Она стала подниматься к себе.
Господи, погода какая! Прямо июнь, а не май. И зеленью пахнет до одурения. Вот поэтому и пошла на семинар, что зелень до одурения. А так никакой бы Мызин не убедил.
— Ты слушай её, слушай! — сказала старуха. — Если она дочь не подымет, никто не подымет.
— Это почему? — спросила женщина.
В ней снова проснулось недоверие. Но это естественно. Пока доктор стоит рядом, кажется, что он один такой на свете, а как отошёл, думаешь: а вдруг есть совсем хороший доктор? Дочка-то одна, а докторов вон сколько. Как узнать, который спаситель?
…Валя и Санька шли по утреннему, весеннему московскому послевоенному Страстному бульвару. Тишина. Одуряющий запах листвы, одуряющий запах весны, крик воробьёв, и только их шаги — он в сапогах начищенных топает, она в туфлях с перемычкой и в жакете — на станции у тётки купили, перед самой Москвой, больше Валя не взяла — хотели ещё чемодан и плащ.
А листва, листва! Так бы навеки, правда?
— Надоест, — сказал он.
— А? — спросила она.
— Нет, это я так, сам с собой, — ответил он. — Стоп… Подъезд.
Тёмный подъезд. Московский.
— Вы очень волнуетесь? — спросила она.
— Ещё бы! — заорал он и побежал вверх по лестнице.
Ни черта он не волновался так, как ему надо было бы волноваться.
— Иди скорей, — шепотом прокричал он с площадки второго этажа.
Она поднялась.
— Слушай… Зарядка…
За дверью заливалось радио… Рояль, «вдох», «выдох» и прочее.
— Валя, вот теперь волнуюсь… Честно… — сказал Жигулин и спрятал ключ. — Лучше позвоним, а то ещё напугаются. Физзарядка, с ума сойти! Мызин делает, сосед наш. Лежит в постели и мысленно делает физзарядку. Последний раз я дома был два года назад, когда с запада на восток ехал.
И повернул старый звонок, неэлектрический ещё, с надписью: «Прошу повернуть»…
— …Тише, — сказала женщина.
Открылась дверь, и Валентина Михайловна внесла щенка.
— Вот… — сказала она, слегка запыхавшись.
Она поставила щенка на пол, ноги у него расползались.
Женщина и старуха обалдело смотрели на щенка.
— Ну иди… Иди… — сказала Валентина Михайловна и стала его подталкивать в комнату больной и прикрывать за ним дверь.
— Что это? — спросила женщина.
— Его зовут Тяпа… — сказала Валентина Михайловна. — Минуточку… — Она прислушалась.
— Ой… — тихо раздалось из-за двери.
Мать кинулась к двери. Валентина Михайловна загородила ей дорогу.
— Спокойно, — сказала она.
— Ой! Что это? — раздалось из-за двери.
— Его зовут Тяпа, — сказала Валентина Михайловна.
— Валентина Михайловна… — растерянно сказала женщина.
— Вы согласились на любое лекарство…
— Какая порода? — деловито спросила старуха.
— Чистокровная дворняга, — сказала Валентина Михайловна. — Блох нет, глистов нет. Проверено. Будет лить на пол — подстилайте газеты… Тс‑с‑с…
А из-за двери:
— Тя-а-па… Тя-апонька…
Мать приникла к щели, смотрит, оглядывается:
— Молоком его поит… Из своего стакана…
Валентина Михайловна снова прикрыла дверь.
— Дайте им побыть вдвоём, — сказала она. — Книжку по уходу за псом я вам достану. Пусть дочка читает… Тяпа её вылечит…
Женщина заплакала.
— Спокойно, спокойно, — сказала Валентина Михайловна. — Как вы не понимаете, не её надо кормить, а ей надо кормить кого-нибудь… Теперь выздоровеет.
И вышла.
— Эх, серая ты… — сказала старуха. — Лекарство, лекарство…
И помчалась вслед:
— Валентина Михайловна! Вот ты скажи, у меня в спину вступает. Это что?!. А?.. А?!