— Ничего не поделаешь, придется привезти доктора, — сказал Хорват и послал за ныне покойным Медве.
Приехал доктор — вечная ему память! — старый Хорват и к нему пристал со своими хитрыми вопросами:
— Угадайте, почему я вас пригласил?
— Верно, кто-нибудь заболел, — отвечал Медве.
— Все может быть, но вы должны угадать, кто именно, на то вы и доктор.
Старый Медве вскипел:
— Что? Так вы и мне вздумали загадывать свои загадки? Если хотите знать, так это вы заболели, с ума спятили!
Старый доктор был весьма груб.
— Ну-ну, не сердитесь, — сказал хозяин примирительно. — Не нравится мне цвет лица у Пирошки, да и сложение ее. Бледная она, слабенькая и хрупкая; совсем не растет. Хотелось бы знать, в чем тут причина.
— Вам это должно быть лучше известно, сударь. Чем она обыкновенно занимается?
Хорват рассказал врачу, как проводит девушка свой день: в таком-то часу встает, занимается науками, потом играет на рояле, обедает, снова занимается, а после вышивает, ужинает и перед сном слушает сказки, которые рассказывает ей няня.
— Ну, вот вы сами и раскрыли причину. К счастью, беде еще можно помочь.
— Ах, доктор, храни вас господь!..
— Не поручайте господу богу расплачиваться по вашим собственным векселям, — перебил его Медве. — Слушайте-ка лучше повнимательнее. Девушка станет румяной, как маков цвет, если только вы будете строго придерживаться моих предписаний. В противном случае она погибнет.
— Приказывайте, — заикаясь от испуга, пролепетал Хорват.
— Как называется вон тот лесок, что виднеется вдали?
— Бернеш…
— Кому он принадлежит?
— Мне.
— Так вот, в течение ста дней барышня должна будет отправляться с топориком в этот лесок и каждый день срубать по одной березке толщиной в руку. Срубленные деревья пусть складывает в одну кучу; и как только будет положена сотая березка, барышня расцветет, как самая прекрасная роза.
— Что вы говорите? — обомлел Хорват. — Это невозможно! Чтоб я велел ей такими слабыми, нежными ручками дрова рубить, словно какому-нибудь поденщику?! Вы что, всерьез? Чтобы я позволил ей выйти за ворота, где бы на нее глазели мужчины?.. Никогда! Я дал зарок! Двух моих дочерей уже украли. Хватит! Я не отдам эту последнюю и самую красивую из моих дочерей. Она останется со мной.
Доктор Медве пожал плечами.
— Поступайте, как вам будет угодно. Но я еще раз предупреждаю: или сто березок — или большое ореховое дерево, из которого вы сделаете для нее гроб.
Пришлось тут уступить бывшему винокуру, и прекрасная девушка была выпущена из своего заточения на волю. Каждый день отправлялась она теперь в лес Бернеш и топориком с гладко отполированным топорищем срубала одну маленькую березку. Чаще всего в лес сопровождал ее сам отец и лишь изредка гувернантка. Однажды, именно в такой день, когда Пи-рошку сопровождала воспитательница (шутник Амур ловко подстраивает подобные вещи), Яношу Бутлеру и Жиге Бернату, тогда еще гимназистам, загорелось отправиться на поиски птичьих гнезд. Деревенский пастушок подсказал им самое подходящее для этого место. Правда, лес Бернеш не принадлежал им, но тем заманчивее было пойти туда.
Стучит-постукивает девочка своим топориком по намеченному на сегодня дереву, а как остановится на минутку передохнуть, думает про себя: больно ли березке? Да и как ей, бедняжке, может быть не больно, когда порой даже сок проступает, — а это не иначе или слезы у нее, или кровь. Пока девочка рубила дерево, гувернантка, чувствительная немка, собирала цветы для малютки, а вернее сказать, для себя самой. Это была сентиментальная девица, с большим носом и такая костлявая и длинноногая, что, родись она раньше, из нее получилась бы отличная мамаша нескольких долговязых бестий, которых в свое время отец Фридриха Великого подбирал для своей знаменитой коллекции.[23] Говорили, что за матерью мадемуазель Фриды некогда ухаживал сам Гете, и кто знает?..
Эта маленькая семейная легенда испортила мадемуазель Фриду, которую неудержимо влекло к романтике. Только тем и следует объяснить, что, пока Пирошка рубила свою березку, гувернантка перебегала от анемона к гиацинту, от него к желтой "воробьиной траве" и удалилась от воспитанницы на такое расстояние, что, когда Пирошка, заметив двух по-господски одетых юношей, появившихся из-за деревьев, в страхе стала звать: "Фрида, Фрида!" — бедная мадемуазель не могла ее услышать. Это был поистине ужасный момент. Его никогда не забудешь. Пирошка была поглощена работой и стучала на весь лес своим топориком. Лицо ее раскраснелось, на лбу мелкими бисеринками выступили капельки пота.
А юноши тем временем заблудились и, не зная, как выбраться из лесу, решили: "Пойдем к дровосеку, он-то, верно, покажет нам дорогу". У Бутлера были при себе два медных гроша: их он и собирался отдать дровосеку на водку.
И вдруг — о чудо! — взорам юношей предстала тоненькая девушка с топориком в руках.
От удивления у графа Яноша ноги словно приросли к земле. Он был немного постарше Жиги и уже кое-что читал о лесных нимфах. И сейчас он не сомневался, что видит одну из них, ибо только у нимфы мог быть такой топорик с полированной рукояткой.
Заслышав хруст хвороста, Пирошка подняла голову, а когда ветки деревьев раздвинулись и два друга вышли на поляну, она в ужасе вскрикнула и выронила из рук топорик.
— Фрида! Фрида!
Девушка хотела было побежать, но не смогла. Жига раньше всех разобрался в происходящем.
— Не бойтесь, барышня. Мы не обидим вас, — сказал он ласково и подошел поближе. — Не отворачивайте личико и не дрожите так. Я вам что-то покажу. Смотрите, какие хорошенькие яички нашли мы в птичьих гнездах.
Ребячье любопытство одержало верх над страхом, и девочка решилась взглянуть: на ладони у Жиги Берната лежали пять маленьких яичек, пестрых и розоватых, словно выточенных из мрамора, и таких красивых, что и словами не передашь.
Пирошка улыбнулась, но все же не смела притронуться к яичкам.
— Возьмите же хоть одно, — просил юноша, протягивая ей яичко.
Девочка наконец набралась храбрости и спросила:
— Вы в самом деле отдаете его мне?
— Конечно, а то мы не знали, как нам поделить пять яичек на двоих. Теперь как раз будет по два на каждого. Правда, друг?
Так как последние слова относились уже к Яношу, то Пирошка взглянула и на другого юношу. Тот покраснел до кончиков ушей и смущенно ответил:
— Если барышне нравятся эти яички, я отдам ей и свою долю.
В тоне мальчика чувствовалось столько искреннего тепла, что сердце Пирошки преисполнилось благодарностью к нему.
— Нет, нет, ни за что на свете не соглашусь я отнять у вас эту прелесть!
Голос ее прозвучал так нежно, что птички на деревьях ответили радостным щебетаньем. А сколько их тут! Пирошка даже удивилась, как она могла бояться, когда вокруг такое множество птиц.
— Вы ведь дочка Хорвата, не правда ли? Это вы известная красавица? — уже озорно спросил Жига.
Однако девочка в своей наивности не поняла насмешки и простодушно, ни капельки не краснея, кивнула головой:
— Да.
— Я слышал о вас от жены одного нашего батрака. Она служила прежде в вашем замке и рассказывала, что барышню под стеклом держат. Знаете, как букашек в музее в городе Патаке. Я, между прочим, так вас всегда и представлял: наколотой на булавку и под стеклянным колпаком, — продолжал озорник со смехом. — А сейчас мы с товарищем даже немного испугались — приняли барышню за лесную фею! Скажите, зачем вы рубите деревца?
— Потому что мне велел папа.