Когда странный мартовский день кончился, начались путаные объяснения с Ленкой. "Я замотана. Все очень сложно. Мне надо сменить обстановку". Зачем? Искал ей оправдание и не находил. Самое простое - если бы в Харькове у нее был парень. Но Ленкины родители, он уже не помнит точно кто, нечаянно обмолвились: "У Леночки ведь там ни родни, ни связей, ни друга". Да и отшила бы давно Андрея, если б ехала в Харьков из-за жениха. И Панкратов содрогнулся и похолодел, когда осознал то, что было проще и страшнее: Ленка из тех, для кого престижный город и престижная работа отключают все остальные эмоции - дружбу, любовь, привязанность, чувство различия между хорошим и плохим человеком. Для этих людей мир делится на "там" и "здесь". И ни на что больше. Значит, она знала заранее, что в Казани доживает последний год Почему же весь этот год нянчилась с ним? Чтоб не скучно было? Или выгадывала?
"А если и мы повыгадываем? Переберем варианты? Лия из консерватории - слишком уж талантлива. Две Ольги с четвертого курса: одна поумнее, фигура похуже, другая наоборот - фигура есть, ума нет, даже родителей знакомить стыдно. И кто тебе сказал, что они не заняты? Эля Садыкова - я шесть курсов ее в упор не видел, а сейчас руки просить буду? Скотинка ты домашняя, Андрей Васильич, хорошо, что никто в твои мысли не заглядывает..."
Потом был пошлый ресторанный выпускной, который как будто хотел заслонить собой воспоминание о легком и воздушном школьном. Не выйдет!! Все незамужние с курса пришли с парнями: верный знак, что за интернатуру выйдут замуж и останутся где хотят. Демонстрация силы, так сказать. Пришла без мужика только Садыкова, самая-то красивая с курса. А мы-то какую девку прозевали, уедет в район - и ищи...
Наташка не дала додумать. До боли знакомым движением дернула за рукав:
- Нам когда выходить?
Хозяин палатки оказался таким, как его описывали москвичи: пожилым и хмурым. Но вдруг, изучив ребят, заулыбался:
- Ты Андрей из Казани, так я понял? А дивчина тоже, видать, не наша?
- Я из Ленинграда. Меня Наташей зовут.
- Ну, оно и видно, что не наша. Наших сразу видать - одевают только подороже, а вкусу никакого. А что вы стоите, проходите, чаем напою!
Вот тебе и хмурый мужик. А на двери-то табличка: "Профессор..." И точно, москвичи же говорили, что у одного из них дядька - профессор в Харькове. Старый дом, везде книги, старая мебель. Видно, дядька из старой харьковской профессуры. Повезло же - в таком доме запросто чаю попить. Поговорили о том о сем. О племянниках профессор отозвался сухо: "Идут по жизни, как баржи. Своего ходу ни грамма. Только гонор столичный". Посетовал, что обмещаниваются студенты: "Я на работу пешком хожу. Пока дойдешь, две-три машины остановятся, предложат подвезти. Наши купчики". И вдруг профессор внимательно посмотрел на Наталью:
- Я так понимаю, вы с Андреем недавно знакомы? В Керчи, если я не ошибаюсь, он был один?
- Три дня. Даже говорить неловко, в поезде познакомились.
- А что тут зазорного? Сватовство, в моем понимании, гораздо более постыдная вещь. Оно ведь, по сути, предполагает полное неуважение к личности в человеке. Или насилие над ней. Ой, ну да я не об этом. Вам ехать-то вместе?
- Ну, как сказать... Как Андрей скажет.
- Просто у меня два билета до Москвы пропадают. Дочь и зять на самолет взяли, а я им на поезд. От страху накладка получилась. Берете?
Вот так все неожиданно и решилось. Рассчитались за билеты, уже стояли на пороге, и тут профессор посмотрел на ребят в упор и как-то тревожно сказал:
- Будете в Харькове, ради бога звоните, заходите. Ну, это и так ясно. Ребята, вот вы люди нездешние: скажите, только честно, как на духу. Мещанский у нас город? Положа руку на сердце?
- Ничего не попишешь,- сказал Андрей.
Профессор вдруг улыбнулся:
- Леди и джентльмены, а вы знаете, что герб Харькова украшает вершину Эвереста? Нашлось, значит, кому донести. Нашлись и в нашей дыре вот такие люди, что из теплого южного города лезут в горы и ломают хребты. Интересно, а? Вот ведь как часто получается! Города, конечно, как люди, могут обмещаниваться и развращаться, но люди-то, как города, могут выдержать любую осаду. Держитесь крепче, ребята!
Москва обняла давкой, самой большой в Европе,- Курским вокзалом.
...На "Профсоюзной" - ни эскалатора, ни давки. Пятнадцатого апреля сего года в девятнадцать пятьдесят шесть по московскому худенькая девчонка, брюнетка с черными-черными глазами, покачнувшись, упала и пролетела лестницу сверху донизу, пока не остановилась. Очнулась - пожалела, что не в узком коридоре эскалатора, где со всех сторон люди, а на этой вот безлюдной станции настиг ее обморок.
Два негритянских паренька с медфака "Патриса Лумумбы" писали ее учебную историю болезни, два лечащих врача - настоящую, бегали кругами какие-то аспиранты, ожесточенно шушукались докторанты. Обычная жизнь университетской клиники. И травма-то, по всем учебникам, несерьезная - сотрясение мозга, а попробуй переживи-ка сам. Отца недавно перевели из Казани в столицу, документы идут из Казанского меда во Второй Московский не иначе как с залетом в Буэнос-Айрес, и тут - пропустить две недели!
И где только наша не пропадала!
Гнала зачеты, как курьерский поезд. Невропатологи обрадовали: наклонность к обморокам останется в подарок на всю жизнь, а посему учись падать и всегда носи с собой нашатырку. И еще обрадовали: обморок ты, доктор Назарова, получила из-за московской нервной жизни. Жила бы в провинции, воздухом дышала - ничего бы не стряслось такого...
- Панкратов, у тебя совесть-то есть? Хоть бы ради смеху два раза с одной и той же притащился!!! Ну, захады, ар"л!! Вас небось ышо и завтраком кормить? Ой, какой у нас видон; браво, браво, маэстро!!!
...Какая ты была, такая и осталась, Анька Назарова. Твой черный огонь впишется в любой пейзаж - что в хибары, что в хоромы... Ну как ты тут?
- Как живу? Ничего живу. Худо-бедно, а еще одной казанской сиротой в столице больше. Вот. А когда мне скучно - прихожу на Казанский вокзал и в грузчики прошусь. И вообще "удивительное дело - головой с балкона вниз"!
- Ты еще шутишь?
- Шутю. Ето все, Андрюш, от несурьезности моей жизненной позиции, как бы моя мамочка сказала. А коли серьезно - ничо хорошего. Не привыкну я к етой столице и привыкать не хочу. Тут полжизни на одну езду уходит. Да и не в этом дело. Все кругом нервные какие-то. Это ж в провинции все по-свойски и запросто. А тут тебе такое "запросто" покажут - не хуже моего сотрясения! К этому не подступись, с тем не заговори - тот талант, этот гений, а этот мыслитель. Каждый со своим комплексом. С группой с первого дня в штыки. Потом, после травмы, меня те полгруппы, что приезжие, под опеку взяли. До дому аж провожают. А москвичи до сих пор... Березовые девочки.
- Ну, дубовые - это я знаю. А березовые - это что?
- А ето те, что, кроме как из магазина "Березка", одеваться не хотят. Я от этих девочек первый раз в жизни выражение "проклятый стройотряд" услыхала. Андрюшка, это ж мне после наших-то костров и песен как ножом по сердцу! А еще тут был случай: на Садовом "левака" тормознула, лень было до метро пешком идти. Оказался киношник какой-то. И жить меня учить стал. "Ваши,- говорит,капустники - кислые, кампашки - развеселые, джинсы - линялые, гитары эти, клички да жаргончики - это все помойка жизни и кончится скоро. Классиков надо читать и самоочищаться". А три рубля не забыл взять, апостол. Видать, на Рембрандта не хватило, швейцарского издания. Я так думаю.
- Так что пока одна? Оборону держишь?
- Держу. Одна как сыч. Пару раз после разговора с Казанью как трубку повешу, так кубарем из хаты на нашу скамейку бежать: забывала, что в Москве живу. Ну, когда в подъезд выходила - сразу все на места. У меня тут, кстати, наверху один ярый джяззмэн обитает. В два часа ночи, кады поддаст, оч хорошо на рояле мпровызырует. Савсэм как ты перед сваей кралей из кансэрватории. Пардон, я тебя, кажется, компроминтирую перед тваэй дамой? Кстати, ты меня с ней еще не познакомил, это очень мило с твоей стороны. Дама, представься сама!
- Наташа Белецкая. Первый Ленинградский, шестой курс.
- Аня Назарова. Второй Московский, пятый курс. Панкратов, тебе что, уже в Казани простору мало? Наташа, как ты могла стать жертвой этой старой вешалки? Вах! Брысь отсюда, Панкратов! Видеть этого бабника больше не могу!
6
Андрей покорно исчез в комнату. Девчонки остались на кухне мыть посуду и судачить. На Анькином кассетнике "жарились макароны" - девяносто минут сборной Италии. По хате бродил кот Крокодил: что бы такого сделать плохого?
- Наташка, где он тебя нашел? Он же у нас столичных девушек в грош не ставит?
- Анька, он же на "Скорой" работает?
- Как? А мне ничо не сказал. Панкратов!! Подь сюды! А куда твоя кафедра девалась? И полгода молчать?!
- А почему я должен был говорить? Добавить тебе второе сотрясение? В конце-то концов, не бог весть какое событие.
Панкратов по дороге на кухню успел вытащить из книжного шкафа фотографию нагловатого супермена лет двадцати пяти, на фоне модерновой операционной. Анька этого не заметила и продолжала натиск:
- Зачем ты туда пошел? "Скорая" - это ж чуть поумнее, чем перетягивание каната! Ты же шел первым, зачем взял?
- Во-первых, чтобы за три года спокойно защититься, придется пойти и на перетягивание каната. Зато знаешь, скольких поклонниц поотшибало?! А у тебя, как я понял, прибавилось?
И тут Анька разглядела снимок в руках Андрея.
- Можешь познакомиться. Мой официальный жених.
- Откуда?
- Кардиохирург. Молодой, но растущий.