— Хорошо, барич. — И Видонка перешел на словацкий. — Так вот, говорю, сделал я такую машину, что она целую комнату поместит в другую.
— Что за машина такая? Даже комнату может опустить?
— Да не опустить!.. Поднять!.. Впрочем, один черт! Да не все ли равно, подкатится ли кость к собаке, или она сама за ней побежит?
Бернат призадумался.
— А в каких же это комнатах понадобилась такая перестройка?
— В канцелярии барона и в той, что над ней. Не хвалясь, скажу: отличная работа! Жаль, что барич не смог взглянуть.
— А кто живет сейчас там, наверху?
— Кто, кто? Барышня! Ох и красавица же она! И вот сегодня ночью моя машина, — а обошлась она барину в копеечку, — должна кого-то насильно поднять к барышне в комнату. Сам черт тут не разберет. Будто этот слюнтяй не может на своих ногах к ней подняться!
Бернат отпрянул, как ужаленный. Теперь ему все стало ясно.
Обезображенный рот Видонки скривился в улыбку, но вдруг, швырнув свою шляпу на землю, он ударил себя кулаком по лбу.
— Что это вы так испугались, барич? Неужели я проболтался? Уж не вас ли собираются поднять ночью на этой самой машине? А?
Но Жиге Бернату было не до разговоров; прямиком, через кусты и цветочные клумбы, помчался он к господскому дому.
Немалое время безуспешно бродил Жига по дому. Это было огромное здание, к которому каждый из предков Дёри считал своим долгом пристроить что-нибудь в своем вкусе: кто в романском стиле, кто в стиле барокко, а кто просто так, как вздумалось деревенскому каменщику.
Нежилые части здания осели, кое-где потрескались стены; здесь обитали лишь совы да летучие мыши. Древний замок, стоявший на холме, напоминал своим видом старую, сморщенную барыню, уже опирающуюся на костыль, но все еще грезящую о молодости под шелест деревьев, щебетанье птиц и жужжание пчел.
Бернат обошел всю знакомую ему жилую половину дома, заглянул во все углы, но нигде не встретил ни души. Только шимпанзе Кипи, с перевязанной задней лапой, лежал на подстилке в комнате, ранее принадлежавшей гувернантке, и громко стонал.
Кипи на своей шкуре познал превратности любви, — больше он уж никому не поднесет цветов.
— Эй, есть тут кто-нибудь? — громко спрашивал Бернат. Но ему никто не ответил.
Сквозь землю, что ли, провалились все обитатели дома? Вдруг молодому человеку показалось, что его кто-то зовет:
— Жига! Жига Бернат! Скорей сюда!
Не было никакого сомнения, что голос принадлежал графу Яношу. Он звучал глухо, словно шел откуда-то из-под земли, — впрочем, возможно, это была только галлюцинация. Но если это действительно был голос Яноша, то доносился он, должно быть, с первого этажа. Странно, ведь там сейчас никто не живет, — этот полуподвал служил когда-то тюрьмой. Правда, так было в те далекие времена, когда один из первых владельцев замка, некий Кручаи, еще осуществлял свое Jus gladii [Право меча — право феодала казнить крепостного (лат.)]. Рассказывают, что на том месте, где ныне оранжерея, Кручаи приказал обезглавить свою красавицу жену.
В нижнем помещении, сыром и мрачном, не жили даже слуги. Однако Бернат вспомнил, что Дёри как-то в разговоре заметил, что терпеть не может запаха крестьянских шуб и зипунов, а потому приказал перенести канцелярию, где ему приходится разбирать тяжбы, на первый этаж.
Жига помчался вниз. Однако прошло немало времени, пока ему удалось отыскать в лабиринте лестниц и кривых коридоров путь в канцелярию уездного начальника. На стенах не было ни одной таблички, которая указывала бы путь, но вот у входа в сводчатый коридор Жига наткнулся на скамью для телесных наказаний, рядом валялись колодки. И Бернат решил, что именно здесь и должна быть канцелярия.
Ощупью он стал пробираться вдоль стены по темному коридору, как вдруг его окликнул чей-то голос: — Кто здесь? Не отвечая, Бернат сделал еще несколько шагов.
— Стой! Кто идет? Стрелять буду! — предупредил тот же голос.
— Я, Жигмонд Бернат, гость в этом доме, — отвечал юноша.
— Идите, барич, с богом назад, вам здесь нечего делать! Но Жига упорно продолжал двигаться вперед, пока не наткнулся на двух вооруженных жандармов.
— Где граф Бутлер? — строго спросил он.
— Не мешайте, он сейчас занят. Увидитесь позднее.
— Чем он занят? Здесь совершается какая-то подлость! Что с ним делают?
— Ничего плохого, барич. Хотелось бы мне оказаться на его месте. За одну такую ночь я на два года готов был бы стать сторожевым псом!
Речи эти сопровождались грубым, циничным смехом.
— Пустите, мне надо войти туда!
— Из этого ничего не получится, барич, уж не взыщите и не сетуйте.
— По какому праву вы осмеливаетесь препятствовать мне?
— По такому праву, что, кто не приглашен на свадьбу, тому лучше не ходить!
— Свадьба?!!
Вот в чем разгадка всего! Теперь понятно, для чего пришел поп, зачем заперли ворота, выпроводили из дома всю лишнюю прислугу и оставили только посвященных в дело сообщников. Теперь все ясно, как божий день!
Дёри решил любой ценой заполучить себе в зятья богатого магната. Губа у него не дура: семь имений графа Бутлера — лакомый кусочек! Но как он, Жига, не догадался раньше?! Ведь сотни признаков говорили об этом. А теперь хоть головой бейся об эти сырые стены. Все происшедшее за день представилось ему цепочкой взаимно связанных событий. Сейчас там, в канцелярии, поп насильно венчает Бутлера; мало того, вечером с помощью подъемной машины Яноша поднимут наверх, и он окажется в одной комнате со своей невестой. Наутро в комнату войдут слуги — "свидетели" — и позже, на суде, присягнут, что жених провел ночь в одной комнате с невестой… Боже, милостивый боже! Сам ли ты правишь миром или позволяешь вмешиваться в судьбы людей твоих всем, кому не лень?
Кровь закипела в нем, и Жига в бешенстве оттолкнул жандарма.
— Я войду туда, чего бы мне это ни стоило! Прочь, собаки!
— Молчать, не то мы быстро разделаемся с вами, барич!
Один из жандармов, Кажмари, схватил юношу за пояс и легко, точно кошку какую-нибудь, поднял в воздух, а затем снова опустил, словно пустой кувшин. Опустил, висельник, да еще усмехнулся:.
— А ну, горшочек, смотри не тресни!
Железные руки были у этого Кажмари, до трех лет кормила его мать грудью.
Жига сообразил, что силой тут ничего не добьешься, и быстро переменил тактику.
— Добрые люди, побойтесь бога! Поймите, мне необходимо войти туда. Ведь вы же состоите на службе при комитатском управлении, люди военные, наверняка и у вас есть товарищи, за которых вы готовы жизнь отдать, как и они за вас. Ведь вы же венгры! Мой лучший друг попал в беду. Дайте мне возможность помешать беззаконию, которое там происходит. К сердцу вашему обращаюсь, дорогие друзья! Посмотрите на дело другими глазами. У моего товарища есть невеста из нашего села, прекрасная девушка, они любят друг друга. У этой девушки сердце разорвется, когда она узнает о том, что произошло. Ведь любили же вы когда-нибудь в своей жизни! Я знаю, вы славные люди и можете застрелить разбойника, но пальцем не тронете малой, беззащитной пташки, — не допустите же вы, чтобы по вашей вине перестало биться ее сердечко. Пустите, добрые люди! А чтобы вам не попало, сделайте вид, будто я силой ворвался и вы не могли со мною справиться. Пустите, и бог воздаст вам за это, да и я щедро награжу!..
Он сунул руку в карман и, достав четыре золотых с изображением девы Марии в королевском одеянии и с младенцем на руках (из тех шести, что при расставании дала ему матушка), протянул их жандармам. Те со смехом оттолкнули его руку.
— Маловато даете! — издевался Есенка. — Вот молодой граф только что сулил нам каждому по деревне, а вы хотите отделаться парой монеток!
— И граф дал бы, раз обещал.