе язык. От детских глупостей веяло чем-то теплым, но… чужим. Словно Димитрий сам никогда не делал подобного. Не дурачился, не спорил, не вредничал, и много ещё всяких "не".
Всю обратную дорогу Вито молчал и кусал губы. На перекрестке с Садовой улицей Димитрию это надоело, и он спросил:
— Что не так?
Парень посмотрел на сыщика испуганно. Потом глубоко вдохнул и спросил:
— Вы больны?
Нет.
— Нет.
Это другое.
— Это… особенности организма, не более.
Да. Особенности.
Способности
Дар.
Или проклятье.
Нутро.
Суть.
Женщина. Да, была женщина. Строгое лицо, холодные глаза, тяжёлая рука. Она говорила:
— Твоя суть — видеть грязь. Показывать грязь. Множить грязь. Ты — грязь.
Женщину звали…
Нет, не Цветана.
— Может, вам кусок пирога принести? И чай? Вы вчера ничего не ели почти.
Вито говорил испуганно, частил, проглатывал окончания. Словно боялся собственной наглости. Отчаянно захотелось погладить его по голове. Сказать ему, мол, не бойся, ты толковый парень, все будет хорошо.
Сказать… себе? Он ведь был когда-то таким, да?
Был же?
Ложь. Никто не знает, будет ли у Вито что-то хорошее.
Никто.
Димитрий не любил лгать. Вера в светлое будущее — ложь, и ею не стоит обманываться.
Как и однозначное ожидание худа.
Но…
Пришло осознание: не любил врать, но часто врал. Замалчивал. Что-то важное. Если вспомнить, что это — получится вспомнить себя.
Но вспомнить не получалось.
Вито застыл в ожидании ответа.
— Нет. Спасибо. Мы, пожалуй, не вернёмся к бумагам, а немного посмотрим город. И в промежутках поедим.
— Хорошо.
— Где у вас рынок?
— Туда по Рогатой улице.
Димитрий покорно шагнул в указанном направлении.
Рынок был полупустым. После обеда торговля сворачивалась — хорошие хозяева закупают с утра все свежее, тем более в теплую погоду. Купив пирожков с мясом сомнительного происхождения, Димитрий остановился у фонтана — пожевать. Вито, конечно, получил свою порцию. Паренёк ел, задрав рукава до локтей — не дай Отец почти единственную парадную рубашку жиром испачкает! Это выглядело очень по-домашнему.
У Димитрия вот такого, домашнего, не было. Почему?
Вымыв руки, они прошлись по лавкам. У маленького магазинчика с надписью "Истории и другое" Вито вежливо поздоровался с седобородый мужчиной, несшим под мышкой несколько книг. Димитрий не обратил бы внимание на этот эпизод, вот только пальцы незнакомца были испачканы чернилами. Мелочь, конечно, но напомнило об одном из трупов.
— Вито, а кто это?
— Секретарь наместника. А что?
— Просто знакомлюсь с городом. И горожанами.
— Ну, со всеми не перезнакомитесь. Всё-таки нас тут слишком много.
В голосе прозвучала гордость за свой "большой" город.
— А какие у вас тут есть культурные места?
— Музей. Но он третий день закрыт, говорят, смотритель заболел. Гимназия. В ней самое интересное — здание. Вроде бы ему почти тысяча лет. Архив, там есть специальная комната, можно посмотреть старинные документы, у нас даже хранится указ Володая Хромого об учреждении здесь пограничного форта. На перекрестке Южной и Шелковой улиц стоит библиотека, но она небольшая и довольно мрачная. А ещё в городе есть зверинец нисы Ловкь, там диковинные звери живут. Там в клетке размером с большую комнату расхаживает самый настоящий степной кот! Мышцы литые, на ушах кисточки! И в вольерах черные псы живут, которых разводят на юге ёкаи! И птицы самых разных цветов сидят на ветках оранжереи, словно бутоны!
— Наверно, интересно смотреть? — без подвоха поинтересовался Димитрий.
Улыбка сползла с лица Вито, он дёрнул плечом.
— Да что там такого, — нарочито грубым голосом сказал он, переменившись в мгновение ока: вместо восторженного мальчишки перед сыщиком стоял молодой человек, прекрасно осознающий свое незавидное положение в обществе. — Это детские глупости, не более. Для малышей.
Кривз на это ничего не ответил, сделав вид, что поверил.
— А где же лучше пройтись взрослому?
Вито немного оживился. Даже непроизвольно сжатые кулаки разжались.
— Архив, конечно! Там столько интересных документов!
— Что, и руками трогать можно?
— Это как вам разрешат! Но мне позволяли! Восхитительно, да? Трогать указ, которому лет триста, а то и больше!
Димитрий согласился, что восхитительно.
— А музей?
— Не знаю, я там не бывал. В архив нас с Ладой Цветана брала, а в музей она не ходила.
— То есть смотрителя музея ты не знаешь?
— Нет.
— А библиотекаря?
— Там их несколько. Только помощницу, дону Новь.
— А не знаешь, кто-нибудь из учителей в гимназии пропал на днях?
— Нет вроде бы. Да слышно было бы, коли так.
Димитрий рассматривал юный кладезь информации с почтительным вниманием. Вито аж поежился.
— А что вы ищите? — спросил он хмуро.
— Мертвеца. — Ответил сыщик задумчиво. — Живого мертвеца.